Читать книгу Голубая орда. Книга первая. Воин без племени - Анатолий Михайлович Сорокин - Страница 18

Одурманенный запахами тлеющих трав, князь забыл о старости. Он снова был молод, силен. Опьяненный и веселый, скакал в далеком своем прошлом вслед за Иль-ханом.

Вогнав гнедого коня в реку, вздыбив, и размахивая треххвостой ханской плеткой, Кат-хан задиристо закричал:

– Эй, табгачский генерал Ли Ши Минь, твой отец – узурпатор! Он силой захватил трон в Чаньани, и власть его незаконна.

– Какое тебе дело, что за власть в чужом государстве? Ты примчался это сказать, напившись вонючей браги? – появившись скоро у шелкового шатра на холме, отвечал через речку китайский полководец.

– Нет, нет, Ши Минь, я приехал огорчить тебя! Есть важная новость! Очень важная, генерал!

На Кат-хане не было привычных доспехов, жесткие непокрытые волосы шевелил резвый степной ветер, оголенная волосатая грудь его высоко вздымалась.

– Хан срочно решил перейти эту реку? – воскликнул подтянутый, как всегда, китайский предводитель, в непривычных для тюрка шелковых одеяниях, вроде бы не имеющих ни конца, ни начала.

– Через семь дней, генерал! Отметив одно важное событие, способное перевернуть мир, я разобью тебя!

– Даже так, перевернуть мир? Жду, хан! С нетерпением жду, чтобы покончить навсегда с дикой ордой. Мне приятней беседовать на языке свистящих стрел, приходи, если смелый, – отвечал с не меньшим вызовом, моложавый полководец Северной китайской армии.

– Будь в ожидании, скоро приду! Но сегодня у меня от младшей жены, принцессы дома Суй, если ты помнишь, родился крепкий малыш. Первому тебе сообщаю.

– Сын для хана – что победа в битве! Мои воины рады большой победе хана орды, поздравляю, Кат-хан! – рассмеялся Ши Минь.

– Ничего не понимаешь или делаешь вид? Кто теперь настоящий наследник трона кытаев, если отобрать его у самозванца и узурпатора? Мой маленький сын, генерал, а не твой старший брат Ли Гянь-чень. Придется разбить твою армию, достигнуть Чаньани, восстановить справедливость! Как видишь, у меня есть серьезные основания!

– Твой сын от китайской принцессы, Иль-хан, все равно черный тюрк. Какое дело ему до трона китайских императоров?

– Не притворяйся, Ши Минь, твой отец и ты тоже не чистых кровей! Разве не так?

– Есть нечто другое, не менее важное, Иль-хан.

– Что же?

– Земля предков, дающая силу духа. Я вырос по правую руку реки, разделяющей нас, ты – по левую, и хочешь сделать сына-тюрка китайским императором, оставаясь на том берегу? Но волк никогда не станет овцой.

– Зачем становиться овцой, лучше быть государем желтого стада! Берегись, Ли Ши Минь, я предупредил. Сообщи в Чаньань о новом наследнике. Отпраздновав рождение сына, я разобью китайскую армию в блестящих латах, заставлю тебя вымыть ноги моему крепкому малышу. Только с арканом на шее увидишь ты стены Чаньани! Я приказал сплести для тебя хороший аркан. Он будет шелковый, с нитями из верблюжьей шерсти. Знающий ласку шелка на своей шее скоро узнает грубость верблюжьей шерсти… Рад моей вести, Ши Минь?

– Ты грабитель, Иль-хан! Обычный степной бродяга-грабитель, вторгающийся постоянно в наши земли. Мы будем биться с тобой, запомни, и победим.

– Молод! Молод, генерал, так со мной говорить. Мои победы потряс али весь мир!

– Давай сразимся и выясним. —Молодой и уверенный китайский полководец Ши Минь начинал сердиться.

– Через неделю, генерал! Через неделю! Но как хочет начать генерал в шелковых одеяниях? Китаец умеет сражаться?

– Тебя беспокоят мои одежды? Хорошо, я пришлю хану верблюжью укладку шелкового белья. Тогда он вообще может не мыться, на шелке не держатся мелкие злые твари. Ты скачешь, они осыпаются и выпадают, не придется вечером долго чесаться!

