Читать книгу «Родина» наша. Есть ли будущее у северной деревни? - Анатолий Ехалов - Страница 6

Когда-то была у меня долгая беседа с дояркой из-под Вологды Ниной Пасхиной. Мы сидели с ней в благоустроенной, почти городской квартирке, пили чай и она поведала мне такую историю:

– Нет-нет, и привидится она во сне. – Рассказывала Пасхина. – Стоит будто бы у ворот и смотрит с укоризной, словно в душу заглядывает: " Мол, что же это ты хозяйка меня позабыла? Все коровы давно по дворам, одна я, словно сиротина бездомная.»

Проснусь в городской квартирке своей вся в слезах: «Господи! Да что же это такое, что же ты память-то мою не отпускаешь? Столько ведь лет прошло…» Думаю, краше моей Белавы во всем свете не было, А уж какая умница-разумница! Бывало стадо с поскотины идет, Белава завидит меня, голос подает.

Бабы мне: «Нина, твоя труба впереди всех, словно барыня вышагивает».

Три ведра молока на дню надаивала от нее. А молоко-то какое! На три пальца сливок настоит в кринке. Каждый год теленочка принесет. Мы ее уже коровкой купили в соседней деревне. Мама мне присоветовала: чтобы, говорит, корова обратно к хозяйке не убежала, ты, говорит, у себя на дворе нательную рубаху сними и протри корову рубахой с головы до ног, чтобы она дух твоего дома на себя приняла…

Так я и сделала. С первого дня дорогу к дому Белава нашла. Мы с ней душа в душу жили. Уж я ее словом худым не обидела, пойло готовила, хоть сама пей, сенцо мелкое давала, зеленое, солью посыпанное.

Да что там говорить, и в каждом доме корова за кормилицу и поилицу почиталась. Прежде так и вовсе у нас бабы мужние на голове кокошники: где рогатые носили, а где так и коровьим копытцем. Бабой да коровой, не в обиду будь мужикам сказано, дом -то держался.

Как-то вечером пригнали пастухи стадо в деревню, а моей Белавы нет. Кинулась я в поскотину – нет ее, по лесам да болотинам побежала – не чуть и голоса. Деревню всю на ноги поставила, каждый кусток и кочку обрыскали – пропала Белава.

Пала я на землю сырую, зашлась как по покойнику.

– Ах, ты мне, горе горькое, как же мне без тебя, Белавушка, жить, чем детей малых поить-кормить?! Сутки Белавы нет, вторые, неделя прошла. Я уж все ноги в кровь сбила в поисках, а тут мама советует: «Иди, говорит, Нинушка, в Загоскино. Там живет старушка-вековушка ясновидица, может она скажет чего.»

И тот час в Загоскино собралась, яиц решето да сала край в подношение и – в дорогу. Бабка и впрямь ясновидящей оказалась. «Иди, говорит, за гари, там за гарями попала твоя Белава в круг. Да иди, поспешай!» И подношения моего не взяла, а дала бутылочку со святой водой.

Побежала я за гари, и там в лесочке нашла свою Белавушку. Круг такой метров на двадцать в поперечине вытоптан до земли, и ходит по нему моя Белава вся кожа да кости, ходит, еле ноги переставляет, качает ее бедную. Закричала я, что мочи есть от радости, а она и не чует вроде, голову опустила, с губ пена падает.

Открыла я бутылку со святой водой, сбрызнула, благословясь, коровку, и тут передние ноги у нее подкосились и пала она на землю и замычала жалобно…

Вот какие чудеса бывали в прежние времена. Я бы и сама не поверила, если бы своими глазами не видела.

Или вот в нашем сельсовете жил такой человек, глаз у него, сказывали, был недобрый. Как=то молодые поехали на колхозном жеребце проведать родню в соседнюю деревню, а жеребец=то был такой: как пойдет махать, ровно огнем палит.

Тот мужик=то и вышел, поглядел вслед, жеребец и обезножел, так еле-еле до нашего дома приплелся, в пене весь. Послали за тятей моим, так он только прошептал чего=то, как жеребец вздыбился и пошел на махах, едва молодых не вывалил. Я вот все думаю, глупые мы были, у стариков ничего не переняли, а они многое знали, чего бы и нам, и внукам нашим сгодилось.

Ну, а потом война началась, так скрутило, что небо с овчинку показалось. Остались без мужиков, без лошадей, все хозяйство на

бабьи плечи свалилось.

Надо весенне-посевные работы проводить, а не на чем, попробовали вручную копать, руки вытянули так, что от напряжения чирьи по рукам пошли…

Чего делать=то? Выручай, Белава! Выручай, милая!

Как вспомню сейчас, сердце кровью обливается. Одели ярмо на шею кормилице, прицепили плуг и в – поле.

Земля тяжеленная, к отвалу липнет. А чего силы=то осталось в Белаве моей, коль сами с голоду пухли… А она будто понимает все, упирается, что есть мочи, борозду ведет.

Всю весну на ней работала, а к концу пахоты сил не стало вовсе у Белавы. Как=то встала посреди борозды, и ни с места. А я и сама еле на ногах держусь.

А надо план давать, сводку каждый день в райком отсылают, на фронте хлеба ждут… Не выдержала я и огрела кнутом любимицу свою. А она только передернула крупом и стоит.

Я через борозду перевалилась и к ней, в глаза-то заглядываю и вижу: Бог ты мой, у Белавы моей слезы, что горошины, катятся. И такая в глазах этих боль и вина, что обхватила я ее морду и заревела в голос, и прощения у нее просила и войну проклятущую проклинала.

Ночью Белава моя померла. Утром пришла на двор, а она уж холодная…

Если на том свете есть коровий рай, так точно Белава моя в раю. Не зря она мне во сне грезится. Верно, к себе зовет. А я и сама последние лапти донашиваю на этом свете, только вот попаду ли в рай=то – не знаю. Ох, нагрешили мы за время свое безбожное немало, и церкви наши лесом на куполах поросли…