Читать книгу Карминная метка - Ами Ли - Страница 9

Айра

«Ночной воздух обжигает кожу, покрытую мурашками, но сейчас это последнее, что меня волнует. Стою на балконе в одной толстовке, пропахшей гарью, вдыхая едкий дым сигареты.

Глупо гасить одну отраву другой.

Внизу вижу Андреса и Тревора. Обсуждают что-то. Скорее всего, главная тема их разговора – я.

Интересно, как он меня сейчас выставляет перед Тревором? Легкомысленной дурой, которая чуть все не запорола? Или просто неудачным элементом, который нужно отшлифовать?

Смотрю на него и ловлю себя на попытке разобраться в собственном клубке чувств. Злость? Безусловно. Он снова пытался управлять мной, как пешкой на доске, забыв, что перед ним живой человек, а не солдат. Но под этим слоем гнева копошится нечто иное, что я отчаянно пытаюсь задавить.

Нежность.

Она поднимается теплой волной, и я гашу ее с той же безжалостностью, с какой тушат окурок о бетон.

Понимаю, что он так поступает потому, что боится. Боится за меня. Боится потерять контроль. И это, наверное, даже мило… если бы не было так опасно. Потому что, если я позволю себе почувствовать эту нежность, то пропаду. Растворюсь в нем, а этого я допустить не могу. Проще сделать вид, что между нами никогда и ничего не было.

В груди поднимается ярость. Бессильная, обжигающая ярость на него, на себя, на эту ситуацию. На то, что я вообще оказалась втянута в его мир, в его игру, в его порядок.

Глядя на Андреса, внутри все переворачивается.

Он красивый. Дьявольски красив, даже когда хмурится и стирает кровь с рук. И именно это делает меня еще злее.

Как я могу быть такой слабой рядом с ним?

Знаю, о чем они говорят внизу: о том, что нарушила правила, что поддалась эмоциям, что поставила под угрозу операцию. И они правы.

Черт бы их подрал, они правы.

Но, почему-то, это не утешает. Ведь дело не только в правилах и операциях, а в том, что я позволила ему увидеть мою слабость. Позволила понять, что чувствую к нему. И теперь я в ловушке собственного отчаяния.

Там, на лавочке, он был таким другим. На секунду я даже поверила, что между нами может появиться что-то большее. Что, возможно, я вновь смогу довериться ему. И мысли об этом сводят меня с ума.

Твою мать, у меня не выходит побороть это. За надуманной мной ненавистью к нему до сих пор скрывается неподдельная, измученная, израненная любовь. Именно это слово вертится у меня в голове, как заезженная пластинка. Я люблю его. Люблю. Люблю. Люблю. И ненавижу себя за это.

Тушу сигарету с такой злостью, что окурок разлетается в клочья.

Пора заканчивать с этим цирком. Нужно взять себя в руки. И когда ловлю на себе его взгляд, ухожу прочь.

Врываясь в ванную, захлопываю дверь с такой силой, что полотенце, висящее на крючке, падает на пол. Смотрюсь в зеркало – и вижу там не себя, а какое-то жалкое подобие: глаза красные и опухшие от сдерживаемых слез, зрачки расширены, словно у загнанного зверька. Лицо бледное, будто полотно, на котором кто-то грубо набросал эскиз безумия. Губы пересохшие, как у мученика, жаждущего глотка воды. Я выгляжу как сумасшедшая. И, может быть, ею и становлюсь.

Внутри все кипит. Ярость, обида, разочарование, страх… Все это сливается в один ком, который поднимается из живота, сдавливает грудь, перекрывает дыхание. Он подступает к горлу, требует выхода, и я больше не могу его сдерживать.

Хватаю упавшее полотенце и прижимаюсь лицом к нему. Кричу. Кричу во всю глотку, пока не садится голос, пока связки не начинают болеть, как будто их режут ножом.

Крик хриплый, сорванный, больше похожий на предсмертный вопль. Он вырывается из меня, как проклятье, как исповедь, как мольба о помощи.

Бью кулаками по кафельной стене. Раз за разом, с остервенением, пока не начинают болеть руки, пока костяшки не стираются в кровь.

