Читать книгу Ночь посреди мира - Алиса-Наталия Логинова - Страница 4

Роману об этом знать не следовало; Артём чувствовал, что тот лишь посмеётся над его слишком ранними попытками устроить семейную жизнь, да ещё и с одной из сестер, каждую из которых Роман ставил несоизмеримо ниже себя. Поэтому он составил другу компанию и отправился в одну из квартир, которые прятались в чинных и благородных московских переулках. Внешне они никак не отличались от остальных – так же на окне торчал какой-нибудь фикус, так же уютно свешивалась подсвеченная жёлтым светом штора – внутри, однако, сходство пропадало.

«Бесстыдство, полумрак, дым, стон и хаос», как описывала эту квартиру позже одна не очень известная в узких и широких кругах поэтесса и на допросе в полиции, и в цикле «Мятная прострация».

Стоило переступить порог, как на полу обнаруживались ряды обуви всех возможных цветов и размеров – ботинки, туфли, сапоги или босоножки; вешалки же грозили обрушиться под разноцветными пальто, куртками, плащами и шубами, если дело было зимой. За прихожей были комнаты, в которых творилось то, что никогда не одобрил бы человек приличный: но комнаты снимались студентами, да ещё и вскладчину, поэтому в квартире царил вечный гам и всегда находился хотя бы один не совсем трезвый человек. Сами арендаторы, друзья, друзья друзей, приятели приятелей, просто знакомые из баров и пивных, в которые всем строго настрого запрещалось ходить, дабы не уронить честь университета; дамы всех сортов и ухажёры за теми студентками, которые предпочли жить стеснённо и закрыть глаза на возможный урон репутации. Впрочем, как верно заметил знакомый Марьи Петровны выше, времена действительно менялись, и жить отдельно от родителей, да ещё и снимая смешанно с противоположным полом, уже не накладывало безнадёжный ярлык разврата и падения; хотя не сказать, что разврат не происходил.

Напротив, как убедился Артём, происходил ещё как. Сам он тушевался, и его пристроили смешивать коктейли (преимущественно разбавляя водку яблочным и томатным соком), а вот остальные времени зря не теряли. Роман активно волочился за свеженьким личиком: личико было бледным и хрупким, тонкие пальцы, беззащитный вид в платье, которое обнажало плечи, – Артём заподозрил поэтессу, и так и вышло: после второго коктейля её таки убедили почитать стихи, в содержание которых Артём не вслушивался, потому что рядом же обсуждали премьеру нового французского фильма с Марлоном Брандо в кинотеатре «Иллюзион». Сходить бы!

– А как вам Даль? – осторожно вклинился кто-то в разговор. И тут же переключились с заграничных звезд на наших, яростно и горячечно, а задавший вопрос слушал в стороне, вертя в ладони сигаретку. В другое ухо Артёму всё лились какие-то «туманы моей души ты разбередил», и он сдался и позорно бежал от коктейлей:

– Можно у вас, сударь, сигаретку стрельнуть?

– Пожалуйте, – протянул ему новый знакомец. – Спички?

– Благодарствую. Как вам вечер поэзии?

– А! Это была поэзия?

– Почему была, есть… Вон, слышите, «вина испивших лоз».

– Лозы пить нельзя, – очень серьёзно уточнил его собеседник. – Может, роз?

– Розы из вина?

– Почему нет? Поэзия! Потом, сударь, возможно мы всё неправильно понимаем…

– Так-так?..

– Смотрите, – всё так же серьёзно продолжил собеседник, – это не вино, а вина.

– И она обвиняет лозы?

– Или тех, кто их пил. Впрочем, возможно всё же розы.

– Или грёзы.

– Мимозы.

– Фруктозы.

Они переглянулись и засмеялись.

– Артём.

– Ричард.

– Ого!

– Да, – вздохнул новый знакомый, – именно так.

– Ну всё не Екфрасий.

– Скажите мне, что вы это только что придумали.

– Нет, со мной учился в гимназии. Бил цветочные горшки.

– Могу его понять.

Снова засмеялись. Артём заметил, что Ричард тоже не пьёт: стакан у него оставался почти полным.

– Экзамен?

– А? – и Артём кивнул на стакан:

– Не пьете.

– Так и вы, – парировал тот.

