Читать книгу Невысказанное завещание (сборник) - Амирхан Еники - Страница 5

Маленький волжский пароход трижды прогудел отрывисто и медленно отвалил от дебаркадера. Скособочившись из-за толпы пассажиров у правого борта, он суетливо зашлёпал по воде большими лопастями, выбираясь на быстрину. Пароход этот, некогда горделиво скользивший по реке, а теперь, среди безбрежных вод, какой-то потерянный и старомодный, неспешно направился вниз по течению. Его путь, как всегда, лежал на Уфу; так вот и состарился он, весь свой век снуя туда и обратно. Разве что на Белой, среди цветущих лугов, до которых там можно дотянуться прямо с палубы, наш пароход приосанится и помолодеет… Впрочем, теперь ему вряд ли что поможет – время слишком много над ним потрудилось.

…Едва пароход отошёл от пристани, молодая женщина, стоявшая в сторонке, вертя на пальце ключ от; каюты, отвернулась и пошла по палубе прочь. Ей некого было высматривать в машущей платками толпе. Мужа она отправила, как только разместилась в каюте, – человек он занятый, дорожит каждой минутой… Попроси она, конечно, он бы остался и долго махал ей шляпой, обнажив большую лысину, да она не стала его удерживать. Годами он намного старше, и она не любила бывать с ним на людях, испытывая неловкость всякий раз, когда окружающие бросали на них любопытные взгляды, вероятно, догадываясь, что они супруги. Муж, похоже, чувствовал это, но ни разу не упрекнул её. Вообще-то жили они дружно, если не считать, что каждый в душе по-своему переживал разницу в возрасте…

Незнакомка прошлась по палубе раз, другой и, не найдя в этом ничего интересного, опустилась в плетёное кресло и от нечего делать принялась смотреть на дальний берег. Это была красивая дама лет тридцати. Открытое шерстяное платье апельсинового цвета, изящно облегавшее чуть располневший стан, прямые чёрные волосы, аккуратно уложенные на затылке, – всё в ней говорило о хорошем вкусе, а печать лёгкой грусти на лице делала её ещё привлекательней.

…Посидев немного, женщина приуныла. Какая, однако, тоска: куда ни глянь – вода, вода… По-летнему весёлые, зелёные берега далеко, их едва видно. И потом это одиночество… Она молода, всё у неё есть, но что с этим делать, если рядом – ни души? Она устала от однообразия и скуки, сбежала от них из дома в надежде развеяться немного – благо, повод подходящий есть: навестить в Уфе мать. Как она мечтала об этой поездке, заранее предвкушала удовольствие! Волжский простор, белый пароход, роскошный салон – всё это рисовалось таким заманчивым, обещало столько радостей!

В одиночку на пароходе в самом деле невесело. Прошло ещё немного времени, и наша дама не знала, куда себя девать от скуки. Отчаиваться, правда, было рано – впереди двое суток пути. Чего не может случиться за это время!

Дама принялась разглядывать гуляющих по палубе. О случайном знакомстве она не помышляла, с незнакомым человеком, пожалуй, и разговаривать не стала бы. Достоинством своим она дорожила… Но как не поинтересоваться, кто тебя окружает? Желание вполне естественное.

Сколько она ни смотрела, никто из пассажиров не вызвал у неё интереса. Молодёжи почти не было, прохаживались в основном пары, а редкие одинокие мужчины – невзрачные, помятые какие-то субъекты – были уж вовсе непривлекательны.

Дама встала и снова прошлась по палубе. Завершая второй круг, она остановилась на корме. Внизу было куда веселее. И народ совсем другой – студенты, колхозники, ехавшие из города к себе в деревню. Иные, примостившись на железном полу, ели булки с халвой, которую брали прямо из мешков, пили из больших кружек чай, неистово дуя на него. Кое-кто дремал в сторонке на узлах. Вон две девочки-подружки сидят, обнявшись, у самого борта и смотрят на кипящую за кормой воду. Они, должно быть, поют, но из-за шума колёс голосов не слышно… А это кто такие? Возле дверей стоят, переговариваясь, трое ребят и девушка. У одного из парней, того, что повыше других, стройного и плечистого, в руках шёлковый платок. Разговор, по-видимому, идёт об этом платке, потому что каждый трогает его и одобрительно кивает головой. Временами ветер доносит их голоса.

– … где достал?..

– … ну и мастак же ты!..

А платок в самом деле красоты необычайной. Каких только узоров, каких красок на нём нет – похоже на оперение павлина! Парень, как видно, вначале и сам не разобрался, как удачна его покупка, и теперь шумное одобрение друзей вызвало на его бледном чернобровом лице изумление и по-детски искреннюю радость. Бедняга, видно, даже языка лишился. Держит в руках платок и только кивает головой, со всеми соглашаясь.