Хочу почувствовать физическую боль, чтобы заглушить душевную, но это не помогает. Боль в теле лишь усиливает ту, что в сердце грохочет, создавая адский симбиоз.

Но самое страшное – я не могу убежать от себя. От своих чувств. От своей любви к нему. Она сидит глубоко внутри, словно ядовитая заноза, и отравляет изнутри.

Падаю на пол, обхватываю голову руками и начинаю рыдать. Горько, отчаянно, безутешно. Выплакивая всю боль, которая накопилась во мне за годы. Ту, что так тщательно скрывала.

Слезы обжигают щеки. Дыхание сбивается, становится прерывистым, судорожным. Кажется, что легкие сейчас лопнут от недостатка кислорода.

Я шепчу его имя. Тихо, едва слышно. Будто молитву, словно проклятие.

Андрес… Андрес… Андрес…

Ненавижу его. Ненавижу себя. Ненавижу этот мир.

Сердце колотится, как бешеное, отбивая какой-то безумный ритм. Кажется, оно сейчас выпрыгнет из груди.

Пытаюсь сделать глубокий вдох, но выходит только короткий, поверхностный глоток. Словно кто-то навалился сверху, придавив грудную клетку.

Воздуха катастрофически не хватает. В голове начинают кружиться обрывки мыслей, воспоминания, образы.

Все смешивается.

Вспышки света, звуки взрывов, окровавленное лицо Колина, взгляд Андреса, полный злости.

Паника накрывает. Комната плывет. Стены сжимаются, пол уходит из-под ног. Подгибаю колени и сажусь на пол, чтобы не грохнуться.

Вдруг всплывает образ Андреса. Его лицо, голос, прикосновения. И это почему-то успокаивает. Закрываю глаза и представляю его рядом. Его сильные руки. Его голос: «дыши». Открываю глаза и смотрю на кран, откуда капает вода. Одна капля… Вторая … Третья…

Делаю глубокий вдох. Медленно выдыхаю. Еще раз. И еще.

Постепенно дыхание выравнивается. Сердцебиение замедляется. Комната перестает вращаться.

Я все еще напугана, но уже не так сильно.

Все еще больно, но выходит держать это под контролем.

Ничего не изменилось. Я все еще легко успокаиваюсь из-за него, даже если его нет рядом. И именно это бесит сильнее всего.

Хочу проснуться. Хочу, чтобы все это оказалось дурным сном. Хочу снова чувствовать себя свободной.

Но знаю, что это невозможно, что я уже изменилась, что он оставил свой след в моей душе, и теперь мне придется жить с этим.

И только эта мысль заставляет меня кричать еще громче.»

Сознание возвращается медленно, словно пробирается сквозь густой туман. Тело налито свинцом, каждый мускул ноет. Голова тяжелая, в висках стучит. Открываю глаза и вижу размытый потолок. Сколько я спала?

Тянусь к тумбочке, нащупывая телефон. Экран вспыхивает и режет глаза. Одиннадцать утра. Господи, я проспала пять часов, но по ощущениям – словно не спала вовсе.

На экране два пропущенных от «блок-поста» и одно сообщение от Тревора: «Ты в порядке?».

Поднимаюсь – и тут же замираю. На прикроватной тумбочке стоит букет белых тюльпанов. Их стебли перехвачены изящной зеленой тесьмой, завязанной в чересчур аккуратный бант.

Их аромат, нежный и ненавязчивый, тут же заполняет комнату. В груди сдавливает. Легкая грусть, смешанная с удивлением, пробирается под кожу, растекаясь по телу.

От кого они? Хотя зачем спрашиваю – и так понятно.

Но сейчас одних цветов мало. Слишком многое рухнуло, слишком многое оказалось сломаным между нами.

Подхожу к букету и осторожно касаюсь лепестков кончиками пальцев. Они нежные, бархатистые, словно живые, но холодные на ощупь. Белый цвет символизирует чистоту, невинность… Как иронично.

Ни одной записки.

– Трус.

Вспоминаю его слова, взгляд, гнев. Вспоминаю, как он кричал на меня и как пытался защитить.

