Читать книгу Четыре дня - Анастасия Кодоева - Страница 8

Когда прозвенел будильник, за окном было ещё темно. Шторы покачивались на ветру. Уходить из дома, оставив открытой форточку – это жестоко! Я хотела написать Валере гневное сообщение, но не решилась.

Мы оба с ним давно перешли на тот режим общения, когда проще молчать, чем высказывать что-то друг другу. Да и кому это надо? Просто он сторонник чистого воздуха и, в отличие от меня, не курит по ночам… Сама, в общем-то, виновата.

Валера часто повторял: «Сама придумала, и сама обиделась». Выходит, я уже начинаю рассуждать о себе подобным образом. Я фыркнула и закрыла форточку.

Укутавшись в теплый махровый халат, я отправилась в детскую. Оказалось, что дочка уже проснулась и одевается в школу, сонно натягивая через голову свитер поверх белой блузки.

– Во сколько у вас начинается нулевой урок? – спросила я.

– В 7—15.

Что за безжалостный человек придумал нулевые уроки? Подъем в первую смену – и так не простое дело. Илона «сова», как и я, и мы встаем мучительно, с ненавистью ко всему миру – по крайней мере, пока не проснёмся.

Обычно надо просто умыться ледяной водой несколько раз и включить яркий свет. Затем съесть конфету или кусочек шоколадки. Это помогает максимально ускорить процесс пробуждения, потом настроение налаживается.

Минут через пятнадцать мне стало легче, «ненависть к миру» прошла, и я отправилась расчёсывать Илону. Мы щебетали, как утренние птички, делились событиями вчерашнего дня, пока я заплетала её золотистые длинные локоны.

– А знаешь, что? – сказала неожиданно дочка, – а вчера меня Казанский на перемене так подставил! Я бежала, а он выскочил, и я из-за него упала и ударилась. А это еще не все. Я разбила вот здесь, – Илона протянула ногу носком вперед, и там была кровавая ссадина, – а потом я еще упала на мальчишек, ты представляешь, мама!

– А что за мальчишки?

– Ну, я не знаю.

– Они младше? Или старше?

– Постарше, – оживилась дочь, – а так я сильно очень упала, и мальчик один большой как начал плакать! Я им сказала: «Извините! Я не хотела!» А он начал так рыдать! Казанский стоит и смеется!

Она сделала удивленное личико, как у маленькой мартышки.

– Он нормальный вообще? – спросила я.

– Нет, мама! Он вообще ненормальный!

Близость с дочкой восполняет мне недостающее тепло в отношениях с мужем. Но через пару лет ей исполнится четырнадцать… Потом шестнадцать… Не вечно же ей сидеть у моей юбки?

Потом у Илоны появятся женихи. Что тогда? Мне стало страшно от одной мысли, что мне предстоит её потерять. То есть, как – потерять? Сепарация* – это нормально. Меня пугало, что будет потом со мной.

*Сепарация, отделение (separation) – термин, обозначающий уход от объекта или прекращение с ним каких-либо отношений.

«Психологическая энциклопедия». Крылов А. А.

Наши с Валерой трудности длились уже не первый год, и чудесного избавления было ждать просто глупо. Неужели Илона выйдет замуж, а я буду проводить остаток дней в одиночестве, смотреть сериалы, скучать и щёлкать семечки?

Илона застегнула длинный фиолетовый пуховик, натянула на голову шапку с единорогом, схватила рюкзак, сменку и умчалась вниз.

Вскоре я почувствовала, что начала согреваться. Побродила по комнатам ещё какое-то время, не находя себе места. Вспомнилась книга Пауло Коэльо «Заир», в которой жена исчезла из жизни мужа на целый год. Пройдя через долгие скитания, главный герой, наконец, вновь обрел её в прямом и переносном смысле. «Жаль, что я не Эстер», – подумала я с грустью.

Я вернулась на кухню и взяла в руку чашку с остывшим кофе, но потом передумала и поставила на место. Пить холодный кофе – это невкусно. Почему-то пришло на ум: «Что имеем – не храним, потерявши – плачем». Эти слова сначала всплыли как ассоциативный ряд при взгляде на чашку. Он же в равной степени относились к нам с Валерой, мы вообще перестали ценить друг друга.

Раздался телефонный звонок. Обычно я беру трубку, когда звонят незнакомые номера, ведь это могут быть клиенты.

– Хочешь прикол? Я развожусь! – проговорил мрачный голос.

– Простите, кто это? – поинтересовалась я.

– Как кто? Синявский, Сашка Синявский! – с удивлением ответил мой однокурсник.

«Ни приветствия, ни уважения – что за человек? Хоть бы ради приличия спросил, как дела», – пронеслось у меня в голове. Ну, да ладно…

Мы не общались с Сашкой Синявским лет пять. Он перестал приходить на встречи выпускников после того, как стал себя «отождествлять с функцией». «Кто они, а кто я?» – откровенничал мой старый товарищ, с грустью жалуясь на свою судьбу.

