Читать книгу Выход за предел - Анатолий Полотно - Страница 15

Свой новый цикл «О Золотой Бабе» Иван Брагин закончил в июне – числом в 17 картин. В июле он поехал в Киров-Вятку и привез оттуда еще десять своих ранних работ. Весь август они с Сафроном готовились к выставке. В середине сентября состоялось торжественное открытие – с речами ответственных партийных и советских работников. Было много прессы. И народ повалил, как и предрекал Высоцкий.

Пошел народ нескончаемым потоком, как в Мавзолей Ленина пошел! Выставку продлили до середины ноября, а Ивана Кошурникова-Брагина приняли в Союз художников СССР. Ответственный секретарь Союза даже пообещал Ивану выделить однокомнатную квартиру с пропиской в Москве, в новом доме в Черемушках – через годик-другой.

«Небось, Сафрон надоумил начальника?» – подумал Брагин, и, кстати, оказался прав.

После выставки Иван «сходил в народ», как обычно, с ящиком «Старки». Потом образумился и стал ждать начала декабря. Дело в том, что во время выставки произошло одно очень значимое событие для Брагина. Он познакомился с девушкой Оксаной, солисткой Харьковского женского камерного хора под руководством молодого выпускника музыкального училища Вячеслава. Этот хор в рамках Всесоюзного смотра художественной самодеятельности выступал несколько раз во время проведения персональной выставки Ивана Кошурникова-Брагина. И Ивану так понравились их выступления, что он не понимал, что с ним происходит. Он с замиранием сердца слушал пение хора, но видел на сцене только ее одну – черноокую, статную скромную девушку в черном классическом платье до пят, с распущенными волосами, спадающими на грудь, – Оксану! Брагин даже организовал выступление этого хора перед жильцами своего дома в своей же мастерской, договорившись с руководителем Вячеславом и заплатив ему сто пятьдесят рублей за выступление. Приврав немного, что эти деньги выделило домоуправление для поднятия культурного уровня населения.

Пели они все на той же рождественской сцене в мастерской под картиной «Рожество Христово», которая не экспонировалась на выставке из-за религиозной тематики. Концерт прошел так себе, народ не разделял вкусового пристрастия Брагина к хоровому пению, но банкет после выступления получился на славу, замечательный! Там, на банкете, Иван и познакомился с Оксаной, и договорился, чтобы она приехала в Москву посетить Третьяковскую галерею. Она пообещала приехать в начале декабря на выходные.

Иван очень волновался, ожидая встречи. Несколько раз вымыл полы в мастерской, везде пропылесосил специально для этого купленным пылесосом. И постоянно думал, как развлечь девушку и что ей подарить, кроме своих картин и цветов, конечно. У него, разумеется, были встречи и с другими девушками. И со Светланой-соседкой, дочерью Марии Ивановны, и с продавщицей Тамарой из магазина-гастронома. Разные были встречи. Но с такой девушкой, как Оксана, ему еще не доводилось встречаться. Она была особенной: загадочной застенчивой красавицей с необыкновенным голосом. Она была ангелу подобна с картин Васнецова и Нестерова. Иван не мог ни о чем думать, кроме как о ней. Он не мог работать, писать картины, и когда однажды позвонил Сафрон и спросил: «Как дела, Ваня? Над чем работаешь?» – честно ответил: «Ни над чем, Сафрон Евдокимович. Жду».

После недоуменной паузы продолжил: «Жду вдохновения!»

– Вдохновение, Ваня, приходит во время работы, как аппетит во время еды. Ну да ладно, отдыхай, ты заслужил себе отдых. Есть новости, Ваня, скоро забегу к тебе, – проговорил Сафрон и повесил трубку.

А Иван продолжал ждать и думать: что бы, что бы подарить? И придумал! Он решил подарить Оксане венецианскую карнавальную маску, которую видел в антикварном магазине на Кузнецком мосту, когда искал себе новые кисти. Иван отправился в магазин и купил ее там аж за триста рублей – деньги, надо сказать, немалые для той поры.