Грусть внезапно сменяется горячей, едкой, обжигающей изнутри обидой. Обидой на саму себя. Потому что это я позволила себе слабость, опустила защиту – и он тут же ею воспользовался.

Отдергиваю руку и отворачиваюсь от букета. Не хочу принимать эти знаки внимания. Не хочу, чтобы он думал, что все можно исправить с помощью цветов.

Да какие, к черту, вообще цветы, когда между нами – выжженная земля?

В ванной я включаю воду, делая ее намеренно ледяной, и с силой провожу мокрыми ладонями по лицу, снова и снова. Холод обжигает кожу, заставляя взбодриться, прогнать прочь последние остатки сна.

Вытираюсь полотенцем, которое вчера отчаянно приняло на себя удар моей истерики.

Наношу слой тонального крема, чтобы скрыть темные круги под глазами. Тщательно растушевываю, чтобы не осталось ни единого следа. Затем наношу немного румян, чтобы придать лицу хоть какой-то цвет, и немного туши, чтобы сделать глаза более выразительными. На губы же ложится оттенок темной вишни.

Собираю волосы в высокий пучок, стягивая их как можно туже. Хочу выглядеть собранной и сосредоточенной. Никаких распущенных волос, никаких небрежных локонов.

Надеваю свои любимые черные джинсы, свободные на фигуре, и водолазку серого цвета с высоким воротником. Удобно и практично. Ничего лишнего, никаких ярких цветов и отвлекающих деталей. На ноги же натягиваю кроссовки. Проверяю карман – нож-складник на месте.

Пальцы уже сжимают дверную ручку, когда взгляд сам собой отскакивает к тумбочке. Эти белые тюльпаны, застывшие в изящной вазе, как невысказанное извинение, как вопрос, на который у меня нет ответа. Выбросить – кажется жестоким, оставить – словно согласиться на его молчаливые правила.

Выхожу в коридор, пытаясь оставить эту немую сцену позади. Но тишина в коридоре словно давит на уши, заставляя снова и снова возвращаться к одной и той же мысли.

Что-то не так. Что-то не закончено.

Останавливаюсь, закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Пытаюсь сосредоточиться на задаче, которая ждет впереди, но тщетно. Образ белых тюльпанов, оставленных на тумбочке, преследует меня.

И я сдаюсь.

Разворачиваюсь и шагаю обратно. Останавливаюсь в дверном проеме и смотрю на них. И ненавижу. Ненавижу его за то, что он снова ворошит во мне то, что я пыталась похоронить.

Подхожу к тумбе и беру тяжелую вазу с тюльпанами в руки. Холодное стекло обжигает пальцы. Подойдя к балкону, открываю дверь. Свежий ветер врывается в комнату, принося с собой запах дождя и земли.

Поднимаю вазу, наклоняю ее над перилами балкона и выливаю воду на улицу. На секунду мелькает мысль о том, что внизу кто-то может быть, но уже поздно.

Затем, одним резким движением, выхватываю тюльпаны из вазы и выбрасываю их за перила. Не смотрю, как они падают. Не хочу видеть, как разбиваются о землю. А вот вазу оставляю, а то еще ненароком убью кого-нибудь.

Спускаюсь по лестнице, стараясь не издавать ни звука. Сейчас мне меньше всего нужна его компания.

Андрес сидит за кухонным столом, сжимая в руках чашку с кофе. Ненароком смотрю на него и вижу, какой он уставший. Очень уставший. Смотрит в одну точку, словно там скрывается ответ на какой-то важный вопрос. На столе планшет с открытым досье, а рядом разряженная рация и распечатка по Кливленду.

– Доброе утро, – бормочу и прохожу к холодильнику. Достаю бутылку воды, открываю и жадно пью, стараясь утолить не только жажду, но и нервное напряжение.

Чувствую его взгляд: тяжелый, цепкий, будто руками дотрагивается до шеи. Стараюсь делать все тише, как будто от этого что-то изменится. Ставлю бутылку на стол, беру чашку, насыпаю кофе, заливаю кипятком. Он все молчит, и это молчание лезет под кожу хуже любого упрека.

– Как Колин?