Даму развлекла эта сценка. Парень и его платок раздразнили любопытство. Кто он? Что за платок у него? Где он его взял? Для кого? Ей вдруг захотелось оказаться среди этих молодых людей, так же, как они, потрогать платок, прижаться к нему щекой. Она почему-то вдруг представила себя совсем юной, бесшабашной девочкой, будто любовь и счастье – всё у неё впереди и, как эти, внизу, она, казалось, способна снова радоваться любому пустяку, жить мечтой и надеждой. Ей захотелось теперь же, немедля, сбежать к ним, но… Это было невозможно. Слишком многое их разделяет… Если бы она, поддавшись прихоти, бросилась вниз, насмешила бы людей – только и всего.

Дама вздохнула и, словно желая избавиться от наваждения, тряхнула головой. А сама всё смотрела на ребят, не в силах побороть любопытство. Вот парень бережно завернул платок в белую бумагу и положил за пазуху. Вскоре все они скрылись за дверью. «Студенты, видно», – решила она про себя. Чем бы ей ещё заняться? В каюту не хотелось, слоняться в одиночестве по палубе было как-то неловко: нудные «командировочные» в мятых пижамах и с книгами в руках всякий раз внимательно глядели ей вслед.

Дама направилась в салон первого класса. Обеденное время давно миновало, до ужина было далеко, поэтому там ни души. Она опустилась в глубокое кресло. Здесь было покойно, мерно дрожали пол и стены, тихонько позвякивали составленные на столе рюмки и фужеры, а в большом, во всю стену окне, словно сквозь увеличительное стекло, как-то отчётливо и близко виден был крутояр с зелёной шапкой леса, медленно уплывающий назад. «Так чем же заняться?» – в который раз задала она себе всё тот же вопрос. Ни есть, ни пить ей не хотелось. И всё же, когда показалась молоденькая официантка, она попросила чая и пирожного.

Потягивая из стакана, она смотрела в окно на плывущие мимо горы и поля поспевающей ржи. Однако картины эти не рождали в её душе радости. Томило ощущение пустоты, чего-то не хватало. Она и сама не могла бы объяснить, что с ней: сердце тосковало и чего-то ждало.

Солнце начало медленно клониться на запад – на воде заиграли розовые блики. Тени, отбрасываемые на реку крутыми берегами, делались всё шире и темней, а на солнечной стороне бескрайний речной простор и далёкие голубовато-серые поля, полого уходящие от воды, светились необычайно ярко. Дама вышла из салона, собираясь ещё раз обойти палубу.

На корме она для чего-то взглянула вниз и невольно остановилась. Знакомый ей стройный парень стоял теперь перед грудившимися у стены ящиками и зачарованно смотрел всё на тот же яркий платок. «Да что же это такое, – ахнула про себя женщина. – Это уже слишком!» А парень и в самом деле вёл себя странно; не подозревая, что за ним наблюдают, он то развёртывал платок, то мял его в ладонях и прижимал к щеке, то зарывался в него лицом, будто нашёптывая что-то. Потом снова завернул его в бумагу и спрятал за пазуху.

То, что она увидела, всколыхнуло в душе дамы такое необузданное любопытство, что она решила про себя непременно познакомиться с парнем и выведать у него тайну платка.

Настал вечер. Девушка, что ехала с ребятами, поднялась с одним из них на верхнюю палубу. Они несмело прошлись по кругу и, остановившись на носу, стали смотреть на Волгу. Дама несколько раз прошлась мимо, прислушиваясь к их разговору. «Да, они наверняка учатся в вузе», – снова подумала она. Эта невысокая подтянутая студентка, должно быть, проучилась в городе не больше года – её облик всё ещё выдавал в ней девочку из деревни: пепельные волосы зачёсаны на прямой пробор и заплетены в косы, белое ситцевое платьице в красный горошек перехвачено по талии ремешком, на ногах простые чулки и чёрные туфли на низком каблуке… Парень чуть больше походил на горожанина: клетчатая рубашка с молнией, синие шаровары, тапочки на резиновой подошве. Судя по плотной, крепко сбитой фигуре, он был спортсмен.

Дама остановилась невдалеке и, помолчав немного, спросила как могла приветливей и проще:

– Куда вы едете, милые?

Юноша с девушкой быстро обернулись; серые глаза девушки (возможно, оттого что носик у неё был маленький) казались в эту минуту огромными и ясными. Увидев яркую, нарядную даму, она заметно смешалась и нехотя ответила:

– Кто куда.

Недружелюбный тон девушки не смутил даму: что поделаешь, женщины редко испытывают симпатию друг к другу с первого взгляда! Она продолжала всё так же ласково:

– Вот как? Очень хорошо. Вы, конечно, студенты?

– Да, студенты.

– Так я и думала. Очень похоже. Давно ли я и сама была, как вы.

Юноша с девушкой смотрели теперь дружелюбней. Искренность ли незнакомки, вздох ли сожаления, которым она закончила последнюю фразу, действовали подкупающе. Они разговорились.

Студенты спросили даму, как её зовут. Та, чуточку поколебавшись, словно не желая называть своё настоящее имя, сказала:

– Я – Диляра.

Вскоре она засыпала своих новых знакомых вопросами. Студенты, как все неискушённые жизнью молодые люди, отвечали охотно и искренне – всё у них было как на ладони.

