Читать книгу Эмигрань такая - Алла Дейвис - Страница 12

Алекс уже месяц по счастливой случайности работал кассиром отдела продуктов в престижном магазине Marks and Spenser. За минимальную почасовую оплату в шесть фунтов он сидел там невидимый и пристыженный за свое английское происхождение. Годы безработицы понизили его веру в свои силы и преумножили беспокойство о будущем.

– Какое счастье, что есть работа. Ну да, не получилось с той, которую хочешь, но ты же знаешь, что нам нужна супружеская виза, а без твоего трудоустройства я буду постоянно болтаться между Дубаем и Лондоном, – ежедневно успокаивала я своего супруга, наблюдая за его измученным лицом.

После работы Алекс снимал черную униформу и плелся на кухню кушать по маминому расписанию. Мама была довольна своим распорядком дня и всеми, кто его соблюдал.

Не по-английски снежный декабрь проходил неторопливо. Торопиться было ему (декабрю) некуда, у него было время. Времени не было у меня. Три недели безработного существования и каждодневного пребывания один на один с моей свекровью уничтожили все мои годами выработанные привычки: утром – душ, ресницы, деловая одежда, офис; днем – офис, клиенты-пациенты, часы (чтобы знать, когда все это закончится); вечером – клиенты-пациенты, машина, ресторан, дом. А теперь моя закономерная регулярность изменилась. «Зачем я сюда переехала?» – ругала я себя и с неохотой готовилась к встрече Рождества Христова.

Праздник этот напоминал мне обычный ужин за столом, покрытым скатертью с оленями, с Дедом Морозом (солонка) и со Снеговиком (перечницей). По английской традиции покупалось несколько подарков на каждого. По непонятному мне обычаю рождественские подарки выбирались из списка, который предоставлялся членами семьи друг для друга. Списка у меня не было. Подарки я получала в аккуратно замотанных липким скотчем коробочках Kellogs. В них лежали тающий шоколад, взрослые конфеты с ликером, карандаши, мыло, шампуни и свитер.

Акт выдачи подарков занимал по времени час. После завтрака, прилежно застегнув бусы, свекровь и все, кто был жив (до этого был и свекор), рассаживались по указанным местам и по обозначенной очереди получали в руки коробки.

– Ой, как люблю этот шоколад, – мне надо было сказать что-то хорошее, иначе все заподозрят, что я не довольна армейским режимом на Рождество.

– А я, как только увидела это шоколад, так сразу подумала о тебе. Я знаю, что ты его любишь, – тоже что-то вставила моя свекровь Лиза.

К тому, что я люблю, прилагалось платье на два размера больше моего с рукавами Царевны Лебедь, из которых она волшебно разбрасывала кости, карандаш-смешилка размером в полметра для первоклашек и много, очень много шоколада.

Неделю после Рождества ели торты, облитые сахаром, и запивали чаем с молоком.

Новый год приближался с неохотой. Утром 31 декабря, открыв один глаз (второй еще спал), я учуяла свою бездомную жизнь. Кровать, окно, кофе и опять кровать. В доме полагается передвигаться свободно, а в доме свекрови это надо было делать незаметно, дабы не поймать осуждающий сквозь улыбку взгляд.

– Мне совсем что-то плохо, – молвила я, сидя в комнате на кровати с распущенными и нечесаными волосами.

– Поехали погуляем в Кингстон, – предложил мне Алекс, расшевелился и засобирался.

– Я не могу понять, что происходит. Почему у меня такое неновогоднее состояние? Меня все совершенно не радует, более того – гнетет.

– Тебе надо выбраться куда-нибудь, – слова вылетали у него, не осознавая свою правдивую сущность. Алекс даже не подозревал, что этот его диалог на самом-то деле был его внутренним монологом, который с детства запрещалось произносить вслух.

Лебеди по реке Темзе в Кингстоне свободно плавали, объевшись сухарями и «мякушками», и, не реагируя на земных беспокойных созданий, чистили перышки и спали. Я вдохнула воздух всей грудью и выпустила. Легкие задышали и забились тревогой. Мобильный телефон супруга издавал тревожные сигналы. Его лицо побледнело, глаза наполнились слезами. На том конце была его младшая сестра.

– Мама плачет, она столько времени готовила обед, а вы уехали. Езжайте домой. Мы не будем есть, пока вы не приедете, – изливаясь в гневе, полушепотом говорила его сестра Наташа. – Мы очень голодны, – добавила она последнюю фразу.

Алекса с помощью манипуляций загнали в угол, и меня вместе с ним. Свобода превратилось в войсковой режим, выбранный мной добровольно, по незнанию.

Январь подходил к концу в том же режиме, не гражданском. За мои 40 неполных лет это было впервые (армейское время). Я не могла свекрови Лизе сказать НЕТ, я не могла быть Я, супруг не мог быть ИМ и не мог сказать НЕТ. Мы могли сказать только одно – ДА.