Читать книгу Чужая жизнь - Анатолий Михайлов - Страница 11

Проснулся Подгорнов утром рано. Стрелки часов, встроенных в зеркальное полотно шкафа, показывали половину шестого утра. Еще бы спать и спать, но жуткое чувство голода терзало желудок так, что, казалось, он вскоре начнет поедать ближайшие внутренние органы. Вчера в суматохе дня Андрей даже и не заметил, что, кроме больничного завтрака, до позднего вечера так ничего толком и не поел.

День, вероятно, ожидался теплый и солнечный. Через приоткрытые жалюзи – странно, но вчера Подгорнов даже не заметил их на окнах – в квартиру, разбивая ее пространство на полосы, проникал солнечный свет. Оттого оно имело некоторое сходство с огромным слоеным пирогом.

Вставать не хотелось, но боль от голода усиливалась. Она не утихнет, понял Андрей, ждать нечего, и он резко поднялся и побежал на кухню.

В холодильнике, кроме остатков сыра и бекона, ничего не было. Он достал их, пошарил по шкафам, нашел банку растворимого кофе. Растворимый в своей прошлой жизни он никогда не пил, только натуральный, но, поразмыслив, что «на безрыбье и рак рыба», вскипятил чайник и заварил себе чашку кофе. Сделал себе из кусков бекона с сыром импровизированный бутерброд и, прихлебывая кофе, съел его. Удивительно, но ему понравилось. Он сделал себе еще чашку кофе и прикончил остатки сыра и бекона. Желудок успокоился.

Теперь самое время подумать о планах на будущее, о том, как строить свою жизнь, пусть, он надеялся, и короткую на чужом месте. Прежде всего, решил Подгорнов, нужно как можно больше узнать о самом Вадиме Кукольникове, его друзьях, родственниках, увлечениях, привычках. Это поможет вжиться в образ художника хоть на какое-то время. Почему-то Андрея не покидала уверенность, что его ложь о потере памяти рано или поздно будет разоблачена, поэтому любая информация о Кукольникове, считал он, поможет продержаться в его роли немного дольше.

Обыскав всю квартиру, каждый уголок, шкафы, полки, ящички, через час Подгорнов не узнал о нем ничего нового. Вадим художник одного с ним возраста. У него есть друг по имени Аркадий, и еще он связан с замужней женщиной, имени которой Андрей даже не знает. Чуть больше месяца назад Кукольников вернулся с Дальнего Востока. Об этом напоминала неразобранная дорожная сумка да несколько пакетов с бирками авиакомпаний, найденных в гардеробе. Все это было известно и раньше. Правда, в верхнем ящике тумбочки, у изголовья кровати, Андрей нашел нераспечатанное письмо из какой-то деревни в Томской области.

Подгорнов долго сидел, разглядывая конверт и не решаясь его вскрыть, не знал, что делать. Взгляд его упал на собственное отражение в зеркале. Удивительно, заметил он, они с Кукольниковым даже несколько похожи. Оба довольно высокого роста, спортивного телосложения, темноволосые. Только глаза у художника светлые, а у него темные. Да на коротко остриженной голове Вадима длинный розоватый шрам, протянувшийся над виском от левой брови к затылку, – след недавно случившегося несчастья.

Может быть, эта похожесть и оказалась последней каплей, поборовшей нерешительность Подгорнова. Он вскрыл конверт, из него выпала фотография. Пожилая женщина в платочке, с добрыми глазами, и мужчина, седой, бородатый, с натруженными руками и узловатыми на них пальцами, сидели на крыльце дома с резными синими ставнями. За их спиной на стене дома, сбоку от входной двери, висела белая табличка с цифрой «12». Андрей понял, что это мать и отец Вадима Кукольникова. Он отложил фото, достал из конверта сложенные пополам тетрадные листы в клеточку и прочитал:

«Сыночек, родной мой, здравствуй!»

После прочитанных строк Андрей внезапно отложил письмо в сторону. С детских лет он знал, что читать чужие письма – моветон. Это как подглядывать за кем-то в замочную скважину. Но с другой стороны, тут же мелькнула мысль, что все, что там написано, так сложилось, сейчас в какой-то мере и его жизнь. Ведь письмо адресовано Вадиму Кукольникову, а сейчас он и есть Вадим Кукольников. Посомневавшись еще немного, Андрей снова взял письмо в руки и стал читать.