– У меня, брат, сессия, – хмыкнул Артём, – экономическая география послезавтра. Уровень добычи руды, угольные месторождения.

– О! – с уважением посмотрел на него Ричард. – Нет, я.. – он замялся.

Артём перебрал в уме варианты, но тот продолжил сам:

– Я ещё гимназист. Знаю – последнее дело тут быть.

– Полно! – засмеялся Артём. – Я вот и не понял, выглядите на чистый второй курс. Сейчас можно носить такие стрижки?

– Нельзя, – признался Ричард. Артём с любопытством разглядывал гимназиста: как это он промахнулся? Впрочем, Ричард был высокого роста, стрижка у него была студенческая, лицо – серьёзным, вполне тянет на старательного младшекурсника. К тому же если он и смущался, то не подавал виду, курил привычным жестом и не напивался всем доступным спиртным, как свойственно дорвавшимся до свободы школярам.

Ричард поймал его взгляд:

– Я вас разочаровал? Вы, наверное, старший курс?

– Выпускной, – кивнул Артём, – но нет, не разочаровали. Рифмованные причитания – пожалуй да. Я здесь за компанию, – он оглянулся и попытался найти взглядом Романа, но в толкотне сходу не увидел и оставил попытки. – А вы?

– Тоже, – пожал плечами Ричард. – Одноклассники затащили – вон они, жмутся к барышням.

– Что ж вы не жметесь? Считаете себя выше них? – не удержался Артём. Но Ричард, казалось, задумался, затем ответил:

– Возможно, что и так. Не хочется вот так… в нетрезвом виде… Не знаю, – смешался он и неожиданно взглянул Артёму в глаза, – возможно, я старомоден, или смешон, или просто не умею общаться. Наверное. Простите.

– Да, – сказал Артём, кивая. – В смысле – я тоже.

– Но иначе, наверное, всё упустишь? – сейчас сомнения на лице Ричарда выдали возраст; впрочем, Артём всё ещё мог подписаться под всем им сказанным. Он покачал головой:

– Думаю, не стоит. Вы знаете, – неуверенность собеседника внезапно вдохновила Артёма, – мне кажется, что есть в мире два типа людей: одни вот такие, которым это подходит и не вызывает неловкости или ощущения собственной глупости, или брезгливости. А вторые – вторые такие, знаете, недобитые романтики, которым хочется, чтобы был какой-то сердечный жар, чувства, трепет, ну или хоть – понимаете – вы смотрите, как она идет мимо – и на вас вообще не смотрит! Пусть! И вы тоже, а потом вы расходитесь, и вы идете прямо и так и тянет оглянуться, взглянуть ещё раз, и при этом хочется, чтобы она оглянулась и вы бы встретились взглядами, но и не хочется, ведь это будет неловкость и глупость, и вот вы, как дурак, идете, не то оглядываетесь, не то не оглядываетесь, как кот Шредингера, чувствуете себя идиотом и при этом идиотом счастливым, вот так, вот так, мне кажется, должно быть, – закончил он, допил остатки коктейля и добавил, – если я сейчас несу полную чушь, так это по пьяни, так и знайте. В трезвом виде я далеко не настолько романтичен.

Ричард засмеялся.

– Кажется, я понимаю, зачем люди вообще пьют. Но вообще – Артём, согласен. Я думал о том же, только не в таких формулировках.

– Кретинских.

– Цветистых. Это же поэзия! Куда лучше этой белиберды про розы.

Артём пристроил пустой стакан на край стола, огляделся, снова не увидел Романа и предложил:

– Слушайте, а может, мы с вами уже достаточно окультурились? Как вы смотрите, если мы прогуляемся на свежем воздухе?

– Конечно, – Ричард как показалось Артёму с облегчением поставил недопитый стакан; они оделись и пошли по московским переулкам, на которых ещё светились рождественские украшения. Морозный воздух свежил голову и легкие; они вынырнули на Тверскую и прошли её из конца в конец, затем, сделав зигзаг, пошли к Китай-городу и всё это время говорили, говорили, говорили. К дому Ричарда пришли если не друзьями, то хорошими приятелями.

– О! Так вы напротив Янтарских? – удивился совпадению Артём и ещё раз оглянулся по сторонам – но Романа видно не было.