Я растолковывала ему, что неоконченный психфак – это не показатель того, что ты плохой человек, и теперь тебе на нашей встрече нет места. Тогда в ход шел аргумент номер два – и против него у меня уже не было ничего. «Вы все – вот, какие крутые, вон, чего добились в жизни, а я – ничего! Просто работаю в школе».

Раньше мы с Сашкой близко дружили. Ностальгия об этих институтских годах отдавала щемящей болью в сердце, когда каждый год он не приходил и не приходил на наши встречи. Я ждала Сашку, а потом смирилась, это был его выбор, в конце концов!

Всё началось на первом курсе. Я была отличницей, а Сашка – кандидатом на «вылет». Однажды он обратился ко мне с просьбой помочь подготовиться к экзаменам. С высшей математикой у него были большие проблемы, и я согласилась помочь. Почему бы и не сделать доброе дело?…

По ночам мы решали задачи и уравнения, будь они прокляты! Благодаря этим занятиям мы сблизились. Может, именно так Сашка и продержался в институте не один год, а целых четыре. Все же, в конце концов, его выгнали, когда я уже не могла больше с ним заниматься. У меня не осталось ни сил, ни времени. «Достаточно. И так, сколько лет я его тянула!» – решила я. К тому же, мне самой нужно было зарабатывать деньги… Сашку отчислили, а я устроилась на работу.

Мне было не трудно помогать Сашке, ведь я хорошо знала все предметы. Наоборот, у этой математической дружбы было много бонусов. Сашка познакомил меня со своей тусовкой, и теперь все вечера, не посвященные математике, мы проводили на вечеринках и концертах рок-групп.

Одно время Сашка был тайно влюблен в меня. Он все никак не мог решиться и объясниться мне в своих чувствах. Иногда мне казалось, что он что-то недоговаривает… Или вот-вот что-то скажет… Но ничего. Часто Сашка провожал меня домой, и мы стояли у подъезда дотемна, болтая битый час о том о сём.

Мы могли купить бутылку вина и запросто выпить её прямо в подъезде, сидя на ступеньках и заедая шоколадкой, потому что денег «на заведения» у нас обычно не водилось, а на улице гулять было холодно.

Сашка был ударником в рок-группе, и я часто сидела у них на репетициях. Они проходили в гараже вокалиста Димки, точнее – его папы. На самом деле, автомобиля у Димы не было, а папа продал свой «Мерседес» еще очень давно. Вот папа и отдал на растерзание студентам свой гараж, который и так без малого не превратился в свалку.

Мне нравилось в гараже. Это было очень атмосферное место: там было пыльно, пахло сыростью и дымом сигарет. На стенах были наклеены плакаты с изображением разных групп: «Ария», «Iron Maiden», «Король и Шут», «ДДТ», и тогда еще мало известного великобританского дуэта «Muse», от которого мне потом снесло башню.

В гараже у меня было любимое оранжевое кресло: в нем было очень уютно, хоть оно и выглядело старым и продавленным. Я забиралась в него с ногами и буквально тонула, а из моих рваных джинсов торчали голые коленки. Обычно в руках я держала бокал вина или чего покрепче – и тихонько подпевала их песням.

Эти веселые и беззаботные годы впечатались в мою память, как штамп, вместе с песней «Plug in baby» и другими хитами «Muse» – ребята исполняли их в перерывах между своими песнями. А еще это время запомнилось мне ароматом вишневого табака «Captain Black». На вкус – гадость несусветная, но зато какой волшебный запах! На репетициях Сашка курил их, а я сидела рядом, нюхала и балдела.

Однажды Сашка сказал:

– Ты неплохо поешь. Хочешь попробовать? – и протянул мне микрофон.

Я засмущалась, но бас-гитарист Леша вместе с Сашкой начали меня подбадривать, и я спела что-то из репертуара Земфиры. Ощущения были странные: смесь восторга и ужаса… Так в группе появилось два вокалиста: Димка и я.

Стоит ли говорить, что у нас был очень большой круг общения? Мы выступали с концертами в пивных барах и разных небольших кафе. Мне нравилась эта атмосфера грубоватых людей в кожаных куртках, которые разговаривают матом и курят крепкий табак. Мне было хорошо с ними, я чувствовала себя, как рыба в воде.

Я получала много комплиментов от наших музыкантов. Иногда мне казалось, что я – Белоснежка, которая купается в мужском внимании, ребята как будто старались выиграть друг у друга в соревновании, кто больше мне угодит.

Сашка опекал меня и заботился обо мне больше всех. Однажды на наш концерт пришла пьяная девица и начала критиковать мои вокальные данные. Сашка очень грамотно поставил её на место, рассказав, кто она такая, и выставил за дверь. Завистница покинула заведение. В этот момент я очень сильно влюбилась в Сашку, но он так ничего и не понял.

