Читать книгу Невысказанное завещание (сборник) - Амирхан Еники - Страница 3

Рота лейтенанта Иванова с большой осторожностью пробирается по лесу к передовой. Чтобы можно было быстрее укрыться от вражеских самолётов, красноармейцы шагают попарно по обеим сторонам песчаной дороги.

На дороге отпечатки лошадиных копыт, узкие колеи от повозок и узорчатые тяжёлые вмятины от шин грузовиков. Вероятно, и пешеходов здесь немало прошло. На влажном песке отчётливо видны следы солдатских сапог и женских ботинок. Эта дорога – единственная свидетельница ночного боя. Она одна могла бы рассказать о том, как два брата прошли по одному следу и не встретились. И всё же в этот час она предательски спокойна и пуста.

Пора восхода солнца. Притих лес, словно вслушиваясь в себя. Горящие светло-зелёным пламенем верхушки высоких сосен неподвижны, ещё погружены в крепкий утренний сон. Серебристые листья изредка встречающихся осин уже проснулись от тихого дыхания утра и слегка шелестят. На открытых местах, прижавшись к земле, застыл густой белый туман. В   траве сапоги тотчас же покрываются блестящей влагой и будто тянут за собой зеленовато-бурую цепочку следов. Душистые испарения леса, земли щекочут ноздри, проникают в лёгкие. Хотя пройдено немало и ноша давит плечи, чувствуешь себя как-то легко, и от этой лёгкости душа наполняется покоем и тишиной…

В задних рядах роты размеренной походкой идёт красноармеец Зариф. Перед ним в такт покачиваются спины товарищей. Лицо его спокойно и кажется беспечным, но чуть прищуренные глаза говорят о том, что он напряжённо думает.

Тёплая тишина утра, величавое спокойствие леса заставляют забывать об идущей где-то недалеко жестокой войне, о крови и смерти, как будто молочная белизна тумана прячет и отдаляет от человека эти ужасы. Среди дышащей радостью природы он незаметно для себя обманывается, настраиваясь на мирный лад.

Так и Зариф, хоть и помнил, куда он идёт, в эту минуту был погружён в свои думы о родных и близких. Ему представлялись широкие поля и сизо-голубые леса родного края, деревня, где ему знаком каждый колышек плетня, дом, который вплоть до зарубин на краях сакэ[14] так живо вставал в его памяти, жена, при каждом воспоминании о ней он будто слышал её голос, его дочка, доверчивую улыбку которой он бережно хранил в своём сердце. Мост в конце деревни… просёлочная дорога… ржаное поле… низко склонившиеся к земле тяжёлые колосья пшеницы… Какой нынче был обильный урожай! Теперь, наверное, днём и ночью молотят.

Откуда-то совсем близко до слуха Зарифа донёсся гул молотилки и короткий рёв, когда она глотает большие снопы.

Не успел он сообразить, где же молотят, как раздалась команда:

– Воздух!

Рота тотчас залегла и скрылась среди деревьев по обе стороны дороги.

«Вот тебе и молотилка!» – подумал Зариф, лёжа под деревом, и усмехнулся своему заблуждению.

Самолёт удалился. Лейтенант, видимо, дал команду – лежащие впереди бойцы начали подниматься. Встал и Зариф. Но не успел он сделать и шага, как заметил в пяти-шести метрах от себя девочку и остановился. Ей было не больше трёх, она стояла возле низкого кустарника, зажав в ладони землянику, хотела поднести её ко рту, но, увидев Зарифа, застыла и удивлённо уставилась на него большими серыми глазами. Они у неё покраснели и опухли от долгого плача, на лице две узенькие полоски от слёз. Зариф оглянулся по сторонам, надеясь найти кого-нибудь из родных девочки, но никого не увидел. Снова посмотрел на девочку. Присев на корточки, девочка собирала рассыпанные по земле ягоды. На ней было летнее пальто из тонкого синего сукна, чёрная фетровая шапочка, завязанная под подбородком красной лентой. На ногах чулки и жёлтые ботинки, одна нога в калоше, другую калошу она, видимо, потеряла.

Зариф сообразил, что девочка заблудилась и отстала от родных, которые вместе с другими беженцами двигались в глубь страны, подальше от фронта. Первым его побуждением было поднять ребёнка. Он уже шагнул было к девочке, но вдруг вспомнил, куда идёт и что никак не может отстать от роты. Тогда он повернул к дороге, чтобы бежать за удалявшейся ротой, но вместо этого решительно направился к девочке и быстро подхватил её на руки.

