Читать книгу Книга судеб - Алексей Викторович Воронин - Страница 3

«Потомок короля Эдварда»

Брэмптон Брайан Холл, загородный дом графов Оксфордов и Мортимеров, находился в поместье Брэмптон Брайан, недалеко от одноименной деревни и развалин замка Брэмптон Брайан Касл, на севере графства Херефордшир, на границе с Шропширом. Поместье принадлежало семье Харли с 1309 года, когда благородный сэр Роберт Харли женился на Маргарет де Брэмптон. Во время Гражданской войны в 1644 году сторонники Кромвеля и парламента осадили и разрушили замок Брэмптон Брайан Касл, принадлежавший тогда другому Роберту Харли, потомку основателя рода. Спустя годы, после реставрации монархии, семья Харли получила значительную денежную компенсацию за уничтожение семейного замка, и в 1660 году на эти деньги был построен Брэмптон Брайан Холл. Трехэтажный особняк сложили из красного кирпича и песчаника, крышу покрыли валлийским шифером и в последующие за строительством сто лет улучшали и доделывали. Относительно новый, удобный, хорошо спланированный дом служил для семейства Харли точкой сбора, хотя четвертый граф, в силу своих многочисленных обязанностей и занятий, в нем и не жил круглый год. Содержание, налоги, ремонт, отопление Брэмптон Брайан Холла обходились четвертому графу Оксфорду и Мортимеру недешево, но он крепко стоял на ногах, в том числе благодаря пятидесяти тысячам фунтов приданного жены.

Гости, по большей части родственники, начали собираться в Брэмптон Брайан Холл еще на Рождество. Просиживая холодными январскими вечерами в гостиных, развлекаясь игрой в карты, музицированием, анекдотами, сплетнями, шарадами, охотой, прогуливаясь по парку, они коротали зимние дни в шумной компании.

Персифаль Чарльтон не был гостем Брэмптон Брайан Холла, он служил четвертому графу Оксфорду и Мортимеру в качестве помощника управляющего. 21 января 1772 года его день не задался с самого утра. Накануне ударил мороз, ночь была холодной и в домике садовника, где он жил, вода в кружке на столе быстро замерзла. Он топил камин до двух часов ночи, но от холода смог уснуть только к четырем часам, основательно утеплившись одеждой и завернувшись в одеяло.

К девяти утра окончательно рассвело, Перси проснулся, перекусил пирогом, взял ящик с инструментами и отправился чинить загон для скота. Вечером прошлого дня свиньи проделали брешь в заборе и шесть их них сбежали Бог весть куда. Управляющий Джонсон попенял юноше на это, ласково назвал его ленивой задницей, приказал разыскать беглецов с помощью мальчишки Джека, сына конюха, и отремонтировать загон. Джек, как обычно, отлынивал от работы, Перси не нашел его в конюшне. Чтобы не разбудить людей в доме, Перси не мог крикнуть и позвать Джека. «Может, мальчик на кухне?» – Перси осмотрел дыру в ограде и пошел по следам свиней к ручью. Было ветрено, холодно, шел то дождь, то снег. В кармане молодого человека нашлось несколько старых сухарей, он посмотрел, нет ли на них плесени, и принялся грызть.

Персифалю Чарльтону не так давно исполнился двадцать один год. Его семья состояла из матери, сестры Кэтрин и его. Отец Перси умер от желчной горячки, когда ему было пять лет. Юноша его почти не помнил.