– Это ответ на мое предложение? – в бешенстве вскрикнул хан. – Хочешь, начнем поединками сильных прямо сейчас? В честь рождения принца древней китайской династии, будущего повелителя Великого тюркского каганата! Посмотрим, кто станет чесаться, проиграв! Или у тебя на вонючей китайской пище передохли достойные силой?

– Между нами река, где же сразиться мужественным? На воде?

– Иди на мой берег! Иди, вас не тронут, клянусь!

– Я никогда без нужды не хожу по чужим землям, Иль-хан, и тебя не пущу на свои.

– Поднялся ветер. Говори громче, плохо тебя слышу, – напрягаясь, кричал тюркский хан. – Говори, говори, китайцы любят много путано говорить!

– В гневе слова острее стрелы, степной вождь, – отвечал ему Ши Минь, захлебываясь ветром, бьющим в лицо.

– Генерал, меня зовут к новорожденному. Не желаешь устроить поединок, приглашаю на свой достархан. Я слышал, ты любишь юных красавиц! Хочешь в наложницы тюркютку, тело которой жжет как солнце в пустыне? Приходи, подарю. Кровь закипит, только дотронься! – лихо разворачивая коня, встрепанный сильным поднявшимся ветром, кричал Кат-хан, а он, ханский племянник, князь Ашидэ, замирал всем сердцем от этой непринужденной ханской лихости.

…Волны легкого забытья несли старого князя над собственной памятью. Пир в тюркском стане по случаю рождения у хана столь высокородного сына длился, кажется, целую вечность. Неделю длились состязания на силу и ловкость, точность в стрельбе из луков, еще неделю продолжались грандиозные состязания борцов, на три дня растянулась небывалые скачки и всевозможные конные состязания, чего больше в Степи не бывало. Приезжали степные нойоны, лесные князьки. Появлялись с богатым сопровождением новые и новые шады, джабгу, иналы, або и тарханы. Ашидэ только входил в силу, но, как один из возможных, хотя и маловероятных преемников повелителя, находился при нем неотлучно, и правитель к нему благоволил.

– Князь Ашидэ, пора начинать, завтра хочу проверить тебя, – обратился Иль-хан именно к нему, когда тюрки свое шумное пиршество завершили, и орда готовилась к переправе для нападения на китайскую армию. – Пойдешь с первым туменом. Покажи, мы посмотрим, на что ты способен.

Ашидэ плохо спал в ночь перед битвой, просыпаясь, ловил себя на том, что будто сражается, посылает и посылает вперед сотни, тысячи, скачет бешено, яростно рубится, проснулся в поту. Но утром запомнившегося ему навсегда 2 июля 626 года, почти пятьдесят лет назад, хан отменил переправу; по сообщению лазутчиков, генерал вызван отцом-императором в Чаньань и он, хан Орхонской орды, не желает сражаться с китайской армией в отсутствие командующего.

Князю Ашидэ, жаждущему сражения, хан сказал:

– Готовься, время у тебя есть. Приведешь на веревке Ши Миня – станешь шадом восточных маньчжурских земель – толос-шадом.

Генерал Ши Минь к своей Северной армии не вернулся. Как потом донесла степная молва, свиту его из молодых кавалерийских офицеров, которыми командовал молодой удалец-воевода Чин-дэ, один из первых будущих потом 500 удальцов славно императора Тайцзуна, попытались не пропустить в главный дворец. Ши Минь, познавший коварство кровных братьев, однажды уже пытавшихся отравить его, был готов к любому повторному проявлению низости и коварства. Да и сам срочный вызов к императору накануне важного сражения с орхонской ордой Кат Иль-хана, даже со ссылкой на тяжелую болезнь отца, с самого начала был подозрителен.

Вынув саблю и подступив к дежурному офицеру дворцовой стражи, он громко произнес, что не потерпит подобного недоверия к тем, с кем сражается плечом к плечу за честь Китая на его северных границах, и приказал, подозвав Чин-дэ:

– Рубите головы всем, кто встанет на нашем пути. Вперед! Мы прибыли по вызову самого императора, я должен встретиться с ним и преклонить колено!

