Читать книгу Гоэн - Аля Карамель - Страница 10

Москва начала нулевых переживала бум ремонта, стройки и перестройки сталинских и хрущёвских квартир под потребности нового, платежеспособного класса. Спрос на тех, кто разбирается в ремонте и дизайне интерьеров, был колоссальный. На этой волне Татьяна быстро нашла работу в фирме. Она молниеносно сориентировалась в потребностях заказчиков и взяла на себя полное руководство проектами. Ей одинаково легко удавалось дисциплинировать бригады строителей, контролировать расходы прорабов, доставать эксклюзивные стройматериалы по закупочным ценам и продавать свои проекты конечным клиентам.

Поскольку Таня была универсальным специалистом и всё делала сама, на фирме её ценили на вес золота. Работа была тяжёлой и ненормированной, приходилось буквально носить образцы плитки под мышкой и сутками сидеть на объектах, но Таня знала, ради чего она на это идёт. Через полгода она оставила фирму и начала работать на себя, используя репутацию среди заказчиков и связи в среде поставщиков материалов и строительных бригад.

Среди заказчиков попадались новые русские, считающие себя хозяевами жизни и потакающие любым своим желаниям. Неуклюжие попытки подкатить к бойкой дизайнерше разбивались об её уверенность в себе, чувство юмора и ощущение границ. Уж если Таня «строила» бригады наглевших перед девчонкой работяг, то отшивать желающих забраться к ней под юбку она умела и подавно, да так, чтобы не навредить бизнесу. Элегантно.

Личной жизни у Тани не было, пока не появился он, Сергей Доценко.

…Летом восемьдесят шестого года Таня с родителями отдыхала в Анапе. Тот самый единственный семейный выезд… Отпуска, правда, были не в пример нынешним – по месяцу-два, поэтому добирались в основном на поезде: времени много, денег мало. Будаевы поселились «у хозяйки», в летнем домике, прямо как у Аркадия Северного, «и за дом, где жили куры / с нас женою по три шкуры…». Из удобств предлагались умывальник с ведром, душ с солнечным подогревом, летняя кухня на террасе, где, в теории, можно было готовить, но на практике всё было организовано так, что готовить не получалось: то занято, то газовый баллон еле жив, то ещё что-то… Под деревьями на полиэтилене, расстеленном прямо на земле, завяливались, подсыхая, спелые абрикосы, привлекая густым приторным ароматом пчёл и других летающих охотников до сладкого. Выходишь за калитку, проходишь по сонному городишке – и ты на пляже, где солёный ветер и тёплые воды до горизонта. А по вечерам сливаешься с разнаряженным курортным людом, усаживаешься в открытом театре и слушаешь начинающую певицу из Одессы Ларису Долину.

Курортные знакомства завязываются легко, особенно если предстоит соседствовать целый месяц. Компанией для Тани и её семьи были две пары, отдыхавшие у той же хозяйки. Одна из них была из Перми: дядя Витя работал детским доктором, а его жена Ольга… Таня не запомнила. У дяди Вити была каноническая внешность детского доктора – интеллигентская бородка, добрые глаза, тёплые мягкие руки… Он был несуетлив, спокоен, основателен. И молод.

Как-то раз посиделки на просторной террасе затянулись допоздна. Попивая молодое вино, мама и Ольга болтали «о своём» – о мужчинах, а Таня сидела и слушала в пол-уха, рассматривая звёзды, неестественно, необычно яркие, невиданные в её широтах. Ольга рассказывала про супруга, про то, какой он замечательный человек, муж и отец, как он сидел целыми днями под её окнами, когда она лежала в роддоме. Он говорила ему: иди домой, ну что ты сидишь здесь до темноты? А он: ну что я дома-то буду делать, один? Я лучше тут посижу… И так каждый день, до выписки…

Тогда Тане, десятилетней девчонке, неотрывно рассматривающей звёзды, сказанное показалось мечтой. Мечтой о таком вот человеке рядом, который каждую минуту своей жизни нуждается в тебе.