Они никогда не жили хорошо, бедность преследовала их род несколько поколений, особенно трудно стало последние годы. Бедность можно принять и терпеть, если ты с рождения беден и положение твое не ухудшается. Но в детстве Перси все было не настолько плохо. Перси знал, что был правнуком баронета. Мать не давала ему об этом забыть, десять раз на дню сетуя, как несправедлива жизнь к потомкам баронета и короля. Когда Перси был маленький, слова о том, что их семья происходит от баронетов и короля Эдуарда Первого, воспринимались им с недоверием, как сказка. Позже сестра и мать объяснили ему, что его прадед, первый баронет Чарльтон, был правнуком сэра Томаса Парра, знатного человека, жившего триста лет назад. Этот Томас Парр приходился прямым потомком королю Эдварду Длинноному, портрет на гравюре и монету с изображением которого мать хранила в старой шкатулке. Трижды в год, на праздники, она доставала шкатулку, показывала Перси гравюру и давала ему подержать серебряный грош короля Эдварда. Она многозначительно говорила, что дочь сэра Томаса Парра, между прочим, была последней женой жестокого короля Генриха Восьмого, который был толстым как бочка и губил своих жен одну за другой, потому что «дружил с сатаной». «Но не Кэтрин Парр, ее он не убил», – шептала мать, прятала свои сокровища в шкатулку и гладила Перси по голове. Когда Перси исполнилось шестнадцать лет, мать купила ему медную цепочку, повесила на нее серебряный грош и вручила сыну, как семейную реликвию. Перси принял подарок, но носить монету на цепочке не стал. Ему было стыдно, что мать, при их бедности, всем рассказывает о родстве своих детей с королем Англии. Теперь монета лежала в домике садовника в сундуке и Перси никому ее не показывал.

В свои двадцать с небольшим лет Персифаль Чарльтон совершенно не был похож не только на короля, но и на баронета. Он был среднего роста, худой, с рахитичной грудной клеткой, выступающими лопатками, длинными тощими ногами. Впрочем, лицо его было не просто миловидным, но даже красивым. С тонкими, как у девушки, чертами, немного вздернутым носом, крупными серыми глазами. Черные волосы Перси собирал на затылке в хвост и завязывал старой ленточкой сестры. Девушки-служанки в поместье были поголовно влюблены в Перси. Многих из них, однако, привлекало в Перси не смазливое лицо, а добрый характер и скромность, которых не хватало местным деревенским парням. Легенда о том, что юноша является потомком древнего короля Эдварда, разлетевшаяся по округе благодаря насмешникам-кузенам младшей леди Сьюзен, воспринималась местными девицами как шутка. Обсуждая ухажеров и сравнивая их с Перси, они хихикали и говорили, смеясь: «вот выйду за Перси, буду королевой Англии».

В детстве Персифалю Чарльтону приходилось гостить в Брэмптон Брайан Холле на правах бедного родственника. Когда финансовое положение семьи Перси ухудшилось и их одежда, доходы перестали соответствовать положению родни четвертого графа Оксфорда и Мортимера, Чарльтонов перестали приглашать в Брэмптон Брайан Холл. Но он еще помнил, как семилетним играл у пруда и в детской Брэмптон Брайан Холла с дочерью графа и ее кузенами, но это было так давно, как будто происходило не с ним, а с другим человеком. Жалел ли Перси о тех годах и знакомствах? Он редко о чем-либо жалел в жизни, смотрел на свои обстоятельства без эмоций и старался заниматься тем, что нравилось. А нравилось ему мастерить из дерева. Управляющий Джонсон, через неделю после того, как взял его себе в помощники, обнаружил это увлечение Перси и всячески старался его способности развивать.

Перси прошел вдоль берега ручья и, приглядевшись, заметил на другом берегу потерявшихся свиней. Свиньи копались в огороде одного из арендаторов. Юноша оглядел свои сапоги и поморщился. Оба сапога «просили каши», и при попытке перейти ручей, он не только испачкается, но и промочит ноги. Заметив две старые доски в пяти футах от себя, Перси поднял их и, пройдя к воде, бросил одну за другой, как мост. Пробежал по первой доске, встал на вторую, ухватил первую доску, переместил ее вперед и так пересек ручей.

– Перси! Доброе утро, мой дорогой, – слева раздался голос управляющего. Юноша обернулся. Джонсон ехал на лошади прямо через огороды, к свиньям. На плече у него висел моток веревки.