Что бы ни кричал Кат Иль-хан в словесной перепалке через реку полководцу китайской армии, слава генерала Ли Ши Миня в то время была намного выше славы любого военачальника Поднебесной империи. При дворе, где он бывал совсем редко, его уважали, перед ним, воеводой, гвардейцами расступились, не оказывая сопротивления. Расставляя по ходу следования охранные посты, они достигли тронной залы. Опустившись перед пустым троном на колено, склонив, как требовали обычаи, голову, Ши Минь, нарочито громко, будто чувствуя дыхание смерти в затылок, произнес:

– По-твоему родительскому повелению, великий отец, я прибыл, оставив армию в неизвестности. Ты выбрал не лучшее время, оторвав меня от самого важного дела в моей жизни, но я послушный сын. Что изволишь мне приказать?

– Великий император Китая сильно болен, мой младший брат и военачальник. Я, наследник трона, по просьбе императора намерен говорить с тобой. – Из-за колонны выступил Гянь-чень; за спиной его обозначилась фигура третьего брата Лун-ки.

В руках Гянь-ченя оказался натянутый лук, стрела которого тут же сорвалась с тетивы. И снова Небо и боги уберегли жизнь Ши Миня; стрела не попала в него, она пробила доспехи стремительно выступившего вперед офицера, который упал замертво.

– Берегись, Ши Минь, вижу воинов, – прошептал воевода Чин-дэ, занимая место упавшего воина и закрывая генерала своим телом.

– Возьми на себя Лун-ки, вынимающего саблю, оставь мне Гянь-ченя, – нарочито громко приказал Ши Минь. – Кровожадные должны захлебнуться собственной кровью!

Ответные выстрелы были точны.

Зала наполнилась воинами охранной дворцовой дивизии. В руках каждый воин держал длинное копье и тонкий клинок.

Воевода Чин-дэ подал знак, вокруг Ши Миня возникла преграда из крепких щитов. Но Ши Минь раздвинул щиты верных стражей, подняв руку, вышел вперед.

– Наследники мертвы! На колени! Из живых остался лишь я!..

* * *

– Эй, князь Ашидэ! Князь! – окликнули князя где-то совсем близко голосом шамана Болу. – Князь, ты слышишь меня?

Ашидэ слышал и вроде не слышал. Или, скорее, не хотел слышать лишний сейчас ему голос шамана. Он блаженно улыбался, слушал только себя, и то далекое, словно гул, мельтешащее в прошлом, подобно уходящей грозе, многое с ним сотворившей, было желанней. Он стремился к легким, летучим видениям, напрягаясь старым износившимся телом, рвался душой…

Они появлялись, как молнии, таяли, исчезали, обнимая тревожной тьмой прошлого, возбуждая старое тело тюркского князя-ашины.

– Потом, Болу! Оставь, – умоляюще произнес Ашидэ, продолжая скакать, догонять удаляющегося Кат Иль-хана, натыкаться омолодившимся будто бы буйным сердцем на холод, жару, сильный ветер.

Ветер сильный степной рвал и терзал его грудь.

Слезы текли по усохшим щекам старого князя.

* * *

…4 сентября 626 года престарелый император Поднебесной Гао-цзу отрекся от престола, его второй сын, генерал Ши Минь, был провозглашен императором Тайцзуном.

Коронация была более чем скромной. В Чаньани не стали дожидаться, как принято в таких случаях, высоких послов дальних государств, с которыми Китай поддерживал тесную связь, на церемонии присутствовали представители правящего семейства Тибета, непальский царевич, уйгурские, маньчжурские, корейские джабгу и князья, какие-то иналы и ваны, и он, Ашидэ, посланник Иль-хана. В Хорезм, Согдиану, Мавераннахр, по всему Шелковому пути, вплоть до Персии и Византии, было отправлено короткое послание нового императора, которое сообщало: «Мои земли пустынны. Низложение династии Суй, отравлявшей жизнь народу, стоило моему отцу две трети населения. Во многих областях только кустарники и травы, поля в запустении. На моих землях властвует огромная орда тюркского хана. Но так будет не долго – говорю вам я, император Великой державы Среднего Востока Тайцзун. Скоро Степь покорится моей разумной власти. Придет в усмирение разноликая Маньчжурия и Когурио. Изгнав персов, я дам процветание Мавераннахру и Согду – они навсегда китайские. Мой царственный голос услышат лесные племена Хагяса на Улуг-Кеме, в Саянах, правители народа десяти стрел за рекой Иртыш. Для бесстрашных купцов, способных преодолевать пространства, у меня скопилось немало чудесного шелка…»