Мать Вадима писала, что некий Николай Белоусов получил звание капитана и теперь гордо щеголяет по селу с новенькими погонами. Дед Макар, пастух, по весне, аккурат на Пасху, умер, и теперь вся сельская живность осталась без присмотра, а Злата родила второго сына. В жизни Вадима, вероятно, все перечисленные персонажи играли немаловажную роль, если мать о них пишет, но для Подгорнова они ничего не значили.

Писала она и о погоде, мол, весна оказалась холодной, картошку посадили поздно, цвет на яблонях в саду побило заморозками. Так что останутся, скорее всего, без яблок и яблочного варенья, которое так любит с детства сын, на зиму не запасут.

Но сквозь строки вроде бы обычного письма более всего чувствовалась тоска женщины по единственному любимому сыну. Оказалось, Вадим не был на родине несколько лет. Нет, мать не жаловалась, не корила его за долгие годы разлуки, но те слова, с какими она обращалась к нему, настолько проникновенные и теплые, так задевали душу, что не заметить этого было невозможно.

В конце письма мать упомянула об отце, написав, что тот тоже скучает, сильно скучает, жалеет, что при расставании с сыном в прошлый раз был груб и несдержан. Но в силу своего упрямого характера говорить о том не хочет и все время ворчит, когда она заводит разговор о сыне. Потом до поздней ночи отец сидит на крыльце и дымит своей трубкой. Подгорнов понял, что сын и отец Кукольниковы по какой-то причине в ссоре.

Дочитав письмо, Андрей отложил его в сторону. Ему пришла в голову сумасшедшая идея, которую он тут же прогнал прочь. Но она вернулась и уже не казалась такой сумасшедшей: почему бы ему не отправиться в эту «Тмутаракань» в Томской области на какое-то время и, пока Кукольников и Анна с Настей не вернутся домой, пожить у родителей Вадима. Говорят, родительская любовь слепа, авось они не заметят кардинальных перемен в привычках и характере сына.

«А как же компания? Гелена? Ее же необходимо вывести на чистую воду, – тут же подумал Подгорнов. – Но как я это сделаю, что могу предпринять сейчас? Ничего. Мне, прежде всего, необходимо вернуть свое «Я». В нынешнем облике у меня нет шансов разоблачить своего финансового директора, помешать ей. Все-таки придется ждать возвращения художника, каким-то образом обмениваться телами, и только тогда я смогу что-то предпринять.

Просидев в набегающих волнами сомнениях, перебирая все «за» и «против» разных вариантов своих дальнейших действий, Андрей так и не пришел к решению, как же поступить. Но тут зазвонил телефон.

– Что, опять начинается? – проворчал он и взял трубку.

– Доброе утро, я тебя не разбудила?

Голос звонившей вчера вечером незнакомки Подгорнов узнал сразу.

– Не разбудила. Привет.

– Вчера ты мне сказал, что узнал мой голос. Я встретила Аркадия, и он рассказал, что у тебя потеря памяти. Ты мне солгал?

– Да.

– Зачем?

– А ты хотела услышать правду? Мол, я сейчас неадекватен, сам себе, вас не помню, не знаю и не звоните мне больше. Так?

– Нет, но я могла бы помочь тебе…

– Чем? Тем, что приедешь? Я тебя увижу и буду смотреть на тебя как баран на новые ворота, делать вид, что что-то вспоминаю.

– Значит, и сегодня ты не хочешь меня видеть?

– Сегодня я уезжаю. Мне надо собираться в дорогу. – В этот момент Подгорнов твердо решил так и сделать.

– Куда? Надолго?

– К родителям. Недели на две. Может быть, родные места помогут мне вспомнить мою жизнь. Приеду, тогда и увидимся, и поговорим.

– Хорошо, – Андрей услышал в трубке тяжелый вздох. – Удачи тебе.

Он хотел ответить, но она уже положила трубку.

Разговор был неприятен Андрею. Именно подобных разговоров хотелось избежать, отправившись в поездку. Отчего-то ему казалось, что там, у родителей Вадима, будет легче.

Сказано – сделано. Он через интернет заказал себе билет на вечерний рейс до Москвы и от Москвы до Томска и пошел собираться в дорогу. Сделать это оказалось нетрудно – в неразобранной сумке художника Подгорнов нашел все необходимое для путешествия. И, что самое удивительное, все вещи в ней были чисто постираны и аккуратно сложены.

– Да он чистюля, – сказал Андрей, подумав о Кукольникове.

Несомненно, Вадим значительно облегчил ему задачу.

В дверь постучали громко, настойчиво. Она гулко отозвалась звуком, разлетевшимся по всей квартире.