– О да, – вздохнул Ричард. Артём взглянул на него, на дом и тут сообразил:

– Слушайте, вам же никого из них не сватают? Простите, – спохватился он, – конечно, не моё дело…

– Артём, – строго сказал Ричард, – если вы имеете виды, я учту ваши пожелания.

Они опять засмеялись.

– Ну что ж, учитывайте, – вздохнул Артём. – В общем, мне нравится одна из…

– Которая? – перебил его Ричард.

– Соня.

– Софья?

– Соня. Средняя. Софья – это младшая, – пояснил Артём. – Её зовут Софой, чтобы не путаться.

– А. Значит, Соня? С косой? – переспросил Ричард.

– Да, – Артём уже протрезвел и немного жалел об этом. Он набрал воздуха в легкие и добавил:

– В этом году будет семнадцать – я думал просить руки. Но ещё никто не знает.

Помолчал.

– Кроме неё.

И взглянул на Ричарда. Тот постоял, глядя на него, затем сказал так же серьёзно:

– Тогда желаю удачи.

– А вы? – в лоб спросил Артём.

– Я? – удивился Ричард. Неловко улыбнулся:

– Не знаю уж, хотят ли кого-то сосватать, но Ольга уже третий месяц подкарауливает меня в гимназии.

– Ольга – да! – согласился Артём. – Осторожнее.

– Она не в моем вкусе, – пожал плечами Ричард. – Да и какая женитьба в шестнадцать…

– А остальные?

Ричард взглянул на него с легким раздражением:

– Вы боитесь, что мне нравится Соня – так и спрашивайте. Нет. И по правде говоря, меня раздражают их визиты и необходимость на них присутствовать.

– Я просто не хотел, чтобы мы в первый же день знакомства разругались из-за девушки, – примирительно сказал Артём. Прямота – искренняя или наносная – его успокоила. – И, скажу вам честно в ответ, мало кто способен вынести Марью Петровну регулярно и в больших количествах.

Ричард засмеялся, лицо его опять потеряло серьёзность и сделалось детским.

– Точно не я! Даже когда она молчит, видно, что её всегда что-то раздражает… И этот тяжёлый взгляд… Бр-р-р.

– Точно, – кивнул Артём. – И дочерей затюкала.

– М?

– Вы не замечали? Они при ней боятся взгляд поднять.

– О, – удивился Ричард. – Я думал, они всегда такие.

– Не-е-е-е, – улыбнулся Артём, – ничего общего.

– Интересно, – Ричард взглянул на дом напротив. – И какие они? За Соню не беспокойтесь, – прибавил он, – про ваши планы я уловил и осознал.

Артём задумался.

– Ну, Ольга – понятно. Активная, боевая. Соня – читает, рисует, шьет, спокойная. Есть свои интересы. Про Софью толком и не скажешь – но мне видится, что она умная, просто зашуганная сильнее прочих. Знает куда больше, чем говорит. Как-то минут сорок спорили о первопричинах Большого взрыва, пока я ждал… впрочем, не важно.

– Ну-ну, – кажется, Ричарда его слова не убедили, но расстались они доброжелательно.

Артём вернулся на съёмную квартиру, прочитал окончание повести о нашествии марсиан, на днях опубликованное в «Вестнике фантастики» и, не дождавшись возвращения Ромки, уснул. Встал поздно, с гудящей, несмотря на малое количество выпитого, головой, и провел полдня в сражении с ней, пока друг тут же рассказывал о ночных похождениях. Голова и желудок мешали сколько-нибудь сосредоточиться на рассказе – сознание Артёма выхватывало отдельные слова и фразы, не увязывая всё это в цельный сюжет – и он оставил попытки вслушаться и просто кивал, думая, меж тем, о вчерашнем знакомстве. Маловероятно, что Рокстоки свяжут судьбу единственного сына со средней дочерью Янтарских – можно найти варианты получше, и это если они вообще хотят породниться; он с досадой мысленно корил себя за то, что вчера повел себя по-идиотски. Тем более – парню всего шестнадцать, из которых лишь полгода он в Москве, первые знакомства – и вряд ли соседки были самым ярким из них. Артём попытался вспомнить себя в шестнадцать, но вспоминалось лишь то, как он был влюблён в первую красавицу класса Екатерину, которая требовала называть себя Кати́ и, разумеется, не обращала на него внимания; да ещё никак не дававшаяся ему геометрия. Какая там женитьба!