– Живой. Это главное. Хирурги его взяли ночью.

Поворачиваюсь, чтобы достать молоко из холодильника, и опять натыкаюсь на него. Боже, помоги мне. Игнорирую его эмоции и добавляю в кофе молоко, помешивая ложкой. Беру кружку и сажусь напротив него.

Сажусь напротив, обхватываю кружку ладонями. Что теперь говорить? В голове пустота, только стена между нами. Дистанция – вот единственное, что я могу удержать. И почему-то даже это кажется невозможным.

– Вы совсем охерели?! – Тревор врывается в комнату, словно ураган, срывающий все на своем пути.

Его волосы мокрые, на футболке темные пятна от воды, а в белокурых прядях застряли лепестки тюльпанов, которые я с этого гребаного балкона выбросила буквально несколько минут назад. И не могу сдержать смешок. Господи, да он выглядит как жертва цветочной атаки!

Прикрываю рот ладонью, но смех все равно вырывается наружу. Андрес, сидящий напротив меня, поднимает бровь и медленно поворачивает голову в сторону Тревора, словно пытаясь понять, что за странное существо появилось на нашей кухне.

Интересно, он догадался, что это моих рук дело? Взгляд Андреса скользит по мне, и я пожимаю плечами, делая вид, что совершенно ни при чем.

– Извини, Тревор, – стараюсь удержать улыбку, которая так и норовит превратиться в настоящий хохот.

Смотрю на Андреса, – он не сводит с меня взгляд. Ситуация действительно смешная, и хоть что-то смогло заполнить пустоту в моей голове.

– Зачем выкинула цветы?

– Андрес, а что не так? Я понятия не имею, от кого этот букет. Никаких опознавательных знаков. Никаких записок. А я, вообще-то, замужняя девушка. Не принимаю цветы от незнакомцев.

Внутри торжествует маленькая стерва.

Игра началась, Андрес. Посмотрим, как ты в нее сыграешь.

Андрес тихо смеется, его глаза блестят от понимания. Он явно уловил мой тон, полный иронии и легкого издевательства. Кивает, поддерживая игру.

– Я тебя услышал. Правильно поступаешь. Мало ли, может, этот незнакомец давно влюблен в тебя, а ты замужем.

В интонации легкая угроза, прикрытая шуткой. Он никогда не признает свою вину напрямую. Слишком горд.

– Тогда этому незнакомцу ничего не светит. Цветами, пусть и моими любимыми, он ничего не добьется.

«Даже если этот незнакомец – ты, Андрес», – мысленно добавляю, наблюдая за тем, как его губы слегка сжимаются. Кажется, я задела его за живое.

Тревор, тем временем, подходит к столу и хватает кухонное полотенце. Он вытирает лицо и волосы, но лепестки тюльпанов, словно приклеенные, остаются на месте. Пытается выпутать из волос остатки цветов, попутно проклиная все на свете, и это зрелище заставляет меня снова едва сдерживать смех.

– Знаете что, – начинает он, бросая полотенце на стол. – Можно ваши ролевые игры не будут касаться меня? Вообще-то, я надел эту чистую футболку только сегодня утром, мать твою.

– Ты попал под горячую руку, – говорю я, поднимая кружку с кофе и делая глоток. – Извини.

– Ладно, проехали, – вздыхает Тревор, отворачиваясь от меня. – Я вообще-то пришел сказать, что мы вышли на предвыборный штаб через фонд и медиа агентство. Кассу же подпитали третьими руками.

Андрес кивает, отпивая кофе. Замечаю, как его взгляд на мгновение задерживается на моих руках, лежащих на столе. Он видит сбитые костяшки. Легкое беспокойство мелькает в серых радужках прежде, чем он снова поворачивается к Тревору. Это не ускользнуло от меня.

– Отличные новости. Нам как раз нужна информация по южной части Вашингтона, – говорит Андрес, ставя чашку на стол. – Мелисса приезжает через неделю. Готовься, ожидаются сложности. Как видишь, я не шучу, – он смотрит на меня.

Сволочь.

Тревор фыркает и уходит из кухни, громко хлопнув дверью.