– Тебя хан послал в насмешку, как дерзкий вызов? Что повелел осмотреть в первую очередь? – когда дошла очередь беседы с посланником орды, спросил юного князя молодой император, не скрывая своего разочарования. – Хочешь вызнать силы Чаньани? Где лучше преодолеть реку Вэй, когда Иль-хан попытается осадить мою столицу, а я прикажу сжечь мосты? Говори, помогу выполнить твое поручение.

– Буду смотреть, увижу, – сказал Ашидэ, преодолевая и силу тяжелого взгляда Тайцзуна и собственное смущение.

Ответ князя понравился, китайский владыка ободряюще произнес:

– Когда Степь и орда покорятся, я дам князю Ашидэ возможность освоить военное искусство в наших школах. Я их скоро открою, следуя в морали заветам Кон-фу, а в освоении ловкости – боевому искусству древности. Ты слышал о Кон-фу, мудреце веков? Нам лучше жить в мире, – заговорил Тайцзун, не дожидаясь ответа. – Передай хану Степи: у меня сейчас много иных забот, кроме войны с ордой. Прекратите набеги, перестаньте жить грабежами, и мы станем хорошими соседями. Или мне придется… и я сумею. Я дам столько шелка, золота, злаков, оружия, сколько увезут навьюченные лошади, прибывшие с тобой. Чтобы увезти больше, ты и твои нукеры, князь, могут покинуть мою столицу пешком. Если согласен, выберешь из моих богатств сам.

Ашидэ согласился, понимая, что Тайцзуну лучше не перечить. Чаньань они оставляли, ведя коней в поводу. Шли ровно три недели, сопровождаемые молчаливым китайским отрядом. Путь их лежал по разоренным последним набегом провинциям, где все еще пахло смрадом и тленом. Встречались горы полуистлевших трупов, которые не вызывают сочувствий во время битв, и омерзительно противоестественны под тихим ласковым небом. У послов Кат-хана было много золота, шелка, оружия, но мало пищи. Гнилой, пахнущей кровью была вода в колодцах. Спутники Ашидэ, сам князь страдали, но так же страдали китайские воины, терпеливо выпроваживающие тюркских послов за пределы своих земель. Путь по разоренной, умершей на долгие годы земле, был придуман Тайцзуном не зря, он остался в памяти князя Ашидэ как вечное назидание…

…Известия из Китая приходили удивительные. Покончив с традиционным обрядом восшествия на престол, молодой император приказал уменьшить пышность дворцов, удалил из столицы престарелого родителя и его приближенных, не сделав исключения ни одному состарившемуся и безвольному полководцу, способному лишь наушничать, помиловал, на удивление многим, большую часть молодых сторонников братьев. Повелев явиться в тронную залу, он коротко произнес: «Служите, мы вас услышим».

«Да! Да! – совсем не по-императорски, как доносила молва, воскликнул Тайцзун, когда приглашенным на его короткую речь было разрешено удалиться. – Мне доложили, что во дворце содержится на положении наложниц более двадцати тысяч славных девушек, вывезенных из провинций. А во всей столице, в больших и малых гаремах, почти сорок! Не много для вас? Двум из каждых трех… Нет, четырем из пяти найдите достойных мужей, верните обратно, где взяли. Их дело не вашу плоть услаждать, рожать мне воинов».

Вести в степи летят вместе с ветром.

– Пора, – высчитав что-то свое, объявил однажды орде Иль-хан, – идем на Чаньань, посадим моего сына на трон великих императоров.

Ашидэ-князь, так и не получив обещанного тумена, остался при ставке обычным офицером-порученцем и князем, каких было много, оказывал хану мелкие услуги, ожидая, как ожидают в надежде, собственную удачу, способную возгореться на Небе яркой звездой.

