Читать книгу Арабелла. Музыка любви - Ана Менска - Страница 3

Любезный брат! Сегодня Паскуэтта[3], и я молю святого ангела-хранителя о тебе, чтобы он даровал твоему сердцу и твоей душе просветление.

Надеюсь, ты пребываешь в добром здравии. Не поверишь, но мне так больно, что не могу в этот день видеть тебя, говорить с тобой, делиться мыслями своими, радоваться Христову Воскресению. Уныние моё смягчает только эта возможность лишний раз писать тебе. Если бы не твой запрет, я не помедлил бы и минуты и примчался к тебе, чтобы самолично изложить всё то, что вынужден доверить бумаге.

Не в упрек тебе, но мной отправлено уже три письма, между тем как от тебя нет ни одного. И надо признаться, что настрой твоего последнего послания меня очень встревожил. Мрачная, упадническая тональность твоей весточки не внушает мне оптимизма. Напротив, огорчает безмерно.

Не берусь тебя судить: ты старше меня, мудрее. Но, милый брат, прошло четыре года! Уже четыре года с тех печальных событий, которые стали причиной твоего самовольного заточения. Пора наконец отбросить маску страдальца и выйти в свет. Пора начать жить полной жизнью! Ибо верю я в истинность народной мудрости, что после плохого всегда приходит хорошее[4]. Я призываю тебя к этому в каждом своём письме, но не нахожу никакого отклика.

Надеюсь, та новость, которую я тебе сообщу в этом послании, заставит тебя наконец покинуть мрачные стены Кастелло-ди-Абиле[5] и приехать на виллу «Ноччоло»[6].

Когда осенью гостил я у семейства графа ди Бароцци, о чём имел возможность сообщить тебе ранее, всё время думал о том, насколько полноценней, насколько радостней может стать жизнь мужчины, у которого есть любящая жена. Твоя бывшая свояченица Бьянколелла Маргарита составила счастье твоего бывшего друга. В этом доме ощутимо царят любовь и уважение. Радостный смех детей – видимое олицетворение семейного счастья и уюта. Всему этому можно только от души позавидовать.

Наконец и у меня забрезжила надежда обрести семейную гармонию и благополучие. Спешу уведомить тебя, дорогой Альфредо: твой младший брат влюбился, как мальчишка, и счастлив тому безмерно, ибо объект моих воздыханий ответила мне взаимностью и на предложение руки и сердца наконец-то выразила согласие.

Имя этого милейшего создания – Анджелина Беата Форческо. Не знаю, чем я заслужил такое счастье, но, видимо, само Небо послало мне этого ангела. Я благодарен Богу за случайное знакомство с ней.

Почти год назад эта девушка была спасена рыбаками во время шторма близ Позитано. По всей видимости, с ней произошла страшная трагедия, в результате которой она потеряла память. Не помнит, кто она и откуда.

По милости Божией Анджелину приютила семья потомственного рыцаря, весьма достойного синьора, Луиджи Гаспаро Форческо, проживающего неподалёку. Они с женой, синьорой Бенедеттой Джустиной, дали ей свою фамилию. Имя тоже было дано ими. В связи с тем, что спасена девушка была 29 июня, в день блаженной Анджелины из Сполето и святой мученицы Беаты Сансской, её и назвали именами этих святых.

Богу было угодно, чтобы образ этой милой девушки нашёл отклик в моём сердце. Творец не оставил её как плотскими, чувственными, так и духовными дарами. Она вся средоточие того идеала женской прелести, о котором я мог только мечтать. Эта синьорина не только мила и прелестна, но и необыкновенно искренна в своих чувствах и высказываниях. Её сердечности, благородству и душевности могли бы позавидовать лучшие образцы, когда-либо созданные писательским воображением. Приёмные родители Анджелины также восхищены её добрым нравом, благовоспитанностью и целомудренной добродетелью.