Маска была фантастически красива. Очень тонкой, ручной работы, на изящной лакированной ручке. Брагин не мог налюбоваться этой маской, но к радости приобретения прибавились и волнения: а вдруг не приедет? Но вечером зазвонил телефон, и трогательно-нежный голос Оксаны сообщил, что поезд Харьков – Москва № 15 прибывает завтра на Курский вокзал в семь сорок две, вагон одиннадцатый. Иван не спал всю ночь и в семь ноль-ноль был уже на вокзале с букетом алых роз. Оксана одной из первых показалась на ступеньках вагона с большим чемоданом в руках.

– Привет, Оксана, как доехала? – спросил Брагин.

– Нормально доехала. Только спала плохо. Жарко было очень в вагоне, и воняло уборной, – ответила Оксана, взяла букет и отдала Ивану чемодан.

Они направились на привокзальную площадь ловить такси, как сказал Брагин. На остановке с табличкой «Такси» стояла огромная очередь. Иван куда-то побежал и нашел частника. Договорился с ним за три рубля, и они поехали в мастерскую Ивана в Замоскворечье. Приехали. Поднялись наверх, зашли в мастерскую. Оксана пристроила букет на стул. Взяла чемодан у Брагина, положила его на стол и сказала: «А я ведь тебе гостинцы привезла, москвич!» И стала открывать замки у чемодана. А Иван сообразил, что москвичом-то она назвала его. И ему даже понравилось такое обращение. Он даже хотел объяснить Оксане, что он вовсе не москвич, а с далекого Урала – из Усолья, Пермской области, но промолчал.

Оксана достала какой-то сверток в газетной бумаге. Развернула его и положила рядом с чемоданом на столе.

– Вот полюбуйся, москвич! – сказала она и посмотрела на Ивана своими красивыми глазами.

– Что это? – неловко спросил Брагин.

– Как шо? Сало! С моей ридной Украины. И горилка имеется, и цибуля, и чеснок, и каравай хлеба! – проговорила Оксана, вынимая из чемодана все перечисленное. Когда Иван увидел трехлитровую бутылку с мутной жидкостью, ему аж поплохело, потому как он догадался, что это самогон! А им он сильно отравился в детстве, и именно по этой причине предпочитал сладенькую бражку и «старочку». Брагин растерянно поблагодарил Оксану, сказав, что не стоило себя так утруждать, тяжело ведь нести-то! Оксана ответила, что своя ноша не тянет, и спросила:

– А помыться-то у тебя есть где, москвич?

Брагин засуетился, сказал, что есть душ:

– Давайте, я провожу.

– Ну, проводи, проводи, – ответила девушка.

Достала из чемодана большое махровое полотенце красного цвета, махровый же халат и мягкие тапочки с бомбошками.

– Пойдем, москвич, – вальяжно сказала Оксана, – проводи!

И только сейчас Иван вспомнил про маску.

– А я ведь, Оксана, тоже подарок тебе приготовил, – произнес волнуясь Брагин и достал маску из шкафа.

– Красивая, – сказала Оксана, разглядывая маску. – А шо с ней делать? – спросила она с удивлением Ивана.

– На карнавалы ходить, – не зная, что ответить, произнес робко Брагин.

– Так у нас в Харькове нет карнавалов, – еще более удивленно воскликнула Оксана.

– Тогда на память, – проговорил Брагин и добавил: – На память о венецианских карнавалах.

– Угу. На которых я никогда не бывала и не буду, – произнесла Оксана и бросила маску на цветы, лежавшие на стуле. – Ладно, провожай давай в душ, москвич, хочу помыться с дороги.