– Мама! – испуганно закричала девочка. Ручкой с зажатыми в ней ягодами она упёрлась в лицо Зарифа и, болтая ногами, громко заплакала.

Крепко прижав к себе ребёнка, перескакивая через пни и валявшиеся под ногами ветки, Зариф вышел на дорогу. Хотя всё это заняло очень мало времени, рота уже заметно отдалилась. На ходу поправив на плече винтовку, Зариф ускорил шаг.

Видно, девочка уже давно устала плакать, скоро плач её перешёл в беззвучные всхлипывания. Зариф вытащил из кармана кусок сахару, сдул приставшие к нему пылинки и протянул ей. Девочка капризно замотала головой, затем недоверчиво протянула руку, взяла сахар, быстро спрятала его в кулаке и прижала к груди.

– Ешь, ешь, – ласково сказал Зариф и потрепал её по спине.

Девочка будто этого только и ждала: всхлипывания прекратились, она успокоилась и, слегка покачиваясь на руках у Зарифа, стала смотреть по сторонам. Сквозь тонкую одежду Зариф ощутил тепло и какой-то особый аромат детского тела. Желая ещё сильнее почувствовать эту мягкую податливость и теплоту, он в какой-то щемящей тоске нежно прижимал к себе девочку, тихо гладил её по спине, вдыхая приятный запах ребёнка. Из глубин его души тёплой волной поднималось невыразимо радостное чувство. Пробуждённое встречей с ребёнком, оно было чистым, ничем не замутнённым выражением любви и привязанности человека к жизни, силы и глубины этой привязанности. В эту минуту Зариф не ощущал никакой разницы между своим ребёнком и этой девочкой, она казалась ему, как и его дочка, частью его души. Он взял зажатую в кулак руку ребёнка и поднёс к своим пересохшим губам.

– А есть у тебя папа и мама? – ласково спросил он. У него вдруг защекотало в горле, глаза увлажнились.

Ребёнок звонким голосом ответил:

– У меня и мама есть, и папа, у нас ещё коза есть. Козлятки такие беленькие-беленькие.

Зариф с улыбкой взглянул на девочку.

– Вот как! Беленькие, говоришь?! А где же твой папа?

– Уехал.

– Куда?

– Не знаешь разве? На фронт, – ответила девочка и немного погодя, будто только что вспомнив, добавила: – Он лейтенант.

– Лейтенант? Вот какая ты умница, знаешь, кто твой папа. А… – Зариф осёкся. Он хотел спросить, где же мама, но удержался, боясь расстроить девочку.

Видно, девочка уже успела привыкнуть к Зарифу. Без стеснения она сперва положила в рот ягодки, зажатые в ладони, потом принялась сосать сахар.

Вдруг по лесу пронёсся страшный грохот. Задрожала земля, от воздушной волны закачались верхушки деревьев. Где-то вблизи начался артиллерийский обстрел. Зариф и ребёнок на миг оцепенели, будто внутри них поселилась какая-то жуткая тишина…

От страха девочка начала дрожать. Зариф крепче прижал её к себе, ему показалось, что сердца их забились в лад.

Плаксивым голосом девочка позвала:

– Мама!

– Не плачь, дочка, сейчас придём к маме, – сказал Зариф. Собственный голос показался ему глухим и тусклым, будто исходил из глубокого колодца.

Одной рукой обхватив Зарифа за шею, девочка ещё крепче прижалась к нему. Он же, то ли желая её успокоить, то ли думая вслух, сказал:

– Куда же мы идём?

– К бабушке в гости, – совершенно серьёзно ответила девочка.

Зариф невольно улыбнулся.

Так они дошли до развилки дороги. Рота пошла по правой дороге, левая же вела к ближайшей станции.

Сквозь редкие высокие сосны были даже видны крыши пристанционных домов. Зариф остановился в растерянности. Что делать? Он не может отстать от роты, надо немедленно догнать товарищей. Но куда девать девочку? Не лезть же с ней в огонь… В надежде обнаружить кого-нибудь, Зариф посмотрел вокруг. Но никого не было. Несколько секунд он напряжённо думал. Помнится, они уже проходили по этой дороге, возле будки дорога эта пересекала железнодорожное полотно. Он прикинул возможное расстояние между станцией и будкой и посмотрел на девочку. Она же, будто угадывая сомнения Зарифа, очень серьёзно глядела на него. Этот взгляд прервал колебания Зарифа. «Успею», – сказал он себе и, поудобнее обхватив ребёнка, побежал к станции.