Через две недели, вскоре после пасхальных торжеств, состоится наша официальная помолвка, а там, глядишь, и обряд обручения будет не за горами.

Мой милый брат, я был бы безмерно рад, если бы и ты оставил затянувшуюся изоляцию, дабы принять участие в праздновании нашей помолвки. А если захочешь, то можешь погостить у меня и до самого обручения. Мне бы хотелось, чтобы этот обряд свершился как можно быстрее. Приёмные родители Анджелины настаивают, чтобы он состоялся в Позитано, в Кьеза-Санта-Мария-Ассунта[7]. Венчание же я хочу провести в Неаполе, в Кьеза-ди-Санта-Кьяра[8], где когда-то венчались наши родители. Я думаю, это будет хорошим знаком.

Как это ни прискорбно, заканчиваю писать. Радуюсь тому, что по крайней мере таким образом пребываю мыслями вместе с тем, кто дорог моему сердцу, кто есть кровь и плоть моя и единственный близкий и родной человек на этом свете. Ещё раз обнимаю тебя от всего сердца.

Часто думаю о тебе и безмерно сожалею, что ты не всегда можешь разделить со мной мои радости и наслаждения. Корю себя за то, что хвастаюсь перед тобой своим довольством жизнью. Но смею надеяться, что и ты, любезный брат, порадуешься за меня. Береги себя ради меня. Ради того, кто искренно любит тебя, кто денно и нощно молит Бога, чтобы и твоя жизнь наладилась, к моей вящей радости.

Твой любящий брат Витторе Жиральдо

Дочитав письмо, Альфредо скомкал его и отбросил на столешницу. Одно только имя Анджелина, которое было похоже на то, что отозвалось застарелой болью в сердце, вызвало у него целый поток негативных эмоций. Анджелина – почти что Анжелика. Что это, если не злая насмешка судьбы? Каким ещё «ангелом» Господь решил «осчастливить» жалкие остатки их некогда большой и дружной семьи?

Альфредо встал из-за секретера и прошёлся по кабинету. Встал у окна, выглянул на улицу. Там было пасмурно, с утра лил дождь. Мелкий, противный, совсем нехарактерный для этого времени года. Погода была под стать настроению. Такая же тошная и унылая.

Нет, он никуда не поедет! Что за глупости выдумал этот малец?! Какая женитьба? На ком? На девчонке без роду и племени, которая к тому же потеряла память или делает вид, что её потеряла? Это же полный бред! Не иначе как эта девушка – настоящая охотница за богатством и титулами. Вот уж, воистину, правы французы: красивая девушка и кружевное платье всегда найдут за кого зацепиться[9]. Если младший брат хотел его раздразнить, то ему это удалось на славу. Однако вытащить его из замка на такую приманку у Витторе не получится. Не на того напал.

Граф взял скомканный листок бумаги, расправил его и перечитал письмо заново от первой до последней буквы. Нет, пожалуй, это не очередная уловка брата. От письма так и веет приторно-слащавой влюблённостью. В каждой строчке восторг и умиление. Пожалуй, это не блажь. Пожалуй, всё серьёзно.

Может быть, хорошо, что отец с матерью не дожили до этого дня? Вот был бы повод для переживаний! Серьёзный такой повод. Основательный.

Матушка скончалась вскоре после смерти Анже́лики. Не вынесла пересудов, которые обрушились на их семью в свете. Тогда все кому не лень трепали их имя налево и направо. Отчасти виной тому послужило громкое судебное разбирательство по делу о трагической гибели Анжелики под колёсами конного экипажа. Какие только догадки не строили в свете! Какие небылицы не придумывали, какие сплетни не распускали! И не правы те, кто считает, что ничто так не убивает, как наглая ложь[10]. Страшная правда, обрушившаяся на тебя смертельной лавиной, убивает гораздо болезненнее.