После душа Оксана вернулась в чалме из красного полотенца на голове, свежая и румяная. И, обращаясь не к Ивану, заговорила, будто сама с собой: «Я девушка простая и открытая, какая есть. Помнишь, мы у тебя пели тут? Так после этой спевки нам Славик, наш руководитель, раздал всем по десятке. Сказал, что это домоуправление отблагодарило нас за выступление-то. Только я сразу поняла, что никакое там не домоуправление, а ты это, москвич, отдал свои деньги нам. Вроде не богач, подумала я, а щедрый и простой, я-то вижу. Такой не подведет и не обманет. С таким не надо притворяться. Примет, какая есть. Вот и приехала к тебе, москвич».

Оксана чуть помолчала, улыбнулась и добавила: «А где отдохнуть с дороги, Иван?» Брагин чуть встрепенулся и заговорил: «Отдохнуть с дороги? Да-да, сейчас покажу. Провожу».

– Вон там, – показал он рукой в дальнюю сторону мастерской.

Они зашли в импровизированную, но очень удобную спальню – выгородку с окошечком в потолке.

– Да, москвич, я очень хочу отдохнуть с дороги, – проговорила Оксана и, распахнув халат, сбросила его на пол и тюрбан с головы стряхнула.

Брагин чуть в обморок не упал от открывшейся ему красоты! Такого совершенства форм ему не приходилось видеть еще ни разу. Все произошло так быстро, неожиданно, страстно и естественно, что Иван и опомниться не успел. Они лежали нагишом в постели, беззаботные и счастливые. Оксана сладко потянулась и сказала: «Теперь и перекусить можно». Встала, накинула халат, тапочки и направилась к обеденному столу Брагина, на котором все еще лежал ее открытый чемодан. Сняла его на пол и принялась нарезать сало, хлеб, чистить лук и чеснок. Иван принес из холодильника «Советское шампанское» и бутылку «Старки». Сало оказалось настолько вкусное, а лук, чеснок и черный хлеб так дополняли его вкус, что колбасу-сервелат, которую Брагин приготовил и принес вместе с бутылками, никто и не тронул.

После такой простой еды, попробовав по очереди и шампанское, и «Старку», и горилку, они, веселые и сытые, снова отправились в спальню. В четыре часа вечера их разбудил телефон. Иван натянул рубаху и пошел к аппарату. Поднял трубку и услышал голос Сафрона.

– Ваня, привет. Я говорил тебе, что есть дело. Подъеду к тебе скоро – и не один. Купца привезу богатого! Картину твою хочет купить. Только «Золотую Бабу» не отдавай, убери ее с глаз долой, – проговорил весело продюсер.

– Приезжайте, конечно, Сафрон Евдокимович. Только я тоже не один. Меня муза посетила, – ответил тоже весело Брагин.

– Меня сегодня муза посетила, так немного посидела и ушла? – скаламбурил Сафрон словами известной песни Высоцкого, добавил: – Жди! – и положил трубку.

Иван направился поднимать Оксану, но она уже шла навстречу в своем замечательном халате и тапочках. Шла и улыбалась Ивану – такая красивая и спокойная. Брагин объяснил ей, что приедут гости. Они вместе прибрались на столе, и Оксана сказала, что ей надо переодеться – в халате неудобно встречать гостей. Взяла из чемодана какие-то вещи и ушла в спальню. Когда она вернулась в центральную залу, Иван опять был поражен ее красотой и с трудом удержался от желания немедленно увести ее обратно в спальню. Через полчаса приехал Сафрон с высоким, хорошо одетым мужчиной. Когда они увидели Оксану, стоявшую рядом с Иваном, то остановились как по команде.

Сафрон посмотрел на Брагина, потом – на Оксану и произнес: «А как же твою музу зовут, Ваня?» Иван, обрадованный такой реакцией, проговорил: «Сафрон Евдокимович, это Оксана». А потом, повернувшись к девушке, продолжил: «Оксана, а это мой друг и продюсер Сафрон Евдокимович Опетов». И перевел взгляд на незнакомца.

– А это заведующий комиссионным магазином Аркадий Дмитриевич Шурупчик, прошу любить и жаловать, – произнес Сафрон Опетов.