– Доброе утро, сударь. Благополучно ли вы почивали, мастер Джонсон? – Перси обрадовался, увидев знакомое лицо. – Приехали помочь? Спасибо, если так.

– Так и есть, Перси, – Джонсон улыбался. – Вижу, что беглецы наши нашлись и в огороде носатого Дика роются.

– Дик нас за то не поблагодарит, – юноша засмеялся.

– Это верно, – Джонсон качал головой, ухмыляясь:

– И кто в том виноват? Не я ли говорил тебе третьего дня заделать дыру в заборе? Ты забыл, а у носатого Дика теперь репа и свекла в грядах съедена.

– Репа и свекла если и была в грядах, мастер Джонсон, то в морозы пропала. Постойте там, я свиней обойду стороной по берегу и на вас погоню. Веревку вы взяли, чтобы свиней связать?

– Конечно, – управляющий спешился. – Без веревки ты их до Пасхи ловить будешь.

– Где Джек? Втроем то загонять сподручнее, чем вдвоем, – Перси поднял с земли жердь.

– А вдвоем сподручнее, чем одному. Как ты собирался их один ловить? – Джонсон показал рукой в направлении Брэмптон Брайан Холла. – Граф услал Джека с приглашениями к соседям. Хозяева устраивают ужин. Мне утром сказали, что Джека перехватил дворецкий, и я взялся тебя искать. Ладно, справимся и без Джека, ты обходи свиней снизу и гони на меня. Как думаешь, кто из этих тварей зачинщик побега?

– Вон та хитрая свинья с наглой мордой, сударь, – Перси дурачился. – Видите, косится на вас, чует, что нагрешила.

– Вижу, – управляющий провел пальцем по горлу и с шутливой торжественностью произнес. – Вечером эта смутьянка отправится на стол графа в жареном виде по воле мастера Джонсона, мой друг. Может и нам с тобой по куску перепадет, парень. Иди, начинаем.

Перси пригнулся, пробежал по берегу правее, зашел свиньям в тыл и с криком погнал животных на Джонсона.

* * *

Званые ужины в Брэмптон Брайан Холле славились на весь Харефордшир. Кухня четвертого графа Оксфорда и Мортимера была лучшей в округе, француз-повар считался настоящим мастером своего дела. Мясо он не просто жарил, а бланшировал, делал дезоле, то есть начисто ощипывал птицу и очищал от костей, опаливал от пуха, маскировал блюда соусом, готовил андульетты – мало прожаренные сосиски, и ассиет – крошечные закуски, умещаемые на блюде.

Чарльз Говард-младший испытывал огромное уважение к людям, понимающим толк в еде и любящим хорошо покушать. Из кухни доходили аппетитные запахи, и он уже ожидал знатный пир, хотя и не видел еще всего великолепия блюд.

– Смею вас уверить, лорд Говард, что до лета дом мой стал местом собрания превосходных литераторов, и ежели вам угодно, вы можете у меня погостить, как покинете Брэмптон Брайан Холл, – сидевший на диване рядом с Чарльзом достопочтенный Джон Харли приветливо улыбался. Он был почти точной копией своего брата Эдварда, четвертого графа Оксфорда и Мортимера, но родился на два года позже. Сделав карьеру священника в Харефордшире, достопочтенный Джон при поддержке влиятельных родственников мог со временем стать епископом.

– Почел бы за великую честь, – лорд Говард с сожалением покачал головой. – Но вынужден отказаться. Моя супруга захворала по дороге в Брэмптон Брайан Холл. Ее милость окружила ее заботой, как родная мать, вызвала доктора, но нельзя знать, когда болезнь отступит. А коль скоро она отступит, мы вернемся в Норфолк-Хаус.

– Молитесь за ее здравие, и к вящей славе Господней все образуется. Я тоже за нее помолюсь, – Джон Харли с сочувствием похлопал руку Чарльза.