За несколько минут дама узнала их имена, где они учатся, куда едут. Она всё ждала, не появится ли на палубе тот стройный парень – владелец таинственного платка, но его всё не было. Раза два она сделала попытку выведать что-нибудь о нём, но из этого ничего не получилось. Прощаясь, она сказала:

– Очень рада была познакомиться с вами. Завтра непременно приходите опять – вместе ехать веселее!

– Спасибо, придём, – пообещали студенты и ушли к себе.

Оставшись одна, Диляра-ханум не торопилась в каюту. Она прислонилась спиной к металлической стойке, подпиравшей навес над палубой, подставила лицо свежему ветру. Ночь, тишина, вода в реке плотная, густо-чёрная, от неё тянет сыростью и рыбой. Берегов не видно, встречные пароходы мигают издали огоньками и потом бесшумно скользят мимо.

…Вот внизу несколько раз пробили в медный колокол – после каждого удара в воздухе долго держался звон, странным образом раздваиваясь, повторяя себя… Только тогда Диляра-ханум нехотя отправилась спать… Она не спеша приготовила постель, начала раздеваться. Надев длинную, до пят, шёлковую рубашку, стала перед зеркалом и задумалась. Да, она молода, красива! Но… почему ей так грустно, так плохо? Чего же ей не хватает? Она вспомнила стройного юношу. Кто он и почему сторонится людей, словно прячет от них что-то? А   платок, с которым он не расстаётся… Чем он так дорог ему? Неожиданно в ней заговорила весёлая злость: вот бы вырвать у него платок! А заодно и тайну!

Ей только захотеть, остальное – пустяки! Ну какой мужчина устоит перед чарами прелестной женщины! Захочет – она и самого чёрта на колени поставит!

Диляра-ханум проснулась от громких разговоров и смеха. Судя по яркому свету, пробивавшемуся сквозь щели жалюзи, пора было вставать. Она с наслаждением потянулась в постели, но, вспомнив о чём-то, живо вскочила, накинула пёстрый халатик, отодвинула жалюзи. Господи, день-то какой! Яркий, тёплый, безветренный – сердце вдруг наполнилось такой радостью, будто из детства вернулось к ней праздничное утро. Гладь реки блестящая и ровная – хоть босиком беги.

Оказалось, что солнце только-только взошло: над рекой, обласканной его лучами, кое-где клубился лёгкий молочно-белый туман. Берега здесь ближе – видно, как большая стая ласточек стремительно унеслась с обрыва ввысь и летит на неподвижных крыльях, то резко взмывая вверх, то ныряя вниз. Нет, спать в такое славное утро – великий грех!

Диляра-ханум торопливо умылась, задвинула жалюзи и начала одеваться. Она надела своё лучшее нежно-розовое платье, желая быть похожей на зарю, повесила на шею нитку жемчуга, подвела тушью глаза, отчего ресницы её, красиво изогнувшись, поднялись кверху. Покончив с туалетом, она в прекрасном настроении выпорхнула из каюты.

На палубе царило радостное оживление. Несмотря на ранний час, пассажиры похаживали, поглядывали на Волгу, словно боясь упустить что-нибудь. Они показывали друг другу на что-то вдали, оживлённо переговаривались и смеялись, радуясь необычному утру.

Ступив на палубу, Диляра-ханум замерла на миг, глядя на реку, по которой летели клубы лёгкого дыма, на подёрнутый лучистым облачком крутояр. Ах, как красиво! Весь мир будто раскинулся перед тобой, улыбаясь и нежась в ласковых лучах! Если бы у Диляры-ханум вдруг выросли крылья, она бы раскинула их и, спрыгнув на гладь реки, пошла бы к притихшим вдали светлым горам, едва касаясь ногами воды! Увидев её, люди воскликнули бы в изумлении: «Смотрите, что за дивный ангел явился нам!»

Так стояла она, охваченная восторгом и сказочной мечтой, потом медленно пошла по палубе. Дойдя до кормы, она привычно глянула вниз. Там знакомые студенты сидели кружком на железном полу и весело завтракали, разложив снедь перед собой на газете. Сердце нетерпеливо забилось – её снова тянуло туда. Неужели эти люди стали близки ей, а может, в такое утро ей невмоготу одиночество? Не колеблясь больше ни минуты, она пошла вниз.

Её встретили дружелюбно. Правда, изысканный вид новой знакомой, спустившейся к ним «сверху», несколько смущал молодёжь. Диляра-ханум почувствовала это, но постаралась не придавать значения.

Гостью несмело пригласили «к столу». Диляра-ханум опустилась на колени и, подвернув подол, села на тёплое железо. Завтрак состоял из бутербродов с дешёвой колбасой, сырых яиц, зелёного лука и соли в спичечной коробке – пища как раз по нашей даме!.. Хозяйкой застолья была всё та же девушка с длинными волосами и детским личиком. Она первая принялась потчевать Диляру-ханум:

– Угощайтесь, апа[20]! Правда, у нас всё скромно, по-студенчески, извините!

– Ну что ты, голубушка, – запротестовала Диляра-ханум, которая решила держаться просто, по-свойски, – всё очень, очень хорошо!

Она взяла яйцо и, разбив его об пол, принялась чистить. Один из парней придвинул колбасу.

