Читать книгу Записки с Белого острова - Алина Пожарская - Страница 2

Когда говорят «пошли вниз», то ясно, что имеют в виду. «Пошли вниз» – значит пошли к полю, к пойме. Пойма для Острова – это море. От неё идут метры в высоту.

В любой непонятной ситуации иди к пойме. Сядь у берега, вдохни запах подтухшей водички, полюбуйся на пиявок и людей. Пойма – твоё место силы. Она фигни не посоветует.

* * *

Сегодня знаменательный день. Наш класс проявил редкое чувство коллективизма.

Мы коллективно провинились.

После второго урока предстояла уборка школы и двора. Мы спросили классную: можно ли прийти сразу в рабочей одежде?

– А бог с вами, – ответила Елизавета Ивановна. – Приходите.

А на пороге оказалось, что нельзя. Директриса, одной рукой подперев мощный бок, другой рукой отлавливала каждого нашего.

– Кто разрешил? – долетало с первого этажа до старшаков на третьем. – Почему девочки в штанах? Почему мальчики в джинсах?! Это вы на урок собрались? Бестолочи!

Диреша орёт даже тогда, когда хвалит. «Молодец, Петя Шпулькин! Вот это правильно!» – к примеру, говорит она, и Шпулька от страха держится за пуговицу на воротнике.

…Мы сидели рядком на скамейке позора на первом этаже. Надя Беркут расплакалась от несправедливости.

Толя присел рядом на корточки и сказал:

– Ну ладно тебе. Давай анекдот расскажу? Тошнилку! Короче. Входит стюардесса в салон и видит: один блюёт, все смеются. Что случилось? Да вот, видимо, съел чего не то. Ладно. Через пять минут снова заходит и видит: все блюют, а тот смеётся. Что случилось? Да вот, пакет заполнился, ну я и отхлебнул маленечко.

Надя засмеялась сквозь слёзы. За окном начало светать.

* * *

– А пойдёмте тусить! – первой предложила Маринка, наша староста. Маринка, будучи главной общественницей, всегда чувствует веяния. И сейчас ничего лучше она предложить не могла.

– Правда, погнали. Пошли они со своими претензиями.

– Пусть баба Фрося школу моет!

Мы встали и вышли из школы. Диреша уже была в учительской.

Я ещё успела постучаться к Наталье Петровне, литераторше. Мы начинали с ней смотреть «Гамлета» Дзеффирелли, а сегодня перед уборкой собирались продолжить. Наталья Петровна высунула в дверь светло-жёлтую стриженую голову и сказала:

– Погоди, Алинка.

Скрылась и появилась снова, с кассетой.

– Это чтоб вы чего другого не делали, – пояснила она, – а посмотрели кино.

– Спасибо, Наталья Петровна, – ответила я.

Но перед фильмом мы всё-таки свернули к Малой косе. Там сейчас было хорошо.

Я только сейчас заметила, что Большой Женя носит костюм и галстук. Так он всегда ходит в школу и даже гулять.

– Жек, – сказала я, – ты совсем обдолбанный, что ли?

Большой Женя внимательно глянул на меня с высоты роста, устроил могучие плечи поудобнее в пиджаке и спросил:

– Беляева, тебе чего?

– Слушай, – сказала я. – Ладно на уроках. Ладно даже на тусе. Это, в конце концов, необычно. Но убирать-то как?

– А я и не собирался так убирать, – спокойно ответил Большой Женя. – Я рабочий костюм с собой взял.

– А чего с нами сидел? Ты-то не нарушал внешний вид!

– Мне одному скучно, – сказал Большой Женя тоном, дающим понять, что дискуссия окончена.

* * *

Над Гамлетом мы тоже рыдали коллективно. Завалились к Наде и пырились в телик не отрываясь.

– Ладно вам, – сказал Большой Женя. – Очередная голливудщина. Пойду с молочным пакетом поговорю.

Я пошла вслед за ним. Большой Женя умиротворяет, а его беседы с молочным пакетом наполнены светским лоском и пищей для ума.

Он достал из мусорки пустой молочный пакет, взял ножницы, отрезал пакету дно и просунул туда руку.

– Привет, молочный пакет, как дела?

– Всё просто замечательно, – шевеля губами, ответил молочный пакет голосом, подозрительно похожим на Женин.

– Какая ж это голливудщина? – сказала я. – Франция, Великобритания. Итальянский режиссёр и Гибсон, считай, ирландец.

– Беляева, – ответил молочный пакет, – не говори ерунды. Голливудщина – не в стране она, а в мозгах.

– Жек, а почему ты только с молочными разговариваешь? – спросила я. – Почему не с кефирными, например?

Большой Женя и молочный пакет переглянулись и оба воззрились на меня с немым укором.

– Беляева, – сказал, наконец, Большой Женя. – Ты думай, что говоришь. Кефирные пакеты наглые и циничные. И в политике ни черта не разбираются.

* * *

Дома я рассказала обо всём дедушке Жене. О том, что заставляют убирать школу, но при этом надо прийти нарядными.

Дедушка пристально посмотрел на меня тёмными раскосыми глазами. Цвет я от него не унаследовала – у меня серые, – а вот раскосость, пожалуй, немного есть.

– Во-первых, – ответил он, – женщина должна быть нарядной всегда.

Дедушка Женя военный в отставке. Со мной и Олегом он сидит, пока мама в редакции. Читает нам Гоголя, Сент-Экзюпери и Искандера на разных голосах. Ещё мы играем в буриме и стихи по первой строчке.

Одно такое стихотворение получилось у меня особенно удачно. Одно такое стихотворение начиналось со строчки: «Бежит по улице корова». У меня получилось вот что:

Сейчас дедушка готовит к печати книгу стихов и поэтому нервный. Караулит меня из окна, ругается, если иду через гаражи, кормит маковыми рулетами и рассказывает про политоту.

– А во-вторых, – продолжал он, – виновата не классная. И не директриса. А виновато государство.

Я разогревала ужин и слушала дедушку. Чувствовала себя молочным пакетом. Благо дедушка тоже Евгений.