Читать книгу Душа на безмене. записки современного странника - Анатолий Ехалов - Страница 14

В деревню Конец приехали мы уже под вечер. Дорога здесь заканчивалась, и далее начинался сплошной лес да болота на десятки километров.

На подходе к деревне встретил своего давнего знакомого. Потряхивая густой, черной с проседью бородой, посверкивая глазами из-под кочковатых бровей, похожий на лесное диво, одетое в фуфайку, огромные валенки с калошами и спортивные брюки с яркой надписью «Евроспорт», он стоял перед мольбертом и старательно растирал краски. Перед ним на пожухлом лугу торчали два кособоких, потемневших от дождей стожка, очертания которых знакомый мой трепетно переносил на холст.

Человека, это лесное диво, звали Николаем Прокопьевичем Сажиным.

Николай Прокопьевич – член Союза художников России. Художник на Вологодчине известный, хотя профессионального образования и не имеет – самоучка. Не смотря на грозный облик свой, тих, мягок и застенчив.

Увидев меня, Сажин заторопился, собрал мольберт и мы в сопровождении огромного козла, голову котрого венчали острые витые рога двинулись к дому. А из калитки, вытирая передником руки, уже спешила навстречу жена художника.

– Анфея Ивановна, – радостно представилась она. – Или Анфимия. А кто дак и Амфибией назовет. Давайте-ка, сразу к столу. Самовар готов.

…Теплый, ласковый вечер опустился на Сондугу. Все живое: и куры, копошившиеся в траве, и голуби, ворковавшие на крыше, и козы во главе с рогатым предводителем своим, и перелетные птицы, устало севшие на поля, все радовалось солнцу, наполнившему щедро золотым сиянием своим окрестности и саму крохотную деревеньку Конец, в которой две трети домов стояли с порушенными крышами, зарастая пышными султанами иван-чая.

Хорошо в доме у Сажиных. Тепло и покойно. На стенах картины.

Круторогий козел, полный достоинства, снегири на ветках словно живые, окрестности деревни и весной талой и зимой студеной, клюква на холсте и в сенях, травы под притолокой, веники, ружья на гвоздях и стреляные тетерева – сын Прошка егерем служит.

За певучим самоваром разговор о Сондуге любимой. Анфея Ивановна на высокий стиль перешла, поэтический.

– Все! – Анфея Ивановна тяжело вздохнула.

– От Прохора теперь население пойдет! – Поспешил я утешить хозяйку.

Она оживилась.

– А вот как мы с Колюшкой моим сошлись, рассказать?

Она обхватили руками косматую голову мужа и ласково поцеловала в бороду.

– Столько лет уж вместе живем, я его все люблю. Он у меня хороший, добрый.

Я библиотекарем работала на Красном Бору в леспромхозе. Ехали как-то с Тотьмы на машине в кузове. А зима, холодно на ветру. И гляжу, одиноко сидит паренек чернявенький. Без рукавиц, в воротник фуфайчонки голову втянул. Я его подозвала к себе да пригрела. Потом он ко мне в библиотеку пришел. Из лесу, грязный, сырой. «Мне, говорит, книжку про любовь дайте!» Дала. А он провожать намерился меня.

«Хорошо, отвечаю, только ты по мосткам иди, а я по земле, чтобы нам с тобой в росте поровнее быть.» Потом пришел три рубля занимать.

До сих пор не отдал. Не успел. Поженились. Ночью пожитки перевозили на санках, чтобы не стыдно было. Вот, говорят, костер разгораться не хочет, а у нас разгорелся костер=то. Трое детей.

Николай Прокопьевич молчал, лишь ласково поблескивал из темных бровей глазами небесной голубизны.

А хозяйка уже взялась за гармонь, и в избе рассыпалась частушечная скороговорка:

За окнами уже синели сумерки.