– Скажу вам по дружбе, – сидевший напротив лорда Чарльза достопочтенный Томас Харли, младший брат четвертого графа Оксфорда и Мортимера, обратился к нему. – Молиться за страждущих и болезных нужно трижды в день. Я сам так делаю и всегда успешно. И нужно с чувством молиться, а не бубнить на сон грядущий одну и ту же молитву. Когда же молитесь, смотрите прилежно на небо.

Сэр Томас Харли был невысок, но имел крепкое телосложение. Парик он сдвигал назад, так что были видны его залысины. Зеленые глаза сэра Томаса были проницательными, движения скупыми, он постоянно улыбался, даже когда говорил очень серьезно или о чем-то дурном. В свои сорок два года достопочтенный Томас Харли побывал на должности олдермена, шерифа, лорда-мэра Лондона и был членом парламента, что указывало на его выдающиеся способности в политике и финансах, обширные связи и деловую хватку.

– Ты хорошо сказал о молитвах, дорогой брат, – Джон Харли согласился с сэром Томасом. – Трижды молиться. Однако, главное вера. И единожды помолившись, от сердца и души, с верою, можно Господа умилостивить.

– Мой возлюбленный брат, – Томас продолжал улыбаться. – Помнишь, кто эту мысль тебе внушил и научил так высказываться? Наш покойный брат, преподобный Уильям. Умер молодым, в расцвете лет. Он все святым апостолом Павлом увлекался. Кто знает, как бы повернулась его болезнь, молись мы все о нем трижды, как положено. Важно соблюсти традиции в точности, вера от этого только укрепляется. Упокой Господь буду преподобного Уильяма и сестры нашей Сары.

– Да, брат. Несчастная наша Сара, бедный Уильям, – достопочтенный Джон Харли покачал головой, как бы соглашаясь с братом, и снова похлопал Чарльза Говарда-младшего по руке:

– Молитесь трижды, как сказывает Томас.

– Благодарствую за совет, – лорд Чарльз поднялся с дивана, низко поклонился братьям, извинился и отправился к лестнице, чтобы подняться на второй этаж.

– Пошел к жене, – Джон Харли кивнул в сторону уходящего лорда.

– Может статься, и к жене, – сэр Томас хитро усмехнулся.

Чарльз Говард-младший действительно пошел к жене. Когда он постучал и открыл дверь в ее комнату, первое, что он услышал, – храп Марты. В комнате было темно, горела лишь одна свеча в углу на полке. Было очень жарко. Леди Фрэнсис лежала на кровати поверх одеял в ночной рубашке и смотрела прямо перед собой, в стену.

– Как ты, дорогая? – лорд Говард не зашел в комнату, а остался стоять в дверях.

– Поужинала четверть часа назад вместе с Мартой, – леди Фрэнсис не повернула головы. – Марту тотчас сморило.

– Не спи без одеял, – Чарльз Говард-младший смотрел в полумраке на лодыжки супруги и находил их малопривлекательными. – Ночью дом остынет. Доктор велел тебе открываться, но не всегда, а только утром, когда воздух чистый и ясный. Или в жар, но у тебя нет жара. Так он сказал.

– Мне душно под одеялом, – леди Фрэнсис закрыла глаза. – Иди уже, посудой на лестнице звенят. Ужин сейчас подадут.

Чарльз Говард-младший подошел к кровати, поцеловал жену в щеку, затем покинул комнату и затворил дверь. Он улыбался, вспоминая свой успехи в послеобеденный час. Тогда почти все гости ушли гулять в парк, и он смог уединиться с Сьюзен в небольшой комнате, в которой раньше обитала ее наставница. Закрывшись на ключ, он целовал ей лицо, шею и грудь влажными страстными поцелуями, шептал любовную чепуху и отважился даже, приподняв юбки, погладить ее божественные ножки. Он уже решил идти до конца и страдающим голосом попросил девушку утолить снедающее его любовное пламя. Она поохала, расцеловала его в ответ легкими девичьими поцелуями и повела показывать дверь в свою комнату и то место, где будет припрятан второй ключ, чтобы ночью, наконец, свершилось торжество любви.

