Читать книгу «Родина» наша. Есть ли будущее у северной деревни? - Анатолий Ехалов - Страница 4

«От Луковча до Череповча шеснадцать верст, а от Череповча до Луковча – осьмнадцать», – частенько приговаривала моя бабушка, когда возникала какая – нибудь непонятная ситуация. А разгадка этой приговорки была проста, дореволюционная: это когда мужики возвращались с ярмарки из Череповца домой, то сворачивали в кабак выпить рюмку другую за успешную торговлю, и путь их становился на версту длиннее.

Но что это за Луковец, в который они возвращались: город, село, деревня? Может, это только в присказке существует некий сказочный Луковец, которого нет ни на одной карте в окрестностях Череповца? Луковец этот вспомнился мне, когда пытался разыскать другое село в окрестностях Череповца – Любец. В этом селе, родовом имении дворян Верещагиных, был похоронен в 1907 году теперь великий, чего уж там скромничать, для России человек – Верещагин Николай Васильевич – родной брат знаменитого художника Василия Васильевича Верещагина, кости которого покоится на дне Японского моря вместе с адмиралом Макаровым.

…А Череповец, он же Череповесь, Луковец, он же Луковесь, Любец, он же Любовесь – древние поселения племени «весь» по берегам реки Шексны.

Такую еще присказку хранит память от бабушки: «Черепана – те же англичана, только нарециё на «це». Или еще так: «Маменька, подай чюлоцки, в уголоцке на пеце…»

Череповцу несказанно повезло. Он был основан на высоком холме – «черепе», а вот Луковец, Любец, Пертовка, второе имение Верещагиных, ушли под воду при заполнении Рыбинского водохранилища в сороковых годах прошлого столетия, как ушли вместе с ними более 700 сел, деревень, город Молога и большей частью Весьегонск.

Ушли, и вместе с ними, теперь уже безвестными деревнями, ушла наша память, унесли ее воды Леты, замыло песком забвения.

Конечно, на Лету и песок свалить наше беспамятство проще, чем предъявить к себе претензии. А вот что же я сам не перенял бабкин опыт прошлого, не выспросил, не позаписал, как все было при ее жизни: кому кланялись, кому молились, о чем мечтали и как жизнь строили? Что, не хватило нескольких вечеров на это душевное общение под диктофон или карандаш?

Наверное, пронадеялся на учебники по истории, где все грамотно, исторично, проверено… А вот и напрасными оказались надежды на ученых историков и политиков: так все перемешали, как перевернули и вывернули, что только и остается тревожная растерянность: а с нами ли все это было и было ли?

Одно только могу сказать: историю мы должны писать сами. Историю семьи, рода, деревни, края, страны. Писать через собственный опыт, судьбы…

Начало нынешнего октября я встретил в Городище на Рыбинском водохранилище. Знаменитое древнее поселение сегодня превратилось в ухоженный дачный поселок под Череповцом, приют любителей природы, домашних огурчиков и помидорчиков, большой воды, рыбалки и охоты.

Еще раз скажу, мы снимали с Валерием Татаровым документальный фильм о Николае Васильевиче Верещагине, основателе молочной кооперации в царской России, закрепившего в России технологию производства знаменитого Вологодского масла. Благодаря его усилиям, в конце девятнадцатого века Россия стремительно выдвинулась в мировые лидеры по производству и продаже коровьего масла. Его опыт организации молочного дела, позволил России получать доходы, значительно превышавшие доходы от добычи золота… Вот как!

Сегодняшняя деревня во много напоминает стоящую на распутье раскрепощенную и отпущенную на волю деревню 1861 года: «Иди, куда хошь.» Вот куда бы обратить нам взор: на дела, труды и задачи, которыми загружал себя наш великий земляк, чтобы выбрать собственный путь развития, не навязанный извне…

…В Городище нас ждали вчерашние крестьяне, а ныне «черепана», братья Красушкины, которые все свое свободное время отдают земле, лесам и воде. Несколько дней дул северный ветер и отогнал воду от городищенского берега.