– Пробуйте, если нравится… Мы называем это «дружбой народов» – конина со свиным жиром.

Студенты засмеялись, а Диляра-ханум сказала, будто для неё это была привычная еда:

– Знаю, знаю! Это вкусно…

Она взяла ломтик и храбро отправила в рот. Колбаса оказалась вполне съедобной, только большие куски сала трудно было жевать. Однако надо как-то справиться! Пожалуй, лучше всего заесть это зелёным луком. Вот и порядок.

А всё же как хорошо! Пароход с глухим шумом скользит по воде, как по зеркалу, округлые светлые волны за кормой катятся в разные стороны, догоняя друг друга. На душе тепло, радостно… Парни рубают, как косари, набивая рты до отказа. (Глядя на них, Диляра-ханум думала, что их желудки, пожалуй, без труда перемололи бы камни!) Только высокий брюнет, счастливый обладатель платка, ест плоховато. Он сидит, вытянув ноги, вполоборота к компании, неторопливо жуёт и смотрит больше на реку. Изредка он взглядывает на гостью, но ни смущения, ни особого интереса у него на лице нет, скорее, одно безразличие. Только раз, после какого-то её замечания, он несколько дольше задержал на ней взгляд больших чёрных глаз. Этот взгляд проник ей в самую душу, и нелегко было выдержать его. Овладев собой, Диляра-ханум продолжала весело:

– Здесь так мило, и угостилась славно! Как хорошо, что я догадалась сойти к вам!

– А что, разве наверху… плохо? – улыбнулся парень в клетчатой рубахе.

– Там скучно.

– Ну уж сказали! Вон какие важные дяденьки.

– То-то и оно, что дяденьки. А мне милей ровесники.

– А-а, тогда понятно!

Парни, развеселившись, кивали головами. Нет, честное слово, в этой жар-птице есть что-то – пожалуй, стоит принять её в свою компанию! И держится просто!

Лишь девушка, кажется, не разделяла восхищения:

– А вы кто? – спросила она серьёзно.

– То есть, как это… кто?

– Я спрашиваю, где и кем работаете, – сказала девушка, стушевавшись. – Только, пожалуйста, не обижайтесь за прямоту!

– Это ничего.

Диляра-ханум пыталась улыбнуться – девушка задела её самое больное место. Она всегда боялась этого вопроса. Как же ответить? Сказать, что бросила институт и выскочила замуж за солидного человека, а теперь сидит дома? Ну нет, только не это. Чувствуя, что пауза затягивается, она начала торопливо, боясь выдать себя:

– Я окончила финансово-экономический. Финансист я, вот кто!

– Ого, финансист! – воскликнул один из парней. – Тогда вы, должно быть, очень богаты?!

Диляра-ханум покраснела, но шутку парировала вовремя:

– Ну да! Совсем как Каупервуд у Драйзера…

Черноглазый парень снова внимательно посмотрел на неё. Взгляд этот вселил в Диляру-ханум новую надежду. Она перевела разговор на молодёжь.

– И всё же нет ничего лучше студенческой поры, – сказала она. – Всё у тебя впереди: прекрасные мечты, грандиозные планы… С радостью вернула бы свою юность, если бы могла! Снова стала бы, как вы, студенткой. Ведь это так замечательно! Вместе учиться, вместе отдыхать и домой на каникулы вместе!

– А вот мы мечтаем скорее окончить, – возразил парень в клетчатом. – Ну что хорошего в учёбе? А тут ещё финансы поют романсы… И не так уж часто вместе приходится отдыхать, как вы говорите. Вот отпустили на месяц, а дома ждёт работа – надо помочь матерям: накосить сена, дров запасти, а там и оглянуться не успеешь – айда назад, в город!

– Почему же так быстро?

– На целину надо… Вы, небось, не представляете, что это такое! О, это дивный край! Там не зажиреешь.

– Мы и Фанию возьмём с собой, – сказал другой студент, с улыбкой взглянув на девушку. – Не боишься?

– Ну вот ещё! – возмутилась та. – Чего мне бояться? Что я, хуже вас?

Фания принялась прибирать остатки еды, а ребята закурили. Диляра-ханум давно уже чувствовала, что сверху за ней наблюдают. Пора было уходить. Она поднялась, говоря:

– Вы только посмотрите на чаек, никак не хотят отстать от парохода! Отчего это?

Студенты тоже встали. Фания вытряхнула за борт крошки с газеты.

– Вот этого-то им и надо! Вон, вон, смотрите, как ловко, прямо на лету хватают кусочки хлеба!

Выдохнув дым, парень в клетчатой рубашке проговорил мечтательно:

– Эх, выхватить бы теперь, как чайка, хорошего сома на обед!

– Такое только Харису по плечу, – сказал один из студентов, похлопав черноглазого парня, – он у нас лучший пловец!

Харис ничего не ответил, только поморщился, точно от боли, по бледному задумчивому лицу скользнула улыбка. Девушка тут же напустилась на ребят, словно была им старшей сестрой:

– Да оставьте вы его в покое! Какой тут сом – у человека душа изболелась!

– Точнее сказать, душечка!