Не дожидаясь, пока Андрес что-то скажет, резко поднимаюсь из-за стола, хватаю свою кружку и направляюсь к раковине. Нужно чем-то занять руки, отвлечься от его взгляда.

Прохожу мимо него, стараясь не задерживаться рядом, но он успевает перехватить меня за руку. Его пальцы сжимают запястье не больно, но уверенно.

– Это что? – спрашивает тихо, кивнув в сторону костяшек.

Выдергиваю руку.

– Ничего особенного, – пожимаю плечами, стараясь говорить как можно более непринужденно. – Просто немного поцарапалась. На плитке в ванной слишком шершавые швы.

Он не верит мне, вижу это по глазам. Понимает, что я вру. Андрес знает меня слишком хорошо и слишком давно.

– Ты знаешь, что можешь поговорить со мной?

Его голос звучит почти умоляюще.

– Мне не о чем с тобой говорить, – отвечаю, упорно глядя в сторону.

Пытаюсь держать дистанцию, ведь обещала, что больше не буду проявлять чувств. Господи, ну почему это так сложно.

– Ты злишься на меня. Пытаешься отдалиться, – говорит он. – Я знаю, прекрасно понимаю. Но, пожалуйста, не причиняй себе вред.

Его слова задевают меня за живое. Чувствую, как ком подкатывает к горлу, и я начинаю дрожать, но не позволяю себе показать это.

– Я жду тебя на улице, – говорю, не обращая внимания на его предыдущие слова. – Тревор сказал, что ты покажешь мне полигон и штаб.

Выхожу из дома и торопливо иду к машине. Дворецкий отдает мне ключи, но я сажусь на пассажирское сиденье и отбрасываю ключи на водительское. Спустя несколько минут Андрес садится рядом. Молча включает двигатель, и мы трогаемся с места.

Рация шипит: «Маршрут по второй трассе чист», пока на панели мигает индикатор глушилки.

– Порядок? – спрашивает он, стараясь говорить ровно.

Его взгляд скользит по моему лицу, выискивая малейшие признаки усталости, следы слез, любую трещину в моем спокойствии. Он всегда читал меня как открытую книгу – видел то, что я пыталась скрыть даже от самой себя.

Мне хочется отвернуться, спрятаться, но это лишь подтвердит его догадки.

– Просто вези, – отвечаю и все же увожу взгляд к окну.

– Что случилось с руками? – спрашивает он, бросая быстрый взгляд на мои сбитые костяшки.

Его рука тянется к моей, но замирает в воздухе. Он отдергивает ее, словно обжегшись.

– Ты…

– Нет. Молчи, – обрываю я его, не давая договорить. Не хочу слышать этот вопрос. Не хочу, чтобы он касался того, что произошло.

Знаю, что он хочет спросить про мой ночной срыв, но я не собираюсь обсуждать это с ним.

Смотрю на свои руки. Костяшки красные, распухшие. Напоминание о моей слабости. Напоминание о том, что я не контролирую себя, что уязвима, сломана.

Замечаю, как он слегка передергивает плечами – едва уловимое движение, которое осталось с тех пор, как мы были еще подростками. Он всегда так делал, когда нервничал. Даже сейчас, когда Андрес кажется непробиваемым, это маленькое движение выдает его.

– Это ты так пытаешься меня оттолкнуть? – спрашивает, не отрывая взгляда от дороги. Он звучит спокойно, но я чувствую, как нарастает напряжение. Андрес не сломается, он слишком сильный. – Думаешь, это сработает?

Он больше не пытается угодить мне. Андрес не играет в игры, а просто ждет. И это пугает больше, чем любые угрозы. Будто знает, что моя защита – лишь иллюзия.

– Знаешь, – говорит он после долгой паузы. – Я понимаю, почему ты злишься, но я не собираюсь стыдиться того, что чувствую. Не собираюсь стоять перед тобой на коленях, вымаливая прощение. Я просто продолжу быть рядом и доказывать тебе, что мне можно доверять.

Он не смотрит на меня, но даже так я понимаю, что Андрес настроен серьезно. Не сдастся, упрямый, и, на самом деле, часть меня этого хочет. А другая – отчаянно сопротивляется.