Оказывается, в светских гостиных было немало наблюдательных доброхотов, которые были в курсе событий, предшествовавших трагической развязке. Они были не прочь переворошить чужое грязное бельё, дабы отвлечь внимание публики от своего собственного. Это только он пребывал в глупом неведении. Как говорится, рогоносец последним узнаёт о своих рогах[11].

Пережить все эти кривотолки и пересуды и с крепкими нервами было непросто, а матушка никогда не отличалась здоровьем. По ней вся эта страшная правда ударила самым болезненным образом. Её силы были подорваны, и однажды организм просто не выдержал такой нагрузки.

Отец умер ещё раньше, вскоре после женитьбы старшего сына на дочери графа Сартори. Будущая невестка не нравилась старшему графу Моразини. Он находил её слишком поверхностной, легкомысленной, недостаточно искренней – одним словом, пустой. Не раз пытался отговорить сына от этой женитьбы. Был уверен, что его первенец заслуживает лучшей партии. Возможно, несогласие с выбором любимого сына и затянувшийся конфликт с ним отчасти и послужили причиной злополучного сердечного приступа, приведшего к таким фатальным последствиям. Сейчас Альфредо был готов признать, что у отца чутьё было развито не в пример лучше него. Следовало прислушаться к его интуиции. Но кто готов в молодости безропотно следовать советам отцов?!

Альфредо с первой встречи был очарован живостью и красотой графини Сартори. Мнение отца при выборе невесты интересовало его в последнюю очередь. А зря! Но нет смысла жить сожалениями. Тем более что нет никакой возможности что-либо исправить в прошлом. Все ошибки уже сделаны. Их груз отныне всегда у него за плечами. Теперь уже нет ни отца, ни матери, ни самой Анжелики. Теперь они с Витторе Жиральдо остались совершенно одни.

Хотя, если говорить объективно, двадцатидвухлетний Витторе тогда, по сути, оказался предоставлен сам себе, потому что виделись они со старшим братом крайне редко. С тех пор как Альфредо осел в фамильном замке, они в основном переписывались. Младший не любил немого свидетеля былых времён рода Моразини и бывал здесь крайне редко. Да и сам Альфредо не приветствовал его визиты.

Впрочем, младший брат был весьма продуктивен в эпистолярном жанре. Это позволяло графу Моразини знать обо всём, что происходит с виконтом[12]. Альфредо писал брату редко. На три-пять писем Витторе приходилось всего лишь одно от Альфредо. Наверное, в свою бытность дипломатом граф исписался на всю оставшуюся жизнь.

Альфредо отложил письмо, провёл ладонью по лицу и тяжело вздохнул. По всей видимости, придётся поехать. Нужно во что бы то ни стало попытаться отговорить младшего брата от опрометчивого шага. Не хватало, чтобы и он загубил себе жизнь неудачной женитьбой. У парня блестящее будущее, прекрасные перспективы. Пусть хотя бы брат воплотит в жизнь то, что не удалось ему самому.

Альфредо встал, подошёл к балконной двери и распахнул её. В лицо пахнуло влажной свежестью, смешанной с густыми ароматами цветущего сада. Он шагнул на балкон и подставил лицо моросящему дождю. Мелкие капли медленно покрывали лоб, щёки, заливались в глаза, щекотали нос, оседали на волосах и бороде, забирались за ворот рубашки. Дождик был тёплый и не особо противный. Он тихо шуршал по листве деревьев и кустарников в саду, будто нашёптывал что-то. Ласково, приглушённо, убаюкивающе. Даже птицы притихли в саду от этого мерного, покойного шёпота дождя.

Пора. Пора наконец покинуть это сонное царство! Четыре года он безвылазно просидел в замке. Пора начать что-то делать. И начать надо со спасения брата! Он должен поехать к Витторе и на месте во всём разобраться.

Мужчина опустил голову и встряхнул ею, сбрасывая с лица скопившуюся влагу. Затем с силой провёл ладонями по лицу, стирая остатки воды, и вышел с балкона. Подошёл к стене и позвонил в колокольчик сонетки[13]. Через минуту дверь приоткрылась, и в кабинет тихо вошёл старый камердинер.