– А что, душечка – это тоже заноза в сердце! – сказал парень в клетчатом, печально закатывая глаза и вздыхая.

Все дружно фыркнули, косясь на Хариса. Сам Харис между тем оставался по-прежнему безучастным, зато Диляра-ханум просто глаз с него не спускала. Молчание Хариса, который как бы соглашался со всем, что говорилось о нём в шутку, было очень странно.

Отправляясь наверх, Диляра-ханум всех пригласила в гости.

Харис, Харис! Мысли её были заняты им одним. В ушах звучало только что услышанное: «Душа изболелась». Вспомнился нарядный платок, который он так бережно хранит на груди. Теперь понятно, что он имеет самое прямое отношение ко всему, что она узнала. В сердце шевельнулось чувство, похожее на ревность, отчаянно захотелось выведать чужую тайну до конца. Теперь уж всё! Пусть любезный Харис забудет о покое, она ему не позволит этого! И пусть пеняет на себя – сам виноват: как же это он, жалкий студентишка, посмел столь холодно и равнодушно относиться к ней, прекрасной, как роза, женщине! Неслыханная дерзость! Другие пресмыкаются перед ней, почитая за счастье поцеловать руку. А этот? Закутался в какие-то тайны и стоит, как чугунное изваяние! Подумаешь, у него любовная трагедия! Подожди, голубчик, уж я сумею подобрать к тебе ключик!

Она шла по палубе, поджидая студентов. Конечно же, они придут. Но будет ли Харис? Вот вопрос. Она загадала – если он придёт, она пригласит всех в каюту. У неё есть не начатая курица, беляши, паштет, печенье, хорошие конфеты. А может, угостить их вином? Некоторое время она размышляла об этом. Было как-то неловко перед худенькой девушкой, которая так храбро собирается ехать на целину и, как старшая, опекает ребят. Диляра-ханум решила отказаться от этой затеи. Если бы не девушка, она действовала бы решительней.

Но вот и студенты, а с ними Харис… Диляра-ханум сидела справа от двери, которая вела на палубу, всего в нескольких шагах. Молодёжь почему-то сразу же свернула влево, даже не обернувшись в её сторону.

Это удивило и обидело Диляру-ханум: она так ждала их. «Оборванцы этакие, – ругалась она, глядя им вслед, – кого из себя корчат!» Но вот молодёжь показалась на другом конце палубы. Когда они подошли совсем близко, Диляра-ханум поднялась навстречу. Заставила себя улыбнуться:

– Вот мы и встретились! – сказала она.

– Это хорошо! – охотно отозвались ребята.

Они, разумеется, и не думали её обижать. Отношение к ней было самое дружелюбное, а после совместного завтрака Диляра-ханум стала для них чуть ли не своим человеком. Всё объяснялось проще: ребята были молоды и не умели пока угождать дамам, они вряд ли догадывались, что женщины, подобные Диляре-ханум, нуждаются в постоянном внимании,  – сказывался недостаток «культуры».

…Переговариваясь, они все вместе пошли вдоль палубы, но проход был узок, и Харис с Фаниёй немного приотстали. На корме Диляра-ханум остановилась. Она обхватила руками металлическую стойку и чуть-чуть откинула голову назад.

– Обожаю смотреть на волны, бегущие к берегам! – сказала она, мечтательно глядя вдаль.

– А вас не тянет прыгнуть в эти волны? – спросил один из студентов.

– Тянет! – воскликнула Диляра-ханум, тряхнув головой.  – Как вы догадались?

Харис тем временем подошёл к ним и остановился в сторонке. Его молчаливое присутствие странным образом воодушевляло Диляру-ханум. Она говорила всё оживлённее, смеялась необычно громко, то и дело оглядываясь на него.

Снова двинулись по палубе. Фания с Харисом, как и раньше, шли позади всех. Описав круг и поравнявшись с дверью, Диляра-ханум предложила:

– А теперь пойдёмте ко мне, в каюту!

– Зачем, апа? – удивлённо спросила девушка.

– Я хочу, чтобы вы у меня побывали, – просто сказала Диляра-ханум.

Студенты переглянулись. Приглашение было для них неожиданностью.

– Вы же угощали меня, – теперь мой черёд. Что, не хотите?

И студенты согласились. Откровенно говоря, они никогда не прочь угоститься, было бы кому угощать.

Харис тоже последовал за всеми. Диляра-ханум ликовала в душе.

В маленькой каюте было тесновато, но место нашлось для всех. Хозяйка усадила гостей, отодвинула жалюзи. Ребята с интересом оглядывали наполнившуюся ярким светом каюту: почти все они видели такое впервые.

Диляра-ханум взяла на колени большую сумку и принялась выкладывать на стол её содержимое. Она ловко разрезала курицу и стала потчевать друзей.

– Берите, дорогие мои, ешьте! – приговаривала она. – Вот курица, вот беляши… Да веселей же, веселей!