– «Чистый разум, холодная голова», так ты вроде сказал вчера? – с трудом выходит сдерживать дрожь в голосе.

Почему его слова так сидят в голове?

Он сглатывает. Вижу, как напрягаются мышцы на его шее. Андрес тоже страдает. Я вижу это, но не могу ничего сделать. Я должна защитить себя.

– Мы едем на полигон. Ты все покажешь мне, я впитаю как губка. Давай придерживаться этого плана и закроем тему, – выговариваю каждую букву, словно отрезаю себе путь к отступлению. – После – штаб и знакомство с командирами.

Но в глубине души понимаю, что это ложь. Ничего не закрыто. Все только начинается. До одури тяжелое, гнетущее, давящее прямо на меня молчание повисает в салоне.

– Ты снова строишь стены, Айра, – говорит Андрес, наконец, нарушая тишину. – Но на этот раз они не сработают.

Андрес видит меня насквозь. Знает, что лгу, и в этот раз он точно не позволит мне спрятаться. Сломает меня. Или спасет? Я не знаю. И знать не хочу.

– Ты хорошо отрезвил мне голову вчера, правда. И я сейчас говорю без сарказма. Ты прав, нам нужно выбрать: либо мы хорошие союзники, либо мы любящие друг друга люди без единого шанса, – произношу, глядя в окно.

Внутри меня – хаос. Буря эмоций, с которыми не могу справиться. Я чувствую, как он приближается. Проникает в душу, опять ковыряет каждый кусочек склеенного сердца, словно ищет куда можно вновь забраться, чтобы разнести все к чертовой матери.

– Почему без единого шанса? – спрашивает тихо, почти шепотом.

Смотрю на свои руки. Сжимаю кулаки. Что ответить?

– Я выбираю первый вариант. Мы хорошие союзники. Невозможно вернуть то, чего никогда не было. А в нашей ситуации лучше сделать вид, что между нами никогда и ничего не было.

Произношу это как заклинание, но даже я не верю в эти слова. Лгу себе. И ему. И всему миру.

Он молчит всю оставшуюся дорогу, как и я. Но вся недосказанность остается висеть в воздухе, словно яд, который отравляет нас двоих.

Машина останавливается у ворот, сложенных из грубого серого камня. Андрес выходит и направляется к охраннику. Его движения плавные и уверенные, а я опять не могу отвести глаз.

Он обменивается с ним несколькими фразами. Охранник, парень с суровым взглядом, кивает и открывает ворота. Ветер доносит обрывки их разговора – что-то о проверках и готовности.

Слишком молодой для такой работы. На рукаве у него наш патч, под ним тонкая черная полоса «резерва спецгруппы». Сканер считывает браслет охраны. Вижу, как лампа дает зеленый «проход».

Андрес возвращается и садится за руль, и машина въезжает на территорию полигона.

– Добро пожаловать в обитель смерти, – сухо произношу, глядя на окружающий пейзаж. Голос звучит хрипло и отстраненно.

Мрачное место. С момента моего последнего пребывания здесь многое поменялось.

За воротами открывается огромная территория. Пасмурное небо нависает над землей, словно готово разразиться дождем.

Слева – длинное одноэтажное здание из серого бетона с узкими окнами. Справа – песчаная полоса, уходящая вдаль, с мишенями различной формы и размера. Вдали виднеются холмы, поросшие редким кустарником. Здесь все пропитано запахом пороха, страха и пота. По периметру размещены датчики движения, а через каждые двести метров – камеры на собственном зашифрованном канале.

– Это штаб, – говорит Андрес, указывая на здание слева. Голос звучит ровно и спокойно, как будто он рассказывает о самом обыденном месте. – Здесь располагаются кабинеты командования, аналитический центр и комнаты отдыха для персонала. Подвал как «тихий узел» связи, своя автономка и запас воды и еды на семь суток, в случае ЧП.

Он ведет машину дальше, объезжая песчаную полосу. Под колесами хрустит гравий.

– Это основной полигон, – продолжает Андрес. – Здесь мы отрабатываем стрельбу из разных платформ, тактику малых групп и ближний бой. Вон там, – кивает в сторону холмов, – зона для снайперов. Там два сектора – «горячий» и «холодный».

