Читать книгу Записки с Белого острова - Алина Пожарская - Страница 12

Малая родина есть у всех. Напрасно говорят, что в больших городах её нет.

А как же район?

Тут всё в микроклимате. Соседи, продавцы, районная газета «Округ».

И топонимика. Её ты будешь видеть везде, куда ни приедешь. В пригороде Берлина тебе померещится Малая коса.

* * *

Нам дали задание: разгрести кабинет москвоведения. Елизавета Ивановна, наша классуха до седьмого класса, с этого года в школе не работала. И кабинет москвоведения превращался в кабинет французского языка.

– Глянь, чего нашла, – Санька Идрисова кинула на парту старый мятый листок, разгладила кулаками.

«Обяснительная», – прочли мы. Кривейший, страшнейший и до боли знакомый почерк.

«…Я, Тимофей Седов из 7-го “Б” класса, несколько раз ударил Рахматуллина Толю по голове, за то что тот обзывал меня следущими словами: чупа-чупс волосатый, придурок, грёбаное седалище…»

«Обяснительные» мы писали все. Елизавета Ивановна учила нас честности. А ещё, пожалуй, – не бояться ругаться.

* * *

Она вела у нас москвоведение. Она была родом из Рязани.

У неё пятеро детей, и все разбросаны по классам. Нашему классу достался Макс. Он любит мать, искусство и говорить, что у нас учатся дебилы.

Она вела москвоведение и была нашей классной. В пятом классе она сказала:

– Ещё раз увижу, как кто-то кому-то задрал юбку – заставлю при всех задрать юбку мне и посмотреть, что́ там!

В шестом классе Надя Беркут на уборке подошла к ней и спросила:

– Елизавета Ивановна, а куда мусор складывать?

Классная ответила что-то, изящно заслонив рот рукой.

– Елизавета Ивановна! – с укором сказала Надя.

– Так, теперь дружно все заткнитеся! – говорила она нам, заходя в класс. А когда была в хорошем настроении, говорила так:

– Ну всё, успокоились, вот я вам и по шоколадинке-то пораздаю!

Её собственные дети задиристы и вымуштрованы одновременно. Девчонки никогда не ходят распустив волосы. Мне она регулярно делала замечания.

– Алина, завяжи волосы! – слышала я у доски: я стояла спиной к классу и писала мелом какую-то таблицу. – В этом наша-то красота: коса длинная, ноги и грудь. Ну, грудь у нас с вами пока не выросла…

Я качала головой и продолжала рисовать таблицу. К этому все привыкли.

Однажды завуч Михална заболела, и классная неделю заменяла биологию. Мы прошли с ней млекопитающих, и после этого она сказала:

– А дальше вы сами почитаете. Понятно? Параграф двадцать один. Кто может, тот почитает, а кто не может, тому ничего не будет.

Мы открыли учебник. Это была теория Дарвина.

В том же седьмом ей дали часы по граждановедению. Елизавета Ивановна задала сочинение: муж или жена моей мечты. Маринка, наша староста, написала: «Мой избранник должен отстаивать свою точку зрения, в том числе в споре со мной». Елизавета Ивановна была в восторге и поставила Маринке «отлично».

Я написала, что муж моей мечты должен быть за гендерное равноправие. Елизавета Ивановна одёрнула юбку, поправила на груди платок. Потеребила крестик. И сказала:

– Ну ладно, за хороший слог поставлю «четыре».

* * *

После нашего седьмого Елизавета Ивановна уволилась, и Макс тоже куда-то пропал. Говорили, пошёл в художку, но от него самого вестей не было никаких.

Однажды я пересидела на солнце и отправилась к терапевту – делать справку о том, чтобы в ближайшие три дня меня в школе не ожидали.

– А ну-ка! – услышала я из предбанника. И возню какую-то.

– Я вам сейчас в милицию пожалуюсь! Ишь, лезут! А у меня сын после скарлатины!

В холл вошла белобрысая женщина с пацаном на руках.

– Проходите, – пропустила я их.

– Спасибо, – ответила женщина резковато: видимо, что-то от предбанничного раздражения в ней осталось.

Пока они были у врача, я вспомнила, где видела её раньше: на втором этаже нашей школы, у малышей. У нас она тоже пару раз заменяла: вела изобразительное искусство. Это была старшая дочь Елизаветы Ивановны.

– Зоя? – спросила я, когда они вышли.

– Э-э, – ответила женщина. – Да, Зоя. А ты… Катя, кажется?

– Аля.

Мы разговорились.

– Как мама? – спросила я.

– В сельской школе преподаёт, – ответила Зоя. – У восьмого класса. В Рязанской области. На своей малой родине.

– На своей? – переспросила я. – Не на вашей? То есть ты это своей родиной не считаешь?

– У меня, – ответила Зоя, – малая родина давно другая. И у тебя тоже. И у Макса, который в лицей при художке пошёл.

Тут из кабинета высунулась голова.

– Есть кто ко мне? – спросила она. – Болтушки!

– Ладно, – сказала я Зое. – Бывай. Сыну здоровья и маме привет передавай.

И ушла делать справку.

По дороге домой мне встретился оболваненный Хурманян. Иногда он сбривал свою эйнштейнскую гриву под девять миллиметров до лучших времён.

– Вот такие острова, – сказал Хурманян и гордо провёл рукой по газоноподобной чёрной причёске.

– И вам здрасьте, – ответила я.

Голова после перегрева почти не болела. Я думала о том, что Елизавета Ивановна никогда не бросала школу. Она ушла от нас-семиклашек и пришла к восьмиклашкам.

И было такое чувство, будто я знаю их всех.