Сергей Доценко казался Тане человеком, вышедшим из её детских мечтаний. Они познакомились по работе, и несколько месяцев отношения сохраняли исключительно служебный характер. Но с первых минут Таня ощутила то, что чувствуют ведомые инстинктом и не знающие разума животные, безошибочно различающие даже на расстоянии тех, кто с ними одной крови.

Встречались по необходимости, раз или два в месяц, всегда в её офисе. Обсудив деловые вопросы, Сергей не торопился уходить, подолгу болтая о политике, финансах, бизнесе. Мало-помалу темы бесед становились все более личными, как-то Таня даже показала ему свой фотоальбом, конечно, «случайно» оказавшийся под рукой. А Сергей рассказывал о семье, из которой давно ушел, и о дочке Кате, с которой продолжал видеться. Они всегда садились далеко друг от друга – по разные стороны переговорного стола, но редкое общение было насыщено такой энергетикой, таким концентрированным эротизмом, что потели ладони и полыхали жаром щёки… или ей всё это лишь казалось. «Да брось, – убеждал её внутренний голос, – товарищ просто отлынивает от дел, развлекая себя флиртом с молоденькой дурочкой».

Сергей родился и вырос в маленьком поселке с населением сто тысяч человек, потом поступил в училище в областном центре. Перестройка застала его студентом строительного вуза. Когда началась приватизация, Сергей вместе с одногруппниками встал у проходной единственного в областном центре завода и выкупил у рабочих завода их ваучеры. Пакет (в буквальном смысле – полиэтиленовый, с ручками) был продан заинтересованному инвестору. Сергей повторил операцию и утроил свой первоначальный капитал…

К моменту встречи с Таней он уже был владельцем солидного бизнеса в Москве – завода по производству стройматериалов по немецким и итальянским технологиям. Создавал он его в партнёрстве с бизнесменами из Германии, через которых получал товарные кредиты из Германии и других стран Европы. «Живых» денег немцы, впрочем, не инвестировали, но под их репутацию Сергей мог привозить товар, а потом и технологии и оборудование для производства. Когда капитализация предприятия достигла нескольких миллионов евро, он решил выкупить долю немецких партнёров. Планируемая сделка была сложной и растягивалась на несколько лет, однако она принесла бы Сергею полный контроль над его бизнесом.

По смешному совпадению, Сергей явил в себе олицетворение того, что она тогда, в свои двадцать три года, ценила в мужчинах. Он был интеллектуалом, к тому же, совершенно свободным от общественного мнения. Мог в одиночку пойти на премьеру в «Пушкинский», если хотел первым посмотреть какую-то конкретную ленту, а компании не было. В то же время, не смущаясь, признавался, что не смотрел фильм «Особенности национальной охоты», что вообще о таком не слышал. Читал все литературные новинки, в основном современную российскую прозу, на которую постепенно подсадил и Таню. Он нимало не заботился о том, что могут подумать о мужчине, который читает женские романы или что-то подобное, что ему не пристало. Такой вопрос не приходил ему в голову.

Пижон и педант, он не только сорочку и галстук – служебную машину «Пежо» подобрал под цвет глаз, голубую. Всегда слегка загорелый (солярий?), подтянутый (тренажерный зал?), в начищенных туфлях (миланский тротуар?), благоухающий чем-то, что не похоже на парфюм (оказалось, Jean-Paul Gaultier), он являл собой образ мужчины, на который впоследствии навесят ярлык «метросексуал».

Сергей был не чужд и людским порокам: некурящий в быту, под обстановку покуривал сигары, отлично разбирался в вине, после каждой поездки за границу пополнял свою коллекцию, а затем с удовольствием обдумывал, какой повод достоин открытия той или иной бутылки.

И только лёгкое заикание да явное смущение при обсуждении некоторых личных тем делали его образ уязвимым, слишком человеческим. Постепенно Таня поняла, что влюбилась, безрассудно, безнадёжно и страстно, как бывает только в двадцать лет.