– Что прикажете, ваше сиятельство?

– Паскуале, распорядись собрать меня в дорогу и заложить экипаж.

У слуги недоумённо взметнулись вверх кустистые седые брови.

– Ваше сиятельство, неужели вы куда-то собрались?

– Собрался, Паскуале. К брату. На виллу в Монтепертузо. Завтра с утра пораньше тронемся. Проследи, чтобы всё было готово. А сейчас попроси, чтобы мне приготовили всё для бритья и ванну. Пора наконец распрощаться с этой бородой. За четыре года сроднился уже с ней, но не стоит, наверное, народ пугать.

– Это вы правы, ваше сиятельство. Давно пора. Вас эта борода очень старит. С десяток лишних лет вам прибавляет. А ведь вы ещё молоды. И сорока нет, а с бородой аж под полтинник тянет.

– Давай, иди, не разглагольствуй! Тоже мне, знаток отыскался. Я не свататься еду.

– А если бы и свататься. Что ж в этом такого? Давно вам пора жену себе присмотреть. Семья вам нужна. Вот что я скажу. Семья да детки малые. Вот женитесь – жизнь сразу и наладится.

– Я что тебе говорил? Чтобы ты эту песню никогда не заводил. Вот выгоню тебя за твою болтовню, тогда и пой что вздумается.

– Да хоть и выгоните, а старый Паскуале вам правду говорит. Кто ещё её скажет? Я ведь и батюшке вашему верой и правдой служил, за то он меня и ценил. Вот и вы тоже. Я-то знаю. Хоть и ворчите, а цените. За что вам моё великое спасибо! А что к братцу-то вашему ехать надумали? Или случилось чего?

– Случилось… Жениться братец надумал.

– Жениться? Хорошее дело! Радоваться надо, а вы хмурее тучи.

– Было бы чему радоваться! Нашёл девицу без роду без племени. Да ещё с потерей памяти.

– Ух ты! Это ж как его так угораздило? Где откопал-то такую?

– Из пены морской.

– Русалка, что ли?

– Да уж лучше б русалка! Всё проще было бы. Обратно в море оттащили, и все дела. А так, чует моё сердце, придётся с братцем сражаться. А он такой же упрямый, как и я сам. Начнёт упорствовать в своём выборе.

– Эх, и что это вам на девок никак не везёт? Сами красавцы! Поглядеть – глаз поласкать, а синьорин выбираете – на устах мёд, а в сердце лёд[14]. Вам бы обоим добрых жён найти, а не только красивых. Ведь в народе как говорят: «Красота без доброты подобна выдохшемуся вину»[15]. Хотя с братцем-то с вашим, может, и не так всё плохо? Поезжайте, посмотрите, может, и по нраву вам придётся невеста синьора Витторе. А то вы в своей голове наверняка уже целую Маскинганну[16] нарисовали, не иначе.

– Паскуале, ты не умничай. Займись-ка лучше делом.

– Так это я мигом, ваше сиятельство! Не извольте беспокоиться. Сейчас всё будет сделано.

Слуга, шаркая по полу ботинками, удалился. А граф Моразини подумал: «Может, и в самом деле я сгущаю краски? Может, имя Анджелина не знак беды, которая грозит обрушиться на брата? Возможно, я по первому сигналу готов перенести свой негативный опыт на любые отношения, в том числе и на влюблённость Витторе? А в жизни всё гораздо проще, не так замысловато, не так закручено?»

Но его интуиция буквально вопила об обратном. Брат определённо ввязался в непростую историю, которая ничем хорошим не закончится. Эта девушка с ангельским именем не принесёт ему счастья. Напротив, она станет источником больших бед и страданий.