– О Господи! Неужели и сегодня… – недовольно буркнул Подгорнов, открывая дверь.

На пороге стоял Аркадий.

– Что, звонок не работает? – спросил Андрей.

– Не знаю, не проверял. Решил соригинальничать. Звонить – это так банально, – гость, не дожидаясь приглашения, просквозил мимо хозяина, направившись в гостиную.

– Ты куда вчера исчез? – уже в комнате спросил Подгорнов.

– А… – Аркадий, скорчив недовольную гримасу, махнул рукой. – Позвонил один так называемый любитель живописи… Знаешь, из тех, для кого все равно что, но чтобы обязательно что-нибудь висело на стенах офиса или загородного дома. Сказал, что подъедет. Я рванул домой. А он, зараза, не приехал и даже не перезвонил.

– Зато ты не напился. Я вчера по твоему настрою чувствовал, ты к этому был готов, – сыронизировал Андрей.

– Вот где ты прав, там прав. Если бы не тот звонок, я бы надрался. А так провел вечер в трезвости и ожидании чуда. Представляешь, – Аркадий выругался, – за полгода первый вероятный клиент, и тот сорвался. И еще от меня вчера Галка ушла. Сказала, надоело быть женой неудачника и перебиваться с хлеба на воду, – он махнул рукой. – Ну и черт с ней.

– Да, я чего пришел, – Аркадий достал из кармана и положил на стол техпаспорт на машину и ключи от нее. – Вот. В целости и сохранности.

– С этим ты, брат, поспешил.

– Почему? Тебе твоя машина не нужна?

– Можешь спокойно пользоваться ей еще недели две. Но только с одним условием: ты отвезешь меня сегодня в аэропорт.

– Улетаешь?

– Да. В Сибирь к родителям.

– Может, и правильно, – Аркадий сгреб со стола ключи и документы. – У истоков будет легче вспомнить свою жизнь. Слушай, а как же Инна? Я вчера встретил ее. Обижается, что ты не хочешь ее видеть.

– Пока не хочу, а там посмотрим, – отмахнулся Подгорнов. – Мне сейчас с самим собой разобраться нужно.

Он посмотрел на Аркадия. Вчера он вызывал раздражение, сегодня – сожаление.

– Слушай, сейчас я тебе ничего не обещаю, но, когда вернусь, попробую тебе помочь с картинами, – сказал Андрей. – Скажи, а почему ты не пишешь…

Подгорнов начал формулировать свой вопрос на «авось» – вдруг повезет. И ведь повезло, он даже не успел его закончить. В момент оживившись – в глазах его появился неожиданный свет – за него это сделал Аркадий.

– Миниатюр?

– Да, миниатюр, – облегченно выдохнул Андрей. – Мне они всегда казались удивительными. Краски, настроение, свет…

– Ты помнишь?

– Разве можно такое забыть?

– А почему ты перестал заниматься графикой? На мой взгляд, она твоя сильнейшая сторона как художника. – Помолчав немного, Аркадий добавил: – Ты можешь не поверить, но это правда – боюсь. Мои миниатюры, как бы хороши они ни были, спросом не пользовались. А за спиной Галка все время талдычит, что писать надо то, что хорошо продается. Вот я и решил подзаработать денег, а потом снова к своим миниатюрам вернуться. Не получилось. Что-то выгорело внутри. Видимо, наказание это за измену самому себе. И теперь от одной мысли написать миниатюру у меня дрожат руки. Я боюсь, не получится так, как было раньше.

– Ты попробуй. Просто попробуй, может, страхи твои напрасны.

– Считаешь? – Аркадий задумался.

– Да, считаю. Не попытавшись, ведь не определишь, что потеряно, а что – нет.

– Ты прав, Вадик. Как всегда, прав. Я прямо сегодня, нет, прямо сейчас поеду в мастерскую, – Аркадий резко вскочил на ноги.

– Нет, сейчас ты отвезешь меня в аэропорт, – улыбнулся Подгорнов. – Мне уже пора.

До Храброво они доехали, не проронив ни слова. Каждый думал о своем. Там распрощались, и Аркадий, не дожидаясь объявления регистрации на рейс, уехал. Подгорнов, слоняясь из угла в угол по залу ожидания, опять погрузился в сомнения. Правильно ли он поступает, уезжая, оставляя на самотек дела в компании? Когда в аэропорту объявили о начале регистрации на московский рейс, он, достав из кармана айфон, набрал текст СМС-сообщения и отправил его адресату. После чего отключил телефон и пошел к указанной в объявлении стойке.