Впрочем, парней не пришлось долго упрашивать – вскоре они старались вовсю, уписывали за обе щеки. Только Харис вначале смущался немного, потому что Диляра-ханум почти не сводила с него глаз. Но потом, словно решив про себя: «Ладно, ешь меня глазами, если нравится, ну а я покуда приналягу на беляши», – он принялся жевать, хотя и не столь рьяно, как его приятели. А те, полагая, что за такое угощение надо хвалить хозяйку, не жалели красноречия:

– Ну и беляши! – прищёлкивали они языками. – Неужели сами пекли?

– Конечно сама.

– И курицу сами жарили?

– А кто же ещё!

– И эту штуку? – спросил один из студентов, отправляя в рот большой кусок пирога.

– И эту «штуку» тоже.

– Эх, мне бы такую жену!

– За чем же дело стало?

– А как до женитьбы узнаешь?

– Походи к ней в гости, перепробуй все пироги – вот и узнаешь! – посоветовал другой студент. – Лично я только так собираюсь жениться.

Они шутили, смеялись и дела не забывали: от курицы вскоре остались одни косточки, от беляшей и пирога – крошки. Диляре-ханум не жалко ничего, только бы добиться желанной цели! Скромно помалкивавший Харис вряд ли подозревал, какие тучи сгущались над его головой. Ей не терпелось испробовать свою власть над этим бледным чернобровым парнем, взволновать его, развеять, испепелить ненавистное равнодушие, заставить его говорить, смеяться. На худой конец, она хотела бы научить его считаться с собой! В голове её внезапно созрел коварный план. Она взяла куриную дужку и лукаво посмотрела на ребят:

– А не сыграть ли нам в «Бери да помни»?

Парень в клетчатом с готовностью протянул руку:

– Давайте со мной.

Но Диляра-ханум смотрела на Хариса.

– А я… хочу сыграть с товарищем Харисом, – проворковала она нежно.

Харис смутился и покраснел. Он хотел возразить что-то, но раздумал и только пожал плечами. Товарищи начали наперебой уговаривать:

– Попытай счастья, Харис! Да не бойся ты! Проиграешь – расплатимся вместе!

Диляра-ханум ждала, держа дужку в протянутой руке. Харис недоверчиво посмотрел на неё.

– Так беритесь же! – подбодрила она.

– На каких условиях? – Харис не спеша продел палец в дужку. Голос у него оказался красивым и сильным.

– Условия?.. – Диляра-ханум сделала вид, будто задумалась. – Нет, не надо никаких условий. Сыграем лучше в американку.

– Это как же?

– А вот как: выиграете вы – требуйте от меня всё, что пожелаете; я выиграю – мне выбирать.

Парень убрал руку.

– Нет, так не пойдёт.

Диляра-ханум сузила глаза:

– Боитесь?

– Нет, не боюсь… Но почему американка?

– Ну же, смелее, – улыбнулась Диляра-ханум, – Я ведь знаю, что студенты небогаты, много не потребую, не бойтесь.

– Рискни, чего там! – поддержали парни. – Что с тебя взять-то – одни глаза да брови!

Дужку сломали. Ребята почему-то решили, что Диляра-ханум постарается проиграть Харису, но всякий раз, когда он протягивал ей что-нибудь, она говорила с улыбкой:

– Помню!

Харис обращался к Диляре-ханум всё реже, потому что эта дама с милой улыбкой на лице, оборачиваясь, всякий раз словно прожигала его цепким, беспокойным взглядом прищуренных глаз, пробуждая в нём невольную тревогу.

Они снова отправились на палубу. Харис, как всегда, шёл позади всех, Диляра-ханум вышла последней. На носу парохода она отвернулась от ветра, поправляя волосы и, не глядя, протянула парню сумочку:

– Подержите, пожалуйста!

Ничего не подозревавший Харис взял сумку, а Диляра-ханум вдруг закричала:

– Бери да помни!

Все, кто был поблизости, с интересом обернулись к ним.

Харис растерянно стоял с женской сумочкой в руках, а ханум, глядя на него, чуть не падала от смеха.

– Эх ты… друг! Выходит, проиграл всё же! – сочувственно проговорил один из студентов.

– Мы тоже хороши, – подхватил другой, – сами уговорили. До игр ли ему теперь!

– Да будет вам, ерунду болтаете! – одёрнул их Харис и протянул даме ридикюль. – Так что же вы теперь от меня потребуете?

– О, не торопитесь так! – сказала ханум, успокаиваясь. – Сначала давайте присядем. Вот сюда.

Она опустилась на скамейку и усадила рядом Хариса. Потом с видом человека, твёрдо убеждённого, что любая его прихоть – закон, неторопливо заговорила:

– Вчера я видела у вас в руках платок. Вот его-то я и попрошу!

– Нет, не дам.

– А мне ничего другого не надо.

– Не могу.

Ханум помолчала, испытующе глядя на парня.

– А вы вспомните, как мы договаривались. Если бы выиграли вы, я для вас… – ханум умолкла, не договорив.

Бледное лицо Хариса покрылось пятнами; он стиснул зубы так, что на щеках под кожей дрогнули желваки. Встревоженная Фания бросилась ему на выручку:

– Вы, апа, не просите у него, пожалуйста, платка.