Смотрю на полигон с профессиональным интересом. Несколько групп в камуфляже отрабатывают упражнения. Их движения отточены и синхронны, как у танцоров. Слышны короткие очереди, сухие команды инструкторов.

– А это что? – спрашиваю, указывая на небольшое здание, спрятанное за холмом. Оно выглядит неприметным, словно пытается слиться с местностью.

– Склад оружия, – отвечает Андрес. – Один из основных. Там хранится все наше вооружение от пистолетов и карабинов до гранатометов.

Он останавливает машину у штаба. Выхожу и хлопаю дверью, вдыхая воздух, смешанный с запахом пороха. Ровняюсь рядом с Андресом, держа спину ровно. Хватит уже страдать.

– Пойдем, покажу тебе все изнутри, – предлагает он.

Здание оказывается просторным и функциональным. Внутри – прохладно и сумрачно. Длинные коридоры увешаны картами местности и схемами операций. На стенах – фотографии бойцов, погибших при исполнении долга.

Андрес проводит меня по штабу, показывая кабинеты командования с огромными мониторами – перемещение сил «Кассатори» в реальном времени. Зеленые и красные метки ползут по карте, как жуки. Затем – аналитический центр. Все смотрят на меня с любопытством и подозрением. Что они видят? Отдельного игрока? Или продолжение Андреса?

– Здесь мы собираем и фильтруем всю информацию по «Кассатори», а также по всем точкам, которые находятся под нашей защитой. Наши аналитики отслеживают каждый их шаг, каждую транзакцию. Для юридического прикрытия используем три некоммерческие организации и сеть рекламных подрядчиков, а финансовые потоки растворяем в «белом шуме» легальных операций.

Киваю, осматривая помещение. Каждый сотрудник погружен в свою работу, глаза прикованы к мониторам, на которых мелькают строки кода и схемы. Воздух гудит от ровного гулкого шума серверов и приглушенных разговоров.

Наконец, мы подходим к массивной бронированной двери, ведущей в оружейный склад. Андрес достает из кармана плоский электронный ключ, подносит его к черной панели сканера. Раздается короткий, высокий писк, и тяжелая дверь с глухим лязгом и шипением пневматики отъезжает в сторону.

Внутри встречают узкие проходы и ряды металлических клеток. На полках, подсвеченных холодным светом LED-ламп, ровными рядами стоят маркированные кейсы.

– Здесь все просто, – спокойно говорит Андрес. – Ничего «в долг» не выдаем. Любой ствол даем под расписку, любой патрон вносим в журнал. Любая ошибка грозит выяснением обстоятельств и отстранением.

Протягиваю руку и касаюсь пальцами холодной, идеально гладкой поверхности клетки. Легкая дрожь пробегает по коже от осознания того абсолютного порядка, что царит в этом месте. В этом стерильном холоде есть своя безжалостная логика, и именно в ней заключена вся наша безопасность. Или же ее тщательно поддерживаемая иллюзия.

– Покажешь что-то конкретное? – спрашиваю.

Стеллажи с оружием уходят вглубь, теряясь в темноте. Пистолеты, автоматы, снайперские винтовки, гранатометы – все аккуратно разложено по своим местам. Кажется, что оружие ждет своего часа. В воздухе чувствуется запах оружейной смазки и металла. Этот запах, как наркотик – одновременно отвратителен и притягателен. Он напоминает мне о том, кто я есть на самом деле.

Подхожу к одному из стеллажей.

– Все оружие в отличном состоянии, – говорит Андрес. – Мы регулярно проводим его техническое обслуживание и замену устаревших моделей.

Он подходит к другому стеллажу. Его движения осторожны и точны, пока достает снайперскую винтовку. Она блестит в полумраке, словно драгоценный камень. Протягивает мне ее.

– Попробуй, – предлагает он. – Это наша лучшая модель.

Беру винтовку. Оружие тяжелое и хорошо лежит в руке, и я прикладываю его к плечу. Прицеливаюсь, смотря в оптический прицел: мир кажется четким и понятным. Есть только я и цель. Никаких сомнений, никаких страхов, пока крест тонкой сетки садится мне точно под дыхание.