Как-то раз Сергей приехал к Татьяне под конец рабочего дня. Обсудив дела, они вместе вышли из офиса. «Сейчас мы разойдёмся в разные стороны», – с грустью подумала Таня. Но Сергей неожиданно перешёл грань деловых отношений, пригласив её выпить кофе в кафе у метро. С этого вечера началась другая история, и совсем не деловая.

Ухаживал Сергей красиво. Раз в неделю привозил или присылал с курьером цветочные композиции в горшках со специальным наполнителем; эти букеты оставались свежими несколько недель. Он приглашал Таню на самые модные и эксклюзивные мероприятия и концерты, устраивал сюрпризы и поездки в Европу на уикенд. Один раз подарил… звезду с неба. Самую настоящую, с сертификатом – чего только ни готовы были предложить в Москве нулевых желающим платить!

Сергей преподносил Тане и осязаемые подарки, проявляя наблюдательность, изобретательность и внимание. Как-то раз в торговом центре Таня померила браслетик, просто из любопытства. Отошла от прилавка, направилась в обувной отдел. Сергей ненадолго оставил её там одну, а когда они вернулись к машине, Таня обнаружила на сиденье красиво упакованную коробочку, а в ней – тот самый браслет. В другой раз Сергей пригласил её на дефиле. Ювелирный салон устроил показ украшений только для них двоих. Весь вечер девушки ходили по небольшой сцене, демонстрируя серьги, колье и браслеты, а Сергей с Таней потягивали коктейли и наслаждались шоу. Однако он не сорил деньгами, имел своё понятие, что сколько стоит, и не переплачивал без надобности. Однажды в воскресенье он привёз Таню на какой-то стрёмный склад в районе Свиблово, где их встретила хозяйка – кореянка – и с ног до головы одела Таню в одежду итальянских брендов, пошитую в Корее. На удивление, и ткани, и лекала оказались первоклассными, и вещи сидели на Тане так, словно пошиты по её меркам. Большую часть этих вещей – пальто, плащи, жакеты – Таня носила много лет, перевозя их с собой по миру. Этим вещам сносу не было, и они не выходили из моды.

Когда в Москве появлялись новые товары и услуги, Таня была одной из первых, кто их получал. Например, Сергей подарил ей один из первых в Москве съедобных букетов – из конфет, зефира и пастилы. Он постоянно отслеживал все новинки, чтобы порадовать свою девочку. Застёгивая на её шее очередное колье от Frey Wille или на запястье – часики от Longines, Сергей предвкушал удовольствие от Таниного крика «Вау!» Казалось, он старался только ради этих эмоций.

Подарки, развлечения, поездки – всё это было, конечно, приятно, но Тане хотелось настоящей духовной близости, откровенности – без компромиссов, без сомнений, без условностей. Хотелось чувствовать то, что чувствует он; чувствовать то, что он сам о себе ещё не чувствует; то, что он не хотел бы, чтобы кто-то чувствовал. Хотелось, чтобы они сроднились, чтобы сбросили все социальные маски, не оставляемые ими на работе и в быту. Хотелось, чтобы их отношения стали, как у дяди Вити из Перми и его жены Ольги, чтобы друг без друга ни вздохнуть, ни выдохнуть, ни петь, ни свистеть…

И Сергей, казалось, хотел того же. Всю свою жизнь по отношению к женщинам он был, что называется, ходок. В пятнадцать лет, будучи единственным парнем в группе педагогического училища, он практически жил в женском общежитии. Девчонки не стеснялись его, переодевались, дефилировали голышом. Он рано познал мир чувственных наслаждений; обладая высоким темпераментом, полагал, что ровно так же обстоят дела и у других мужчин. Но с возрастом понял, что это не так; как двадцать процентов самцов морских котиков оплодотворяют восемьдесят процентов самок в популяции, так и Сергей «старался» и за себя, и за тех парней, что быстро выбыли из «большой игры». Он без меры дарил женщинам то, в чем они нуждались – внимание, ласку, удовольствия, любовь – как он её понимал. Дарил легко, без рефлексии и условностей, никогда не врал и не давал несбыточных надежд, относясь к сексу как спорту, притом не самому неприятному. Женщины любили его в том числе и за это. Единственная женщина, которой Сергей обещал жениться, стала его женой. Вступив в брак, Сергей остепенился слегка, но супружескую верность не абсолютизировал. Когда его недолгий брак распался, Сергей снова пустился во все тяжкие. Дух флибустьерства оказался живуч: время от времени он занимался сексом то на верхней полке поезда, то в машине, то в кабинетике ресторана и прочих местах, в которых тридцатишестилетним дядькам это не очень приличествует.