Витторе этого не понимает и вряд ли сейчас поймёт. У влюблённых чувства застят всё остальное. Правильно англичане говорят: «Affection blinds reason. Влюблённость ослепляет разум». А влюблённость, замешанная на чувстве жалости, – вообще гремучая смесь. Она не позволит пробиться сквозь себя никаким доводам рассудка.

Младший брат всегда отличался чувствительным сердцем и излишним благородством. То подбирал на псарне брошенных щенят, а затем подращивал их сам, вопреки материнским уговорам предоставить заботу о мелкой живности слугам. То, поддавшись порыву, собирал свои игрушки и раздаривал их мальчишкам, подручным конюха и псаря. То подобрал раненного соколом стрижа. Лечил его, кормил, выхаживал, а затем, когда пернатая птаха пришла в себя, выпустил на волю.

Но был ещё один случай, который Альфредо врезался в память особенно. Витторе был тогда совсем маленьким. Лет пять-шесть, не более. И была у него няня по имени Паола, милая, приятная девушка, которая очень нравилась шестнадцатилетнему Альфредо.

В родительском доме был большой приём по случаю юбилея бабушки. Съехалось много родственников и гостей. Паолу подрядили в помощь камеристкам. Ей пришлось выполнять непривычную работу, в том числе отглаживать платья гостям. Тогда-то и произошёл крайне неприятный инцидент.

К ней в гладильную забежал маленький Витторе: он очень соскучился по няне, которую за всей этой кутерьмой практически не видел. Паола отвлеклась на него, казалось бы, на минуту, но эта оплошность стоила ей слишком дорого. Ценой тому была огромная дыра на самом видном месте платья, которое она гладила.

Как на грех наряд этот принадлежал весьма зловредной гостье – герцогине ди Бердано. Когда та узнала о случившемся, дело не ограничилось криками и воплями. Герцогиня схватила утюг и прижгла им руку бедной девушки. Более того, она потребовала, чтобы «эту никчёмную девчонку уволили немедленно без всякого содержания».

Оба брата стали случайными свидетелями этой некрасивой сцены, но только у пятилетнего малыша хватило сил противостоять этой вредной старухе.

– Вы злая Петтенедда[17], вот вы кто! – выкрикнул ей в лицо рассерженный малыш.

А когда родители, чтобы сгладить последствия инцидента, попытались выставить Паолу за дверь, Витторе во всеуслышание заявил, что не позволит сделать этого, потому что сейчас же женится на своей няне. И как только он это сделает, никто не посмеет её обидеть, потому что она будет находиться под его защитой.

Тогда эта детская выходка вызвала улыбки на устах взрослых. Родители смогли спрятать Паолу с глаз долой на время празднества, после которого она вернулась к своим прямым обязанностям.

Но уже тогда и родителям, и Альфредо стало ясно: в их семье подрастает ярый поборник справедливости, защитник тех, кто попал в беду.

С годами эти качества в Витторе немного сгладились, но он так и остался весьма чувствителен к бедам и несчастьям окружающих. В этом старший брат отчасти завидовал младшему. И вопреки тому, что всегда призывал Витторе быть более твёрдым, более жёстким, не таким милосердным, в глубине души ценил младшего брата именно за эти качества.

Но теперь Витторе стал злоупотреблять милосердием. И хотя это свойство все считают добродетелью, очень часто оно является попустителем греха и безнравственности, ибо слишком много возникает желающих попользоваться им. В этом смысле совершенно прав Генри Филдинг[18], полагающий, что «ошибочное милосердие есть не только слабость», но оно ещё и «весьма пагубно для общества, потому что поощряет порок».

Зачастую люди доброту и милосердие воспринимают как уязвимость человека и используют эти качества в своих целях. Поэтому сначала надо быть трезвомыслящим, а уж потом великодушным. Сначала нужно обзавестись мозгами и уж потом шляпой с перьями.