Наконец, 23 сентября, опустошив немало уездов, провинций, воеводств и наместничеств, сжигая мирные города и поселения, тюркская стопятидесятитысячная орда, ужасая Китай тележным скрипом, лаем голодных и полудиких собак, ржанием утомленных коней, лязгом оружия и визгом чумазых ребятишек, переполнявших табор, подступила к Чаньани.

«Генерал Ши Минь, мне пришлось спешить за тобой, чтобы закончить давно начатое между нами противостояние. Полный уважения к тому, как ты поступил с братьями-изменниками, жду на мосту через Вэй. Преклони голову перед моим сыном – наследником трона Поднебесной, и я забуду обиды», – такое послание хана князь Ашидэ доставил к воротам Чаньани.

Молодой император принял вызов Иль-хана. Приказав воеводам Чин-дэ и Чан-чжи вывести за крепостные стены, расположить часть армии вдоль берега, он бесстрашно спустился с десятком лучших воинов-удальцов на единственный мост, оставленный не сожженным.

– Подойди ближе, Кат-хан, я спрошу, – окликнул он громко, смутив тюрок открытой отвагой и вызывающим поступком.

Ашидэ стоял рядом с Иль-ханом и видел, каким азартом зажглись глаза его предводителя. Тронув коня, Кат-хан приблизился к мосту, но ступить на мост не решился.

– О чем хочешь спросить хана Великой Степи, генерал? – произнес он с вызовом.

Произошло невероятное, многие свидетели онемели. Молодой император спешился, перешел мост, смело взяв под уздцы коня Иль-хана, весело произнес:

– Опять сильный ветер, не стоит кричать через реку. Кат-хан, прежде чем вынуть сабли, начнем, как уже начинали. Слово иногда решает больше битвы, ты не согласен?

– Говорят, иногда случалось, – не покидая седла, с кривой холодной усмешкой ответил вождь Степи.

– Зачем пришел, Кат-хан? Не сумев победить армию генерала Ли Ши Миня, как победишь армию императора Тайцзуна?

– О какой победе говорит молодой генерал! – воскликнул Кат-хан. – Мы готовились и не сразились, потому что генерал покинул свою армию, но я настиг тебя в Чаньани.

– Кат-хан, ты пришел умереть, потому что пришел на чужую землю.

– Срединная земля известна мудрецами, но много ли у нее достойных воинов, как у меня? Ли Ши Минь, у тебя нет надежды.

– Ты бродяга, Кат-хан! Твои воины за рекой – толпы и толпы степных дикарей, с алчной слюной на губах, взирающих на Чаньань! Они кровожадные волки.

– Ты прав, благодарю, тюрки на все времена – волки Степи! Слава тюркам-ашинам! – Хан вскинул саблю, и прибрежье огласилось ликующим ревом. – Слушай голос Степи, Ши Минь! Волки-ашины нападают, чтобы досыта напиться чужой крови, и уходят. Нет им преграды – свободным, как ветер, сотрясающим пространства подобно грому! Я прав, дети Волчицы-Праматери?

Тысячи голосов были хану дружным ответом.

– Слышишь, Ши Минь! Они не уйдут, не испив твоей крови!

– В последний раз стены Чаньани оказались доступны тюркскому глазу, Кат-хан! Но вы пришли, я на вашем пути, нападайте, сражусь один на один, с кем успею. Кто хочет первым? – Тайцзун вынул свой длинный меч, опустил острием на бревна моста.

Ашидэ помнит мгновение из прошлого, когда ему самому хотелось сойтись грудь в грудь с императором-безумцем. И еще было много желающих. Они кричали, хватались за сабли, угрожающе натягивали луки, и несколько стрел упало к ногам императора. На мосту появилась шаманка Урыш, подала знак, и хан к ней склонился. Выслушав ее сердитый шепот, он властным возгласом перекрыл гомон сподвижников:

– Наша жрица сказала: вожди подобны богам, им поклоняются. Разве сражение началось? Кто посмел?

Стан тюрок затих, устыдившись бесчестных желаний.

– Мост через Вэй один. Как быть, Кат-хан, если я на мосту? – спросил император.

– Да сохранится над ним твоя власть, мы одолеем реку на бурдюках, – ответил весело хан.