После восьми лет такой вольной жизни встреча с Таней, по словам Сергея, «опрокинула, перелопатила, перемолола его». Он говорил, принося очередной букет белых цветов как символ капитуляции:

– Мне казалось, что я знаю о женщинах всё. А теперь я смотрю на тебя, и только от одного взгляда моё сердце наполняется такой нежностью, на которую я и не думал, что способен. Ты вызываешь во мне такие красивые чувства!

А потом, сидя за столиком роскошного ресторана, нежно сжимал ее запястья и вновь повторял:

– Ты представляешь себе, каким бы я был сейчас, если бы знал тебя раньше? Если бы обнимал тебя все эти прошедшие годы? Смотрел на тебя? Ты одна умеешь исправлять настройки этого мира, человеческих судеб. Ты одна оправдываешь существование женского пола… нет, всего человечества! Когда я с тобой, воздух становится свежее, вино – слаще, запахи – острее. Каждую секунду с тобой я ощущаю божественное присутствие, а когда я говорю с тобой, а на самом деле говорю с Богом.

Таня замирала и боялась дышать… Вот оно! «Мы близки, мы с ним одной крови», думала она. «Ты одна мне родная, – говорил он. – За тебя я готов умирать и убивать». И она таяла: вот та самая степень близости, которой она так желала.

Мало-помалу Сергей заполнил всю жизнь Тани – в прямом, физическом смысле. Он приезжал к ней по утрам, и, пока она собиралась, смотрел финансовые сводки по Евроньюс и пил кофе. По крайней мере, два дня из пяти заезжал за ней в обед. Забирал после работы, отвозил домой. Выходные проводил с Таней с утра субботы до вечера воскресенья. Если Тане нужно было сделать покупки или сходить к врачу, Сергей везде её сопровождал. Постепенно всё сложилось таким образом, что Таня нигде не бывала без Сергея. С момента пробуждения и до отхода ко сну Сергей был рядом. Он уезжал домой, когда Таня ложилась спать, а наутро жаловался:

– Я ехал домой по полупустому шоссе, и каждый километр – каждый! – отделял меня всё дальше и дальше от тебя! Это невыносимо!

Однако вопрос о том, чтобы жить вместе, не поднимался: Таня не хотела просто съезжаться, а Сергей не мог предложить ей руку и сердце, поскольку его брак не был официально расторгнут. Лучшие адвокаты работали над делом Сергея, но его жена развода не давала. Хотя они не жили вместе восемь лет, она предпочитала оставаться в статусе замужней, Бог знает почему. Таня не углублялась в детали.

Вероятно, Таня не хотела жить с Сергеем под одной крышей, чтобы сохранять иллюзию свободы. Все остальное у неё уже отобрали. Дошло до того, что ей не позволялось шагу ступить без Сергея. Покупки? Вместе, либо Сергей всё привозил. В салон красоты? «Я тебя отвезу», говорил Сергей. Встреча с подругами? «А зачем? Ты что, не хочешь провести время со мной?» Всё это воспринималось Таней как лёгкое преследование.