А в том, что эта самая особа по имени Анджелина воспользовалась великодушием и милосердием младшего брата, у Альфредо Северо Моразини не было никаких сомнений. Истинно благородная девушка ни в коей мере не стала бы принимать предложение руки и сердца, пока не вспомнила что-либо о своём происхождении. Она не позволила бы поставить под сомнение будущий брак. И не давала бы повода не верить её намерениям.

Дверь кабинета вновь отворилась, и камердинер возвестил:

– Ваше сиятельство, ванна готова.

– Уже иду, Паскуале, – ответил граф, откладывая письмо, которое перечитывал третий раз кряду.

* * *

Альфредо лежал в ванне и думал о том, что ему впервые за четыре года придётся покинуть Кастелло-ди-Абиле. За время своего самоизгнания он буквально сроднился с суровыми стенами. Он сам стал как этот замок: мрачный, угрюмый, нелюдимый.

Массивный, но не лишённый магического очарования, замок-крепость словно вырос на отроге из красной яшмы в долине реки Селе, в двадцати с небольшим мильо[19] от Салерно, в том самом месте, где в Селе впадает её малый приток – Калоре. Стратегически верное расположение на хорошо укреплённых скалистых берегах, мощь и сила оборонительных конструкций должны были наводить панику и ужас на потенциальных врагов, коих немало было за всю историю этого сооружения.

По своей структуре замок представлял собой обычную прямоугольную постройку, имевшую внутренний двор и квадратные башни по углам, усиленные массивной крепостной стеной и глубоким рвом со сторон, не защищённых естественным течением рек. Проход в замок был возможен только по узкой дороге через перекидные мостики, ведущие вдоль скалы и прикрытые несколькими уровнями обороны, включая мощные ворота и оборонительные башни.

Поначалу внешний облик крепости не заботил устроителей. Всё, что от неё требовалось, – быть прочной и надёжной. Однако владельцы замка XIII–XV веков попытались украсить это строение готическими башенками, стрельчатыми аркадами, контрфорсами, ажурными фризами и фиалами[20], что определённо придало строению шарма и магнетизма.

Согласно легенде, замок был обязан своим названием любимому слону эмира Ифрикии[21] из династии Аглабидов[22] Мухаммеда Первого Абу-аль-Аббаса[23]. В 846 году эмир с войсками, завоевав Таранто и Бари в Апулии и Мессину на Сицилии, двинулся на Рим, попутно разграбив Неаполь и сумев захватить там несметное количество богатств.

Однако в этом завоевательном походе Мухаммед, многое обретя, потерял главное: любимца-слона по кличке Абиль. Красивое, умное и выносливое животное заболело и скончалось как раз в этом самом месте. Чтобы увековечить его память, эмир повелел возвести на месте захоронения слона мавзолей-крепость, который назвали именем умершего животного.

В 1128 году эти земли вместе с крепостью тридцать девятый и последний герцог Неаполя Сергий Седьмой[24] подарил своему сподвижнику и верному стороннику Фальконе Моразини, основателю нынешней династии. Он и воздвиг на руинах крепости-мавзолея замок Кастелло-ди-Абиле.

К середине XVI века Моразини стали не только знатной, престижной фамилией, но и по-настоящему влиятельной силой, и в 1555 году император Священной Римской империи Карл Пятый[25] даровал им право чеканить собственные монеты. В течение двух последующих столетий представители семейства расширяли и совершенствовали замок, превращая древнюю крепость в роскошную графскую резиденцию с элегантными комнатами, фресками, библиотекой, садами и фонтанами.

Альфредо по-своему любил это семейное родовое гнездо, а вот младший брат его избегал. Отчасти из-за другой легенды, достойной трагедий Шекспира. Она связана с именем дочери кастеляна[26] замка Кьярой, которая была безумно влюблена в капитана замкового гарнизона Коррадо Монтисолли.