Они поздоровались за руку и отправились в зал. Сафрон стал показывать гостю картины, рассказывая сюжеты их и мифологию. Иван изредка комментировал, если спрашивали. А Оксана, найдя посуду в шкафу, стала сервировать стол на четыре персоны. Шурупчик надолго задержался у картины «Рожество Христово» и проявил желание приобрести ее. Негромко договорились о цене и направились к столу, на котором, к удивлению Брагина, кроме сала, красовались соленые грибочки, огурчики и помидоры, видимо, тоже привезенные Оксаной. Уселись. С удовольствием выпили и закусили. И тут Иван, вспомнив, сказал Сафрону: «Сафрон Евдокимович, а я же прослушал записи Владимира Высоцкого, сделанные в Париже. Всё, как вы говорили: новые песни с оркестром, прекрасный звук. Замечательные песни».

– Не может быть, Ваня, где бы ты их мог прослушать? Ведь пластинка еще не вышла! – весело ответил Сафрон.

– А вот прослушал. Мне, когда «ходил в народ» после выставки, кассету дал переписать Сережка, сын Николая Ивановича, соседа с третьего этажа, – проговорил Брагин и направился к магнитофону «Маяк». Перемотал катушку и включил запись. Из динамиков зазвучал оркестр и всем знакомый голос.

– Невероятно, Ваня, это точно та запись, что я слышал у Шемякина в Париже. Как же так? Ведь пластинка-то еще не вышла? Это же крах всем надеждам Высоцкого, это же катастрофа! – пробормотал тихо Сафрон.

– У меня тоже есть эти записи, они у всех уже есть, Сафрон Евдокимович, какие проблемы-то? – спросил удивленно купец Шурупчик.

– Проблемы большие, очень большие, Аркадий Дмитриевич. И надежды у Высоцкого на эти пластинки были большие, – ответил Сафрон. И тут Иван вспомнил, что ему рассказывал Сафрон. Все замолчали, слушая песню Высоцкого. Когда песня закончилась, Оксана вдруг неожиданно для всех произнесла: «А мне не нравится голос Высоцкого – хриплый, надрывный какой-то. Я люблю чистые голоса». Брагин, чтобы сгладить неловкость, встал и выключил магнитофон. А потом объявил, что Оксана тоже поет в камерном хоре.

– Тогда понятно, – сказал грустно Сафрон.

– Может, вы нам что-нибудь исполните? – вдруг добавил он и посмотрел на девушку.

– Одна – без хора? – спросила Оксана.

– Да, одна, без хора, – ответил Сафрон с легкой ухмылкой.

– Тогда я должна пойти на сцену, – сказала Оксана, поднялась и направилась к сцене. Встала под уже проданной картиной «Рожества» и запела «Аве Мария» Шуберта. Запела сразу, без жеманства и какой-либо подготовки чистым, красивым голосом. Сафрон аж онемел, услышав этот голос, исполнявший на чистой латыни сложнейшее вокальное произведение, да еще в родной тональности. Оксана закончила петь, улыбнулась равнодушно и вернулась за стол, к трем молчавшим мужчинам.

Сафрон первым встал и зааплодировал, его примеру последовали и Иван, и Шурупчик. А девушка сидела за столом и скромно улыбалась.

– Вы прекрасно подготовлены, Оксана, – произнес ошеломленный Сафрон.

– Да, как-то так Славик научил, дирижер наш, руководитель, – ответила Оксана, улыбаясь.

– Но училище-то окончили? – снова пылко произнес Сафрон и уселся напротив.

– Да, закончила ПТУ при заводе, на токаря, – ответила Оксана.

– Как на токаря? – удивленно спросил Сафрон.

– Так – на токаря! Я токарь четвертого разряда, работаю на заводе в Харькове. Кручу ручки на токарном станке, точу болванки, – весело проговорила Оксана.

– Так хор у вас не профессиональный? – спросил еще более удивленный Сафрон.