«Только бы не излишествовать с вином», – думал лорд Говард, подходя к мраморному столику в конце коридора. За античным бюстом на этом столике, в складках одежды императора Каракаллы, лежал заветный ключ. Убедившись, что он на месте, Чарльз Говард-младший вернулся к лестнице. Пора было поужинать.

В столовой стояли рядом два стола, каждый на двадцать кувертов. Четвертый граф Оксфорд и Мортимер беседовал у дверей с тринадцатилетней племянницей Энн, дочерью Томаса Харли. Некоторые гости сидели за столами, остальные расположились на банкетках вдоль стен.

– Весна, Энн, доставляет нам в пищу из больших мяс говядину, молочных телят и ягнят, баранов, из домашних птиц цыплят да голубей, а из дичины перепелок, – дядя вводил девочку в хитрости ведения хозяйства. – Касательно ж до рыбного кушанья, то в оном хотя недостатка и нет, однако ж не так и изобильно весной, как осенью и зимой. Плодов, свежих овощей, трав и кореньев весной в нашем климате, кроме оранжерей и парников, имеем мы мало.

Чарльз Говард-младший прошел мимо графа и, поинтересовавшись у графини, где ему сесть, завязал беседу с соседями по столу.

Ужин удался на славу. В первую перемену был подан суп из гороха и бобов со свиной грудинкой и жульен из филе поросенка с разными приправами. К супу подали два холодных блюда: бычачье небо, закатанное в репе и масле, телячий мозг, языки и хрящи в сметане. Во второй перемене подали до семи блюд, из которых Чарльз попробовал фрикасе из цыплят, голубей в разваре и заднюю четверть барана с телячьими чревами. Говяжьи андульетты были по достоинству оценены мужчинами, женщины же их не очень хвалили. Был еще кролик, но его мясом лорд Говард с детства брезговал. На третью перемену доставили сливки в натуральном приготовлении, раки в жидком бульоне, круглый пирог с вишневым вареньем. Остальные блюда третьей перемены он не осилил и дал знать слуге, чтобы до четвертой перемены его не беспокоили. На четвертую перемену был вишневый компот, маленькие пирожки, смородиновое желе, поджаренный сахар для тех, кому он требовался к блюдам или в компот. Завершал ужин цитронный торт.

Соседями Чарльза по столу были местный преподобный и жена Томаса Харли, Энн Харли, урожденная Бэнгхэм, дочь Эдварда Бэнгхэма, заместителя аудитора Импреста. Преподобный весь ужин вводил лорда Чарльза в дела прихода, а жена мэра интересовалась герцогом Норфолком, которого, как оказалось, она неплохо знала. Лорд Говард пропускал их болтовню мимо ушей, изредка бросая взгляды на тот конец стола, где сидела леди Сьюзен. Он пытался угадать ее настроение, и как ему казалось, она не испытывала ни волнения, ни страха перед предстоящей ночью. Чарльз усмехнулся, представив, как бы повел сейчас себя ее отец, узнай он, что замыслила его дочь и один из гостей под крышей его дома. В конце ужина некий Джеймс Таунсенд, приглашенный в Брэмптон Брайан Холл Томасом Харли, обратил внимание хозяев и гостей на странную женщину в плаще, которая, как он увидел в окно, прошла на улице по дорожке вдоль стены за угол дома. Молодежь, юноши и девушки, тут же поднялись с мест и начали смотреть в окна, спрашивая хозяев, не призрак ли это древней графини, о котором рассказывала на днях ее милость. В конце концов, решили проверить, что это за женщина в плаще. Семеро молодых людей вызвались исследовать парк, сопровождать их пошли граф и графиня.

Чарльз Говард-младший, проведя еще час за карточным столом с братьями хозяина, в двенадцатом часу, когда большая часть гостей разъехалась и пошла спать, поднялся на второй этаж и достал из тайника ключ от покоев леди Сьюзен. Развалившись на кровати в своей комнате, он принялся ждать, когда девушка удалится к себе, а слуги погасят свечи.