Диляра-ханум, даже не взглянув на неё, холодно отрезала:

– Милая, платок ведь куплен не для вас, так отчего же вы вмешиваетесь?

Девушка не нашлась, что сказать в ответ. Ей ещё не приходилось видеть, чтобы один человек так вот, скуки ради, безжалостно ранил другого в самое больное место. А ханум между тем, как ни в чём не бывало, обратилась к ребятам:

– Ну скажите вы, его друзья, джигит должен быть хозяином своему слову или нет?

Парни неуверенно пожимали плечами.

– Так-то оно так… Слово, вроде, надо держать… Но ведь…

Ханум, не дослушав, живо повернулась к Харису:

– Слышите, Харис, что говорят ваши друзья?! А ну-ка, выкладывайте платок!

– Я не обещал вам его, – промолвил Харис угрюмо.

– Зато обещали всё, что я ни попрошу!

– Просите другое что-нибудь.

Глаза ханум сузились, злой, презрительный взгляд их впился в парня.

– Эх вы! – проговорила она тихо. – Я думала, что вы джигит, а вы… – она брезгливо поморщилась и махнула рукой.

Этот её жест неожиданно задел парня за живое. Он невольно откачнулся назад и вдруг с горечью подумал: «И что это я позволяю какой-то кукле измываться над собой?!» В ту же секунду он выдернул из-за пазухи белый свёрток и бросил его на колени ханум:

– Вот, возьмите!

Та, разумеется, почувствовала всю ненависть, которую он вложил в эти два коротких слова, но, будто дразня его, воскликнула:

– Вот и молодец!

Она вынула платок из бумаги и развернула его. Платок затрепыхался в её руках, переливаясь весёлыми, как оперение павлина, красками.

– Ой, как красиво! До чего же красиво! – проговорила она в восторге. – А мне идёт?

Она накинула платок на голову, и лицо её, словно озарившись светом, стало ещё привлекательней. Сквозь растерянность и досаду она читала на лицах окружающих откровенное восхищение. Они зачарованно смотрели на лёгкий шёлк, нежно обвивавший её волосы. Харис, видимо, боясь, что не сдержится и сорвёт с неё платок, резко поднялся и быстрыми шагами пошёл прочь.

– Куда же вы? – закричала Диляра-ханум ему вдогонку и вдруг залилась громким смехом.

С ней творилось невероятное. Она повязывала платок то на голову, то на шею, то накидывала на плечи, то свободно размахивала им. Она хохотала, шалила, дурачилась… А потом вдруг обнаружила, что осталась одна: друзья Хариса куда-то исчезли, словно растворились в воздухе.

Ханум вдруг поняла: ребята отвернулись от неё! Она смущённо притихла, как-то разом сникнув. Растерянно оглядевшись, она печально двинулась по палубе. Как малышу, обиженному сверстниками, ей хотелось плакать. Войдя в каюту, она устало опустилась на койку… Задумалась… Вот ведь как получилось! Выходит, она совсем чужая для них! Они чураются её! Бросили – и всё тут… А за что? За то, что отняла платок? Но ведь она пошутила, только пошутила! И  непременно вернёт!

Диляра-ханум упала на подушку и беззвучно заплакала, вздрагивая… Ей уж и пошутить нельзя. Видно, молодость, весёлая, бесшабашная молодость, потеряна для неё навсегда!.. Как же ей быть? Если муж старше на двадцать четыре года, что же теперь, избегать людей, ни с кем не пошалить, не посмеяться?.. И за что ребята наказали её так жестоко? Почему молодёжь столь бессердечна – не хочет ничего понять?

…А всему виной зависть, всё от зависти! Они не любят её, потому что ей живётся лучше. А ещё за то, что она красива, богато и нарядно одета, за то, что едет в отдельной каюте. А  на душе у неё пустота – до этого им дела нет.

Так, обиженная и заплаканная, она незаметно задремала.

Проснулась Диляра-ханум оттого, что кто-то осторожно постучал в дверь. Она подняла голову, взяла со стола зеркальце, быстро вытерла глаза, поправила причёску «Уж не он ли?»  – пронеслось в голове – в сердце вспыхнула искра надежды.

– Войдите! – крикнула она, волнуясь.

Дверь открылась – показался приятель Хариса в клетчатой рубашке.

– Извините, – сказал он, останавливаясь на пороге, – я к вам по делу.

– Проходите! – Диляра-ханум старалась быть приветливой.

Парень прошёл и сел на стул. Не зная, как начать, он молчал, потирал ладонями колени. Диляра-ханум заговорила первая:

– Так в чём дело?

– Да всё то же – платок, – сказал парень, понизив голос, будто собираясь поведать тайну. – Вернули бы вы его, а?

– Вас послал ко мне ваш друг?