Мы с Сашкой никогда не были в отношениях, – просто не совпало, и всё. После эпизода с моим спасением все мои догадки подтвердились, и теперь я надеялась, что всё же он решится, наконец, и предложит мне встречаться. Но время шло, и ничего не происходило. Через несколько месяцев я увлеклась новым парнем, и моя влюбленность к Сашке бесследно прошла.

Найти родственную душу очень тяжело. Сашка был единственным человеком на свете, с которым мы были «на одной волне», мне казалось, что только он меня по-настоящему понимает…

Вообще удивительно, с раннего детства меня не покидало такое ощущение, что мне нигде нет места. У нас было много девочек в классе, но все они не слишком горели желанием со мной дружить. Если они и принимали меня в свои игры, то отдельно ходили домой: так, чтобы я не могла увязаться с ними. Если же мне хватало настойчивости пойти рядом, то они не разговаривали со мной, отворачивались – как будто я не подхожу им.

Мне не было места рядом с Катькой, с мамой и папой, потому что я не понимала их, а они – меня. Когда я выросла и поступила в институт, мне не было места среди моих однокурсников, потому что я чувствовала, что мы «из разного теста». Я улыбалась, делала вид, что все нормально, но это было далеко не так.

На самом деле, в этом нет ничего удивительного, позже поняла я: пока человек ищет себя, ему будет постоянно неуютно, где бы он ни находился. Это никак не связано с тем, «плохие» или «хорошие» люди вокруг. Это просто указывает на его внутреннюю пустоту, и не более того.

Когда я определилась, кто я и зачем живу, приняла в себе эту непохожесть на других, мне стало, конечно, намного легче. В какой-то момент я позволила другим людям быть такими, какие они есть, но при этом разрешила себе оставаться собой и ни под кого не подстраиваться.

К этому открытию мне пришлось идти долгие годы. Именно поэтому потеря Сашки (вследствие его шальной женитьбы, преследования жены, которая изменила ему, затем второй провальной женитьбы, а потом розыска его второй жены при помощи частного детектива) далась мне так болезненно. Я долго принимала тот факт, что люди меняются, и они уходят.

А его фраза «Хочешь прикол?», которой даже не предшествовало банальное «Привет, как дела?», вывела меня из равновесия.

Я думала: «Может, высказать ему всё это?.. Или не надо?»

– Давай встретимся, – монотонно бормотал Сашка.

– Сегодня работаю.

– Приезжай ко мне после работы.

– Куда? – не поняла я.

– Домой.

– Нет, так не пойдет. Лучше в кафе.

– А я хочу попить чай с тортом на кухне с близким человеком, – заплетающимся языком пробубнил Сашка.

У меня внутри всё вскипело: «Похоже, он с утра пьян?»

– Знаешь что? Я замужем, дорогой мой Саша! И к тебе домой не поеду! – закричала я. – Кстати, при встрече надо здороваться!

Я швырнула трубку и залилась горькими слезами. Люди так тонко чувствуют этот мир в момент несчастья. Остро нуждаются в нас. И очень быстро остывают.

Я живу на свете немало лет, и так и не перестала удивляться, что люди остро нуждаются в эпизодической дружбе в момент беды, и резко пропадают после исчезновения этой самой беды.

Что ты чувствуешь, когда тобой попользовались и исчезли? Смесь горькой досады, ледяного разочарования и ветерок дежавю. Каждому жить с тем, что он натворил. И возможно, среди множества человеческих бед – это ничтожная малость. Но всё равно, в глубине души хранится надежда на что-то человеческое. Что потребность в тебе – не от острой боли, а от чего-то другого, например, тебя ценят за то, что ты есть…

Каждому так отчаянно хочется чувствовать себя нужным, что он цепляется за эту возможность, не отвергая вновь пришедшего скитальца, а протягивая руку помощи.

Что такое доброта вообще, если ты даже не можешь помочь тому, кому плохо? Наверно, она возникает тогда, когда ты делаешь что-то без надежды на взаимность и без иллюзии близости. Ты просто позволяешь этому случиться, как ручей позволяет путнику напиться водой.

Но почему же исчезают люди? Испуганно, встрепенувшись, несутся со всех ног, как ошпаренные, куда подальше, лишь бы не увидеть тебя снова… Они боятся самих себя! Ты уходишь из их жизни, унося с собой частичку старой истории, забираешь боль, страх, прячешь их за деревянными дверцами купе, за остывшей клавиатурой ноутбука.

Каждый хочет навсегда от этого избавиться: от воспоминания, что когда-то ты был жалок и одинок, а от этого – сам себе противен. От послевкусия ночных откровений, оставшихся в чайной чашке и пахнущих ароматом ментоловых сигарет. От очевидных и жестоких фактов: что тебя бросили, предали.

Лучше сделать вид, что этого не было. А тот, кто это знает – тоже пусть проходит мимо. Пройди и ты мимо, друг.