– О-оо, уйдет много времени! По законам Великого Гостеприимства Земель ты мой гость, пока не вынул саблю, – воскликнул Тайцзун. – Не хочешь немного развлечься? Когда-то, приглашая на достархан, хан предлагал горячую, как раскаленная степь, наложницу, а я хочу показать подобных белым облакам на божественном Небе красавиц Чаньани, прекрасных в искуснейших танцах!

– Я не против, но что молодой китайский правитель покажешь, приказав уменьшить гаремы?

– Хан, разве наши приказания исполняются незамедлительно, как бы хотелось? Пусть танцуют из тех, кто остался!

– Ты хитер и не глуп, – развеселился Иль-хан.

– Император великой державы не может быть глупцом. Жаль, степные вожди не могут этого уяснить…

Странное представление на мосту, с одной стороны которого восседали хан орды и его военачальники, а с другой – император, сановники, генералы, длилось почти до вечера. Устав, Кат Иль-хан поднялся первым.

– Довольно, Тайцзун, – впервые назвал его новым императорским именем Кат Иль-хан. – Сражение ночью – плохое сражение, хочу отдохнуть, танцы славных наложниц я досмотрю в тронной зале Чаньани.

– Всех, кто сейчас на мосту, я дарю хану Степи, не скучай этой ночью. Мне жаль, Кат Иль-хан, что нас разделяет вражда, – оказался щедрым китайский правитель. – Я занял трон ради мира, и я его дам народам тысячелетней державы. Тебе же дам кучу золота, тысячу кусков шелка, пять тысяч отборных коней.

– Завтра я получу больше, – усмехнулся Кат-хан.

– Чаньань укрепилась. Хочешь, отправь юного Ашидэ, он уже многое видел.

Тайцзун оказался прав: ворваться в столицу Поднебесной империи без камнебитных машин, которыми тюрки не обладали, было непросто, с тех пор, как юный князь Ашидэ был в ней в последний раз, стены ее стали только надежней. Над всеми четырьмя воротами и на каждой угловой башне в огромных котлах кипела смола. Повсюду лежали крупные валуны, готовые обрушиться на головы атакующих.

Ашидэ трудно было рассказывать о крепости, он опасался ханского гнева, но выручила шаманка.

– Возьми, что предлагают, забейте с китайским царем на мосту белого коня, – проворчала Урыш, всю ночь и весь день занимавшаяся камланием. – Слушая, как содрогается под ногами земля, я слышу, что твоему младшему сыну от суйской принцессы не пришло время занять трон желтой державы.

– Возьми золото, Кат-хан, с Тайцзуном неплохо поладить, – подчиняясь властному взгляду шаманки, дружно произнесли старейшины родов и старшины, заставив хана нахмуриться.

– Он отважен, Кат-хан, – издали и будто бы отрезвляюще заговорила опять шаманка. – Ты покинешь мост через Вэй в лучах славы, отправив новость в полет до самого Согда. Или спешишь умереть?

Голос шаманки был суров и, как голос судьбы, предсказывал неприятности, вселяя в Кат-хана сомнения. Глаза ее были как жаркие угли, они прожигали.

Пределы власти женщины над мужчиной никому неизвестны, но власть шаманки Урыш над отчаянным тюркским ханом была ощутима.

– Я чувствую силу молодого императора, он слишком умен и расчетлив, – сказал в задумчивости утром Кат-хан, и согласился на мир, который не мог быть долгим…

* * *

– Пойдем, князь, сколько можно сидеть, нас заждались. Нишу-бег будет ханом – я так скажу, – ворчал Болу, наблюдая, как слуги приводят в чувство тюркского князя-ашину.

У жизни есть три измерения: прошлое, настоящее, будущее. Угасающий разум князя оказался в прошлом. Преодолевая сильные спазмы в горле, он устало шептал:

– Пусть будет Нишу-бег… Собрав шесть армий, он обуздал тюркскую Степь, всех соседей – хитрый Тайцзун. Он дал почти пятьдесят лет покоя, и вот – начинается снова.

– Ты что-то сказал, Ашидэ? – спросил Болу.

– Да живут вечно дети Волчицы-Праматери! – воскликнул старый князь, давно утративший смысл своей княжеской жизни.