– Нет, не посылал. Мы поговорили между собой и решили попросить вас. Видите ли, Харис вёз его в подарок. Да что от вас скрывать: он купил его своей девушке. А она недавно поднялась после тяжёлой болезни. Вот ведь оно как!.. Харис не хотел ехать к ней с пустыми руками, а студент, сами знаете, больших подарков делать не может… Потом он так радовался удачной покупке. И вот доигрался – упустил! А вам, я думаю, платок не так уж и нужен? А если хотите, мы могли бы вам что-нибудь…

Диляра-ханум не дала ему договорить:

– Да за кого вы меня принимаете?! – воскликнула она сердито. – Неужели я похожа на человека, способного отнять у ближнего дорогую для него вещь? Это была шутка, понимаете, шутка и ничего больше! Мне от вас ничегошеньки не нужно, верну я, верну ваш платок! Только… почему же друг ваш… Харис… сам не хочет объясниться со мной? Стесняется? Или не желает унижаться, гордость не позволяет? И напрасно! Вы передайте ему: пусть придёт, я вложу платок в его собственные руки.

Парень озадаченно потёр лоб:

– Не придёт он!

– Почему?

– Не из тех, кто кланяется!

– Ах боже мой! Ну почему кланяться? Мне не нужен его платок. Просто хочется отдать ему самому. Потом… хотелось поговорить. Понимаете? Чтобы не было обиды, ожесточения. Так ему и скажите: хочет, мол, поговорить с тобой, ладно?

– Ох, боюсь, ничего не выйдет! – парень с сомнением покачал головой. – Уж очень вы его обидели!

– Ну чем же? – воскликнула Диляра-ханум, сокрушаясь.

– Вы играли с самой дорогой для него вещью.

– Нет, нет, неправда! Я всё объясню ему, если надо будет  – попрошу прощения, пусть только придёт!

– Ладно, передам, – сказал парень и нехотя вышел в коридор.

…Но Харис не пришёл. Диляра-ханум, аккуратно завернув платок в бумагу и сунув под мышку, несколько раз выходила на палубу, прохаживалась, ожидая, но напрасно! Из ребят тоже никто больше не явился. Должно быть, Харис не только сам не пожелал встретиться с ней, но и друзьям строго-настрого запретил вступать в переговоры. Это ставило Диляру-ханум в затруднительное положение, потому что она тоже не могла теперь пойти к ним. Если она явится туда, эти надменные мальчишки непременно решат, что она пришла с повинной. Но виновата ли она на самом деле?

Оставить платок у себя тоже нельзя. Ну как тут быть? В   Волгу выкинуть, что ли?

…Долгий летний день постепенно угас; вот и ночь; публика на пароходе угомонилась. В салоне и на палубе погасли огни. Только впереди парохода, в тёмной вышине, казалось, одиноко летит тусклый огонёк.

Диляра-ханум, измученная ожиданием и бесконечным хождением, увидев, что на палубе не осталось ни души, отправилась, наконец, в каюту… Как была, в одежде, прилегла и мгновенно уснула; видно, волнения и усталость доняли её… Трудно сказать, сколько длился этот сон, вернее, полузабытьё, когда обессилевшее тело, отяжелевшая голова погружаются в покой, а душа продолжает страдать и метаться. Диляра-ханум очнулась оттого, что пароход глухо ткнулся во что-то и заскрипел, сразу откуда-то снизу поднялся гул голосов. Она открыла глаза и, приподняв голову, прислушалась, силясь понять, что происходит, потом, встрепенувшись испуганно, вскочила и выбежала из каюты. Платок она не выпускала из рук даже во сне. Прижав его к груди, бросилась вниз, в четвёртый класс, и принялась искать студентов. Их, однако, нигде не было. Отчаявшись, наконец, Диляра-ханум разбудила пожилую женщину, дремавшую в ногах спящего ребёнка.

– Апа, здесь студенты ехали – три парня и девушка… Скажите, где они?

– Сту… студенты? – повторила женщина, прикрывая рот ладонью, не в силах сдержать зевоту. – Кто же это может быть?

– Ну… один высокий такой, чернявый, у другого рубаха в клетку…

– А-а! Вот вы о ком… Так ведь сошли они, красавица ты моя.

– Сошли? – Диляра-ханум склонилась к самому лицу женщины. – Когда, где?

– Да вот только и сошли. Не видела разве? Ведь вот-вот как отплыли-то.

Диляра-ханум бросилась к дверям. Ничего, кроме чёрной воды, разглядеть было невозможно. Она взлетела по лестнице вверх, бегом помчалась к корме… В каких-нибудь ста пятидесяти – двухстах шагах мерцают огни маленькой пристани. Если всмотреться хорошенько, можно даже различить поднимающихся на крутой берег людей. Не вполне отдавая себе отчёт в том, что она делала, Диляра-ханум подняла руку и крикнула, волнуясь:

– Ха-а-ри-ис!

Однако голос её, сдавленный волнением, быстро угас, поглотился ночной пустотой – даже сама она толком не расслышала себя. На мгновение она притихла, закрыв глаза, потом быстро вынула платок из свёртка и, взмахнув им, выпустила над чёрной пучиной. Лёгкий шёлк, выскользнув из её пальцев, вспорхнул вверх, всколыхнулся и исчез, будто растаял в ночной мгле…

Пристань теперь была далеко. Вокруг ночь – мрак, пустота. Только где-то вдали, на берегу, едва видны мерцающие огоньки, они, словно угли, тлеющие в сердце Диляры-ханум, дразнили и мучили её…

1959