Храбрый воин отвечал девушке взаимностью. Однако Кьяра была обручена отцом с соседним феодалом в надежде расширить земельные владения и заключить прочный дипломатический союз. Молодая пара, благодаря помощи служанки Кьяры, встречалась в большой тайне. Но, как и в сонетах о куртуазной любви, тем паче в известных шекспировских трагедиях, на незаконных любовников обрушилось невезение.

Пришло время, когда Коррадо ушёл с полком защищать границы замковых земель. Кьяра же, проводив возлюбленного рыцаря на сражение, каждый день забиралась на самую высокую башню замка, с нетерпением ожидая его возвращения. Она хотела первой своими глазами увидеть войско замкового гарнизона.

Однажды Кьяра заметила у слияния рек Селе и Калоре войско рыцарей, направлявшихся к замку со стягами, имеющими знаки отличия врагов. Увидев это, она подумала о худшем: о поражении и гибели возлюбленного и об осаде крепости, которую вскоре все они испытают. Понимая, что ждать дольше бессмысленно, она решила покончить с собой и бросилась на скалу с башни. Если бы она подождала всего несколько мгновений, то узнала бы дорогое ей лицо командира рыцарей: это был Коррадо, который приказал развесить изорванные вражеские стяги на свои пики в знак презрения к врагу и полной победы над ним.

Когда же группа рыцарей пересекла подъёмный мост и услышала известие о самоубийстве дочери кастеляна, Коррадо Монтисолли понял, что приказ о презрительном отношении к вражеским знамёнам убил его возлюбленную. И перед ним встал вопрос: как жить дальше без любимой Кьяры? Отважный воин, не знавший поражений в битвах, осознал, что проиграл главное сражение своей жизни – сражение с судьбой. Тогда без промедления он решил совершить такой же безумный поступок, как и милая сердцу юная дева.

Альфредо всегда считал эту историю всего лишь красивой легендой, а вот Витторе утверждал, что с детства в завывании печных труб замка слышит плач призрака Кьяры. Именно поэтому младший брат не любил родовой замок, считая, что все, кто здесь живёт, просто обречены на несчастную любовь.

Альфредо же любил эту старину, с которой связано столько родовых легенд и преданий, столько захватывающих воспоминаний. В детстве он облазил здесь каждый уголок, каждый закуток, каждый чердак, и поэтому, когда после трагических событий четыре года назад встал вопрос, что делать дальше и куда податься, чтобы скрыться от любопытствующей толпы, выбора особо не было. Ехать в Кастелло-ди-Абиле! Здесь сами стены лечат, поддерживают дух, вселяют мысль, что ты есть продолжение славного рода, который воздвиг эти мощные стены и укрепления. Стены, которые являются твоей опорой, твоим родовым гнездом и которые ты ни в коей мере не должен подвести. А потому обязан всё выдержать и выдюжить. Снести переживания достойно.

Он так и жил всё это время. Занимался реконструкцией и укреплением замка, разбирал замковую библиотеку, уходил с головой в хозяйственные дела, писал мемуары, связанные с его дипломатической карьерой.

– Ну вот, ваше сиятельство, всё готово, – слуга, занятый бритьём бороды, радостно просиял. – Хотите на себя взглянуть?

Альфредо, не разделяя радости брадобрея, молча кивнул, взял в руки протянутое зеркало. Из отражения на него взглянул довольно импозантный мужчина с заметными нитями серебристой проседи на висках. Признаться, узнать себя в этом моложавом синьоре было не так-то просто. Граф отвык видеть себя таким: молодым, безбородым. «Может быть, зря сбрил бороду? – подумалось ему. – Перед кем мне теперь красоваться? Ну да как есть».

Моразини вылез из ванны, надел халат и подошёл к распахнутому окну. Дождь на улице прекратился, и из-за туч несмело начали проглядывать и продираться первые лучи солнца. И всё вокруг сразу повеселело, ожило, заискрилось. В саду радостно защебетали птицы.

– Да, с этим письмом брата в жизни определённо что-то изменится, – произнёс мужчина и пошёл одеваться.