– Отличная оптика, – говорю я. – Идеально подходит для работы на дальних дистанциях, и для убийства на расстоянии.

Замечаю в углу стеллаж с холодным оружием. Не могу удержаться и подхожу ближе. Вижу различные ножи – боевые, тактические, метательные. Пальцы невольно тянутся к одному из них – с черным матовым лезвием и удобной рукояткой. Беру его в руки и сразу же ощущаю остроту и баланс.

– У тебя всегда была слабость к ножам, – говорит Андрес, наблюдая за мной. В интонации слышу легкую усмешку.

– Нож – это честно, – отвечаю, проводя пальцем по лезвию. – Никакой дистанции. Только ты и противник.

Возвращаю его на место, и взгляд падает на дальний угол склада. Там, в тени, вижу что-то необычное.

– А это что там такое? – спрашиваю, указывая в темноту.

Андрес смотрит в указанном направлении. Кажется, он немного удивлен.

– Ах да, – вспоминает он. – Я совсем забыл. Пойдем, покажу.

Он ведет меня в дальний угол склада. Там, под чехлом, стоит что-то большое и продолговатое. Андрес снимает чехол, и я замираю, увидев, что это.

– Лук? – спрашиваю я, не веря своим глазам. – У вас есть луки?

– Да, – отвечает Андрес.

Беру в руки блочный лук с оптическим прицелом и карбоновыми стрелами. Я всегда считала, что умение пользоваться луком – это целое искусство. Прикладываю стрелу, натягиваю тетиву, вспоминая старые навыки.

– В этом нет никакой необходимости, – говорю я, опуская его. – Зачастую он бесполезен.

– Это оружие. Оно должно быть в арсенале.

Андрес наблюдает за мной с восхищением. Вижу, как он смотрит на меня и видит перед собой не хрупкую девушку, а бойца.

– Сколько же ты знаешь, – тихо произносит Андрес. Его голос звучит искренне и тепло.

– Я просто делаю то, что должна.

Кладу лук на место.

– Что дальше?

– Дальше – полигон, – отвечает Андрес. Его улыбка почти незаметна. – Нужно проверить твои навыки.

Полигон гудит, как растревоженный улей: крики инструкторов рвут воздух, очереди дробят тишину на равные куски, звон гильз перекатывается под ногами, будто мелкая золотая россыпь. В нос бьет смесь пороха, смазки и нагретого металла – густой, обжигающий коктейль, от которого кружится голова. Здесь все напоминает поле боя, только без крови.

Андрес ведет меня к огневой. На столе в аккуратном ряду разложены беруши, очки, коробка с патронами, аптечка с торчащим турникетом и даже запасной магазин, заляпанный черными следами от перчаток. Надеваю защиту, и мир становится ватным, будто я погружаюсь под воду. Все лишнее исчезает, и остаются три вещи: я, оружие, цель.

– С чего начнем? – его голос через наушники глухой, но все равно слышится отчетливо.

Думаю совсем недолго, обводя взглядом арсенал.

– С пистолета, – беру его ладонью, чувствуя холодный металл, и проверяю затвор с предохранителем. Оружие ложится в руку без сопротивления, будто всегда ждало именно меня.

– Десять метров. Три серии по пять. Все должно быть в «десятку», – он кивает в сторону мишени, белый силуэт которой висит в свете прожектора.

Принимаю стойку: носки уверенно расставлены на ширине плеч, корпус подается вперед, образуя единую линию с вытянутой рукой, локти мягко согнуты, готовые принять отдачу. Глубокий выдох, и мир сужается до мушки и черной точки вдали.

Первый выстрел раздается коротким, сухим хлопком, отдача чувствуется четким толчком в кисть.

Второй.

Третий.

Пятый.

Бумажная мишень в центре послушно чернеет.

– Неплохо, – раздается голос Андреса за спиной. Он делает шаг ближе, наклоняя голову. – Но хват нужно ослабить. Левую кисть расслабь наполовину, иначе получается, будто ты душишь оружие, а не держишь его.