Наступил момент, когда она почувствовала, что забота Сергея, его внимание, звонки каждый час и смс-ки каждую минуту и вообще – его присутствие каждый миг и час её душит. При каждой встрече он так подробно расспрашивал обо всём, что происходило с момента их расставания, словно хотел проникнуть в самые потаённые уголки её души, хоть и облекал эти расспросы в несерьёзную форму: «Ну, что у тебя новенького-интересненького?» Как-то раз Сергей увидел у Тани в сумочке новый молескин. Она купила записную книжку в ларьке у метро: ей понравился цвет обложки. Купила просто так, повинуясь секундному импульсу. Сергей устроил ей допрос с пристрастием:

– А где ты купила? А когда ты купила? А зачем? А почему не сказала, что тебе нужен молескин, я бы привёз? Мы бы могли вместе купить. А что ещё ты купила?

Под пулеметной очередью этих расспросов Таня почувствовала, что закипает. Сергей заполнил всю её жизнь, и ему всё мало! Он уже и в мысли её пролез! Таня подозревала, что в этом его желании нет контроля, а только лишь потребность каждую минутку быть с любимой. Но от этого ей не становилось легче. В признаниях Сергея всё чаще стала сквозить мысль «я хочу, чтобы ты была счастлива, но только вместе со мной». Он утверждал, что они с Таней – единый организм, где она – сердце, а он – лёгкие, и друг без друга они умрут. А Таню это пугало.

(Впрочем, не зря. Несколько лет спустя, съезжая с квартиры, Таня обнаружила в телефонном шкафчике-щитке следы прослушивающего оборудования. Значит, контроль-таки был.)

Близость, о которой девчонкой грезила Таня, оказалась вовсе не так прекрасна. Она оказалась страшна. Сергей доверял Тане настолько, что только ей он показывал себя таким, какой он есть, все потаённые закоулки своей души, все выверты своего больного сознания, все эти жуткие чистилища, населённые мрачными демонами. Она с готовностью раскрывала свою чистую душу, и эта душа, как губка, впитывала, пропускала через себя все эти откровения, выпущенных на волю демонов, отходы душевной жизнедеятельности. «Женская душа – это сосуд, который заполняют радости и горести любимого», – сказал А. П. Чехов. Тане доставались лишь горести. И всё бы ничего, но, чёрт возьми, слишком близко к сердцу она их принимала. Он требовал полного слияния души, разума и тела в одно общее бытие, до внутренностей, до психологических кишечников…

В общем, Таня поняла, как она заблуждалась в своём детском определении мечты. Это оказалось тяжело: всё время, каждую минуту жить под прицелом чьих-то глаз, пусть даже бесконечно, до самоотречения любящих тебя. Когда эти глаза неотрывно, а потому бесцеремонно преследуют тебя, слёзно моля не запирать ни на секунду двери твоей души, не отворачиваться, не закрываться. Когда у тебя нет права побыть наедине с собой, ты всё время должна в неограниченном количестве поставлять эмоции другому человеку… Ты не можешь заболеть, умереть, исчезнуть. Найдут, откопают, оживят. И вновь вперят в тебя отчаянно молящий взгляд. Настолько отчаянный, что это лишает тебя последних сил разорвать эту связь, из-за которой ты словно не можешь сама проживать свою жизнь: всё время кто-то рядом проживает её за тебя.

Каждый человек наполняет душу по-своему.

Один сам для себя и сосуд, и напиток (и с точки зрения «наполненности» неважно, счастлив он или нет, ведь несчастное мироощущение – это тоже дар, это тоже наполнение. Дар быть несчастным не менее ценен, чем дар быть счастливым).

Другому хорошо с самим собой, но ему необходимы люди, лишь в служении которым он ощущает полноту жизни, своего сосуда; только в духовном взаимодействии с другими он раскрывает все грани личности, сверкает, искрится.

Третий не может хоть чем-то наполнить сосуд и «побирается» у тех, кто способен. Такие люди – лишь песчинка, и жизнь их всецело зависит от того, кто рядом и что происходит вокруг. Себя они идентифицируют как отражение внешнего, и необходимый стимул для внутренней работы получают извне, перерабатывают его внутри и выдают опять во внешний мир, как бы находя подтверждение или опровержение внутренней работе. Жалки, жалки люди, внутренний мир которых пуст и безрадостен и чей путь – лишь попытка паразитировать в чужих мирах…