«Простая, если бы Кати́ согласилась», – оцарапала мысль, и Артём мрачно потёр виски. Ромка тем временем выговорился и вновь собирался куда-то сбежать: концерт? Танцы? Катания на санях? Всё прослушал.

Потом Артём чувствовал себя виноватым, вспоминая даже не столько вечер, сколько это утро, и пытаясь вспомнить, что же именно болтал Роман и о ком? Словно это могло что-то изменить, что-то исправить… Умом Артём понимал, что его вины ни в чём нет, и всё же прокручивал потом события – где, в какой момент он ещё мог что-то изменить и когда всё безнадёжно пошло не так?

Тогда, в январе, всё было ещё понятно и нормально: Рома унёсся куда-то, где его ждали, а Артём остался дома, бороться с остатками похмелья и страшной ленью даже делать шпаргалки по географии, не то, что её учить. Спустя несколько дней наступил экзамен, за ним – последующие, и студенческое братство, отчаянно жаждущее перебраться в следующий, последний семестр с минимальными потерями, привычно захватило в себя Артёма; он учил, писал шпоры, списывал чужие конспекты, караулил преподавателей в надежде на пересдачу, пальцы в чернилах, сумка в разной степени разборчивости тетрадных листах, зачетная книжка медленно, но верно свидетельствовала о взятии очередной высоты. Наконец – Татьянин день! Шумный праздник в университете, затем в ресторане и на московских улицах, после которого Артём с чистой совестью отправился к родителям на каникулы в Нижний Новгород: отметки вполне приемлемые, отец был доволен, мать радостно обнимала, младший братец, который лишь недавно поступил в гимназию, жаждал делиться новостями и призывал играть с ним в морской бой, словом – жизнь в очередной раз была чудно хороша. Артём погрузился в нижегородские будни, встретился со старыми друзьями, осторожно закинул удочку о некой девушке из старинного семейства (приличной, но вряд ли с большим приданым, был вынужден признать он), мать в целом неудовольствия не проявила и пообещала переговорить на эту тему с отцом.

– Летом ты сдашь экзамены, мы приедем на торжество, а затем можем условиться с ними о визите.

– Марья Петровна очень… своеобразна, – признался Артём.

Мама насмешливо посмотрела на него:

– Ну не откажет же она в визите! А наш папенька и не с такими дела улаживал. Тёма, ну что ты как маленький – сам же говоришь, четверо детей и долги, а у нас – работающая фабрика. Главное, сам подумай. Хорошо подумай. Торопиться тебе некуда.

Артём не спорил, но в уме уже рассчитал: пока помолвка, пока свадьба, переезд – он освоится в деле. Иногда, глядя на бумаги с фабричной печатью, которые постоянно попадались ему дома, он чувствовал пробегающий по спине холодок разом и страха, и предвкушения – и хотя в городе, в университете он даже не вспоминал о доме, здесь он проводил пальцем по чернильному оттиску, представляя дни, когда он войдет в это здание, будет принимать решения, отвечать за судьбы других людей, рабочих, продавцов, будет так же, как отец, не спать ночами, просчитывая возможные прибыли и убытки, выискивая новые способы удешевить производство, новые материалы, новые рынки сбыта. На лекциях все эти слова казались чужим и мертвым грузом, балластом, предназначенным лишь для зазубривания и мгновенного забывания, но здесь – здесь они обретали смысл, ценность, вес. Только на самом предприятии Артём начинал видеть за словами реальный мир и настоящую жизнь, в которой даже самая незначительная бумажка из бухгалтерии на самом деле имела смысл, являлась ещё одной деталью, приводящей в движение огромный механизм и поддерживающей его бесперебойное движение.

Странным образом это же движение свойственно не только тем силам, которым мы так или иначе симпатизируем, но и силам совсем иного рода: Артём вернулся в Москву, поднялся в первый учебный день на четвёртый этаж университетского корпуса, чтобы узнать расписание, и краем глаза увидел свою фамилию на одном из листков, небрежно прикреплённых кнопкой сбоку.

Заголовок: «К отчислению».