Вот и станция. Перед платформой стоит красный товарняк. Поезд, видимо, скоро тронется, люди торопливо садятся в вагоны.

Зариф выбежал на платформу и не успел осмотреться, как раздалось пронзительное:

– Доченька! – И худая русская женщина бросилась к Зарифу.

– Мама! – Всем своим тельцем девочка потянулась к женщине и выскользнула из его рук.

Как выразить словами состояние матери, при ночной бомбёжке потерявшей своего ребёнка, ночь напролёт искавшей его, уже отчаявшейся найти, и вдруг… Задыхаясь от переполнявшей её радости, женщина застонала, судорожно прижалась к девочке и молча стала целовать её руки, лицо, глаза, волосы… Ребёнок выронил сахар. Около них начали собираться люди.

Отдав ребёнка, Зариф облегчённо вздохнул всей грудью, тыльной стороной ладони отёр со лба пот и внимательно посмотрел на мать с ребёнком. Может быть, ему хотелось сказать какие-то ласковые слова или услышать самому благодарность и одобрение. Но мать ещё не успела оправиться от потрясения, как Зариф быстро побежал вдоль полотна.

Женщина, спохватившись, начала что-то кричать ему вслед. Он оглянулся и лишь махнул рукой. Его теперь занимала одна забота: как побыстрее догнать роту и что сказать командиру?

Вот он увидел роту, пересекавшую железную дорогу. Зариф снял с плеча винтовку, крепко сжал её в руке и побежал ещё быстрее. На его счастье, недалеко от полотна в рощице рота остановилась.

Зариф подбежал к командиру, высокому, худощавому лейтенанту, стоявшему с папиросой в зубах несколько поодаль от бойцов.

– Товарищ лейтенант! – произнёс Зариф, задыхаясь от бега и волнения.

Командир внимательно посмотрел на раскрасневшееся, потное лицо Зарифа и сказал:

– Успокойтесь сперва.

От этого сдержанного голоса Зариф пришёл в себя. Он глубоко вздохнул и, почти не запинаясь, рассказал, где и по какой причине он отсутствовал.

Командир долго молчал. Зариф, боясь шевельнуться, ждал выговора. Наконец командир бросил окурок на землю, долго растирал его носком сапога, затем тихим голосом спросил:

– Кому отдали ребёнка?

– Матери.

В это время в роще, метрах в двухстах от роты, упал снаряд. Вместе с дымом в воздух взлетела земля, ветки и щепы от деревьев. Командир вытащил ещё одну папироску, не спеша закурил, снова посмотрел на неподвижно стоявшего перед ним Зарифа.

– Вы доброе дело сделали. Спасибо вам.

Зариф от неожиданности заморгал. Кажется, и командир это заметил, суровое лицо его, будто на него упал свет зари, вдруг просветлело и смягчилось.

– Вы меня поняли? – спросил он с добродушной улыбкой.

Зариф стоял со сжатыми от напряжения зубами, всё ещё не веря себе. На вопрос командира он только кивнул.

– А теперь идите на своё место, – услышал он затем.

Через полчаса рота, пройдя рощицу, вышла в открытое поле и, развернувшись в цепь, направилась на передовую позицию.

Это было уже настоящее поле боя. Здесь, на войне, чем наглее бывает смерть, тем уверенней в себе, стойкой, гордой и прекрасной предстаёт жизнь. Человек уподобляется алмазной крупинке. Несмотря на малую величину, едва различимую глазом, она несёт в себе все качества большого алмаза. Он твёрд… и он сверкает.

Зариф чувствовал на лице воздушную волну от разрывов снарядов, слышал свист пуль, пролетающих мимо уха, но ему казалось, что пуля не убьёт его, а если и заденет, то лишь ущипнёт слегка.

Странное дело, Зариф первый раз был на передовой, а чувствовал в себе непонятное для него самого спокойствие. Словно вселился в него покой этого солнечного утра, озарив своей красотой его душу. Он непроизвольно погладил шею. Как будто на ней ещё оставалось тепло от рук ребёнка.

1941