Читать книгу Четыре дня - Анастасия Кодоева - Страница 10

Сегодняшняя запись состояла из четырех клиентов, первые три из которых находились в длительной терапии и мучились внутренними конфликтами. Четвертый был из числа «пропавших без вести» – поэтому я поставила его последним. Вдруг он передумает и не придет?

Иногда сопротивление клиента столь велико, что он вдруг забывает о записи, попадает в больницу, или хуже того, блокирует номер своего психолога, в надежде, что тот сам все поймет.

Сопротивление – это страх перемен и одновременно нежелание что-то делать. Это страх будущего самого клиента, когда вот-вот – и он получит то, о чем заявлял на первой встрече, а его это очень пугает.

Сопротивление – это злость. Часто в голове клиента меняются местами, как шахматные фигуры при рокировке, мама и психолог. Или психолог и папа. Это как раз и понятно – личность специалиста настолько важна, что на неё возлагают самые большие надежды. И если психолог их оправдывает, возникает сильнейшая агрессия.

Клиент ждёт от родителей, что они смогут полюбить его так искренне, как он в этом нуждается. Но если этого не происходит, и тогда он идет к психологу, надеясь, что хоть он-то уж точно поможет разобраться с его жизнью, решит все проблемы, распутает клубок.

Этот процесс занимает много времени, и обычно возникает чувство неудовлетворения. «Неужели и здесь всё будет так же, как с мамой и папой? Неужели эта равнодушная, безучастная личность хоть как-то заинтересована в том, чтобы мне помочь?» – думает клиент. Но на психолога он ничего не выплескивает, проще просто не прийти.

Идеальный клиент, на мой взгляд, это тот, кто выскажет, чем он не доволен. После этого мы сближаемся, и процесс идет намного быстрее, у клиента возрастает ко мне доверие. Ведь человека приняли с его злостью: подводных камней нет.

Парадокс в том, что, как правило, «идеальный клиент» не обращается за помощью. Люди, которые высказывают то, что им не нравится перед мамой, папой, начальником, другом или психологом, не нуждаются в психотерапии. Случаи их обращения крайне редкие.

Четвертый клиент был мужчиной. Спортивного телосложения, одет с иголочки, увесистая цепь на шее. Бездонные голубые глаза как блюдца, на пол-лица, римский профиль. Аполлон страдал от приступов ревности к супруге и периодически «выпадал» из терапии.

Андрей сел на соседний стул, рядом со мной. Действительно, ему хотелось быть «важным» здесь, в этом пространстве, и поэтому он приблизился ко мне максимально близко.

Мне стало некомфортно от того, что чужой человек нарушил личное пространство, сев так близко, что можно было даже прочитать мои записи в блокноте. Я почувствовала раздражение и подумала о том, что изо дня в день Андрей так же бесцеремонно вторгается в личное пространство своей жены, изводя её ревностью… «Каково живется супруге?»

Андрей был одет в белую хлопковую майку и брюки. Мышцы под майкой ходили волнами, выдавая тщательно скрываемое беспокойство.

Для Андрея было важно выглядеть великолепно, вызывать восхищенные взгляды окружающих. Ради своей рельефной внешности он часами тренировался в спортзале, и туда же заставлял ходить жену. Жена ненавидела эти занятия и всячески им сопротивлялась: вот, пожалуй, и все, что я вспомнила из наших предыдущих встреч.

– Добрый день, Андрей.

– Добрый день.

– Как прошел этот месяц, что мы с вами не виделись? – спросила я.

– Так же, наверно, – он почесал затылок.

– Что нового произошло?

– Моя жена, представляете, – он с ужасом распахнул глаза, – устроилась на работу! Я ей сказал, вот тебе деньги, сиди дома! А она – нет, все по-своему!

– Как вы думаете, зачем ей это надо?

– Она говорит, хватит меня доставать!

– Расскажите поподробнее…

– Я ей сказал! Хочешь работать – я тебя устрою к себе в офис. А она нет, говорит, ты будешь меня доставать там!

– А вы сами что думаете?

– Я все время её подозреваю! Это правда! Мало того, что она всё это провоцирует. Она мне даже пароль от телефона мне не дает. – Андрей обиженно посмотрел на меня.

– Помните, мы говорили о вашей тревоге. То есть… Если жена будет рядом, это как-то снизит вашу тревогу?

– Как бы да, – согласился Андрей. – Она так одевается, ходит в коротких юбках. Сидит «Вконтакте», и я знаете, что заметил? Она там сидит, а вместе с ней там ещё сидит её бывший, из института! А потом она выходит с сайта, и он тоже выходит. Я говорю, что это значит?

– И что же? – удивилась я.

– Она сказала, что у меня «привет». Мозги, – он молча выдвинул челюсть, – того уже.

– Расскажите о ваших родителях, все-таки мы работаем с вами давно. Но эту тему вы не позволяли мне трогать. И каждый раз, как только я задавала вам этот вопрос, вы пропадали. Может, пора уже начать работать нормально, а не бегать от меня?

Люди, подобные Андрею, способны понять и начать уважать тебя лишь тогда, когда ты покажешь свою силу. Покажешь зубы – останется в терапии. Будешь утешать – уйдет.

Атлет, спортсмен, вечно стремящийся к совершенству и остро нуждающийся в подтверждении того, что он неотразим, а всё потому, что глубоко внутри он страдает от осознания собственной ничтожности и малозначимости. Плюс травма на анальной стадии психосексуального развития*, связанная с доверием и контролем: по крайней мере, так виделось мне.