На песке лежала обездвиженно самодельная яхта Красушкиных. Поехали на «Прогрессе», за два раза. Четырех человек в катер брать было никак нельзя, по морю ходили стада белых барашков. Однако погода подарила нам солнце, появившееся среди осеннего мокропогодья. И это радовало и вселяло надежду, что мы на правильном пути…

Километрах в семи от Городища на просторах Рыбинского водохранилища есть крохотный островок пятьдесят на пятьдесят. Песок да кусты ивняка. Это и есть Любец, вернее самая верхушка холма, на котором еще лет пятнадцать назад стояла колокольня, опираясь четырьмя подмытыми уже ногами на затопленную землю. Она рухнула прямо на Пасху… А до сороковых годов вкруг любецкого холма стояла деревня Любец, там была и усадьбы Верещагиных, в которой провел свои последние дни Николай Васильевич.

Здесь в церковной ограде недалеко от церковной стены его и похоронили. Было это, я уже говорил, в 1907 году, через два года после героической гибели знаменитого брата, незадолго великих потрясений.

Мне рассказывали рыбаки, что время от времени вода отступает и обнажается северный склон холма. Что видели они не однажды могильную плиту Верещагина, но потом льдинами плиту ту своротило, по один год обнажился гроб, потом льдами натащило валунов и все пропало под завалами огромных камней…

Мы ехали на «Прогрессе», влетая на гребни волн и падая жестко в провалы. Где там, в глубине вод лежали безмятежно останки Пертовки и Луковца. Лежали тысячи и тысячи человеческих судеб воплощенные когда-то в крестьянские дома, поскотины, хлебные нивы, барские усадьбы, маслодельни, мельницы, мукомольни, монастыри и церкви, кладбища с крестьянскими и дворянскими останками…

Катер не берега дойти не мог, было мелко. Я разделся и пошел босыми ногами по воде, готовившейся стать льдом. Волны тревожили песчаную косу, перебирая ушедшие давно года. То и дело попали под ноги глиняные черепки, осколки кирпича, фрагменты церковной железной ограды. Я вышел на берег и перед моим взором предстали то тут, то там разбросанные горестные человеческие останки. Берцовые кости, челюсти с повыпавшими зубами, черепа, обломки досок, скорее всего гробов, крестьянская обутка, которой снаряжали в последний путь усопших крестьян…

Я поднял с песка одинокий опорок. Это была резиновая калоша, в которую когда-то был обряжен покойник… И эта сиротская калоша почему-то пронзила сердце более всего. Я подумал тогда: стоит ли ворошить прошлое? Ведь ничего же уже не поправить. И можно ли сейчас из нашего благоустроенного сегодня судить о прошлом, когда надо было вырвать Россию из разрухи, отсталости, подготовить к грядущей и неминуемой уже войне… Может быть, все правильно?

Но кости, разбросанные по всему приплеску, скорбели и молчаливо вопрошали о милости.

– Видите вот эту каменную гряду? Вот здесь, по всей вероятности, и будет могила Николая Верещагина, – сказал Виктор Красушкин, сопровождавший нас, – сейчас она под водой, но не глубоко. Там она, если от нее что-то осталось…

Вы знаете, какая страшная сила у ледохода? Льдины ворочают такие валуны… Бывает за одну весну картина меняется резко… Колокольню посмотрите, как размолола вода. Тротилом так не разбить, а волна тихая, ласковая, все размывает…

На этой каменной гряде мы и решили оставить привезенный крест и венок Николаю Васильевичу в память от создателей будущего фильма о создателе вологодского масла…

– Мистика какая-то, – сказал Татаров. – Оба брата Верещагина покоятся под водой. Один на восточном краю отечества, другой здесь вот. Под водами искусственного моря

…27 октября в Череповце в доме-музее Верещагиных мы снимали традиционные уже мероприятия в память о семье Верещагиных. Сделали театрализованное представление и погрузились во времена царствования Александра второго, а может быть и третьего. А дети из Череповецких школ приготовили свои рефераты о семье Верещагиных и выступили с ними на конференции в городской усадьбе, стены которой дышат таким уже далеким прошлым. Далеким и близким одновременно.