*На анальной стадии психосексуального развития ребенок учится контролировать свои позывы, ходить в туалет на горшок. Травма, полученная в этот период, накладывает на личность клиента мощный отпечаток. Такие люди склонны к дотошному исполнению своих обязанностей, фанатичному следованию правилам, к контролю сверх меры – как над собой, так и над другими. – прим. авт.

– Зачем вам это надо? – он вроде был и готов коснуться семьи, но все равно препирался.

Я тяжело вздохнула.

– Понимаете, отношения в родительской семье формируют поведение взрослого человека. Нам надо найти корни возникновения тревоги.

Андрей чуть откинулся назад, подарив мне еще несколько сантиметров личного пространства, и я выдохнула. Затем начал – негромко:

– Мама с папой жили хорошо. Потом развелись. Я жил с мамой и с сестрой.

– А что значит, «жили хорошо и потом развелись»? Я не понимаю. Ведь они же жили хорошо!

– Ну… Они не конфликтовали при детях.

– Сколько лет вам было, когда они развелись?

– Девять.

– И как вы пережили развод?

– Да никак.

– Вы переживали, думали об этом.. Может, плакали?

– Нет вообще! Просто жил, как жил!

Мне становилось всё тяжелее. Достучаться до Андрея невозможно. Вытащить из него живые эмоции – тоже. Всё «одинаково спокойно», значит, там травма.

– А как складывались ваши отношения с мамой и папой?

– Какое это имеет значение? Я не понимаю.

– Тот из детей, кто больше привязан к родителям, тот, как правило, остается в эмоциональной зависимости и не проходит стадию отделения. Зависимые от родителей люди вырастают и строят зависимые отношения в браке, в том числе, могут испытывать приступы ревности. Это понятно?

– Пока да…

– Так расскажите мне о маме и папе, о сестре…

– Мы жили, как все, – Андрей монотонно начал повествование о своем детстве. – Родители не слишком церемонились с нами. Мама всегда говорила: «Здесь тебе не курорт, кусок пирога надо заслужить!» Могли запросто оставить без обеда, если что-то не доделал. А что с сестрой? Ну, она была меньше меня на четыре года.

– Что вы чувствовали, Андрей?

– Наверно, что-то такое. Неприятное.

– Хорошо. Продолжайте, – поддержала его я.

Вот, вот… Ещё немного, и неприступная скала сдвинется с места. Пока ещё скала не поддается. Но чтобы выйти на новый уровень, нужно приложить усилия. Это усилия двоих людей. Всё добровольно: да-да, нет-нет. Клиент может встать и уйти. А может остаться.

Но что-то меняется, и я вижу в Андрее уже не того лощёного, пафосного мужчину, который зашел ко мне в кабинет и уселся практически на мое место – вижу ребенка, который не получал достаточно любви. Которому было очень одиноко.

– Девочку надо воспитывать как девочку. А мужика как мужика. Однажды я не выучил уроки, наврал, а сам сбежал, примерно класс третий. Отлупили ремнем, зато потом учил как следует!

Он смеётся.

– Скажите это ещё раз без смеха.

– Что?

– Вот последнее, что вы сказали, повторите без смеха.

Он повторяет, потом морщится. Его взгляд тускнеет.

Все начинается с грохота. Вдруг оглушительную тишину пронзает взрыв, как будто две грозовые тучи столкнулись в небе. Затем трескается земля. Вслед за этим начинают скатываться с гор и лететь на бешеной скорости валуны, грохочут раскаты грома. Тучи крутит, вертит и снова сталкивает неистовый ураган, несет их в неизвестном направлении… И вот, не в силах сопротивляться стихии, сдвигается с места неприступная скала.

– А кто чаще вас наказывал?

– Мама. Папе было, в общем-то, не до нас всех, он все время работал, – ответил Андрей.

– И его внимание заслуживать было бесполезно, – предположила я.

– Да, точно.

– А вы пытались?

– Не помню… – ответил Андрей. – Осталась мама, но с ней все сложнее, она была не мягкой. Мне кажется, что этот концлагерь она создала сама, потому что внутри она была такая же «не живая», не знаю… Как сказать… «Не живая», как и всё, к чему она прикасалась.

– Концлагерь – это очень хорошая метафора. Расскажите про него. Какой он? Кто в нем главный? Кто в нем заключен?

– Мы с сестрой и с папой – заключенные. Мама – главная, это сто процентов!

– В какие моменты заключенные испытывают тревогу?

– Когда что-то делаем не так. Она может прийти и начать разборку, кричать и бить, и всё без толку, потому что угодить нельзя. Это невозможно. Я не помню ни одного случая, чтобы она была нами хоть сколько-нибудь довольна. Всегда критика и требования. Бесполезно даже пытаться.

– Похоже на то, что у вас с женой?

Андрей молчит. Трет подбородок.

– Наверное, да.

Мы говорили о том, что привело Андрея к таким стратегиям. Он озвучивал варианты, искал выходы, рассуждал. Широко раскрывая свои огромные синие глаза, он теперь в упор глядел на своё прошлое, то, которое он настойчиво запрещал себе видеть и вспоминать.

То, что мы не осознаем, то нами и управляет. И если Андрей уже распахнул тяжёлые, ржавые двери своего концлагеря, чтобы встретиться с тем, что внутри, то он теперь вправе и попрощаться с этим дурно пахнущим местечком. Не сразу, конечно, а через какое-то время, подготовив базу для ухода.

Мы попрощались. Закрывая кабинет в полной тишине, я услышала, как в углу потрескивает лампа. Вспомнился фильм ужасов «Заклятие», мигающие лампочки в подвале дома многодетной семьи. Последнее время мне не нравился мой тревожный фон и те ассоциации, которые всплывали сами собой, помимо моей воли.