– Не-а, самодеятельность у нас. В клубе заводском спевки проводим. Славик дирижирует, а мы поем. Я в хор-то этот пошла потому, что нас с работы отпускают раньше на два часа, два раза в неделю на спевки эти, – опять улыбаясь, ответила девушка.

– Так вы хотите сказать, что вообще нигде не учились музыке? – опять спросил Сафрон.

– Не-а, чему Славик научил, то и пою, – уже смеясь, ответила Оксана.

– Невероятно, – проговорил Сафрон, – у вас очень большой талант, Оксана! А вы, похоже, об этом даже и не догадываетесь? Вам учиться надо! Вас ждет большая сцена!

– А я не хочу! Несерьезно все это. Неинтересно мне – а-а-а, о-о-о, – нытье одно и только! Я простую жизнь люблю. Людей простых, незазнаистых, люблю. Работать люблю по-настоящему. А отработал – и свободен, – закончила Оксана и уже весело засмеялась.

Аркадий Шурупчик предложил выпить за талант. Выпили, закусили, и они с Сафроном засобирались. И только сейчас Сафрон обратил внимание на венецианскую маску, лежащую на букете цветов на стуле. Он взял ее в руки, осмотрел и сказал: «Какая чудесная вещь! Прекрасная ручная работа и, судя по камбоджийскому лаку, ей лет сто уже или больше? Только этот лак не теряет блеска и не трескается от времени. Откуда у тебя, Ваня, такой антиквариат? Такую маску в Венеции можно приобрести за тысячу или две долларов, а в Штатах она будет стоить в два, в три раза дороже!» И Сафрон с неподдельным интересом посмотрел на улыбающегося Брагина.

– Это мой подарок, – прозвучал голос Оксаны, – мне ее Ваня подарил.

Оксана подошла к Сафрону, взяла у него из рук маску и приложила к своему лицу.

«Какая же она красивая у меня!» – подумал Иван, глядя на Оксану.

«Да, хороша, чертовка!» – подумал Сафрон.

А о чем подумал Аркадий Дмитриевич Шурупчик, нам неизвестно, ведь тот, кто открывает свои думы, тот их лишается. Они с Сафроном сняли картину и понесли бочком к выходу. И уже на пороге Сафрон шепнул Ивану: «Муза – то что надо, Ваня! – а про себя продолжил: – Вот ведь, как говорится в театральных кругах, Бог плюнул на темечко и попал, но не в того! Неинтересно ей, видите ли! Столько людей, артистов всю жизнь стараются, добиваются совершенства! Работают без устали, а у них ни черта не получается. А ей ОН все дал, да она не берет – неинтересно ей! Да, и вот так бывает!»

А Оксана в это время положила маску в чемодан и закрыла его на всякий случай. Потом они вдвоем с Иваном убрали со стола. Прибрались везде и отправились досыпать. «Так и не попали мы сегодня в Третьяковку! – уже укладываясь, произнес Брагин, – да ничего, завтра сходим». И выключил свет.

Наутро, когда они проснулись, Иван объявил:

– Сейчас чайку попьем – и в Третьяковку!

– Ой, Ваня, даже и не знаю, – ответила Оксана, – я на Красную площадь хочу, в сердце столицы нашей Родины – Москвы.

– Да ты что, Оксана, в Третьяковке новая экспозиция выставлена! Обязательно надо! – весело проговорил Иван и поцеловал Оксану в щеку.

– А мне надо, Ваня, сапоги на манке обязательно, – ответила она спокойно.

– На чем? – спросил Иван удивленно.

– На манке. На такой белой подошве, югославские. Эх ты, москвич, ничего не знаешь! – ответила Оксана и засмеялась.

– А где их дают? – опять спросил Брагин.

– Так там и дают, на Красной площади, в ГУМе, – сказала Оксана и удивленно посмотрела на Ивана.

– Так пойдем – прогуляемся и купим. Здесь недалеко! – опять весело проговорил он. Они попили чаю, оделись и направились под ручку на Красную площадь. Прошли мимо расписанного Иваном доминошного стола, на котором уже стучали костяшками соседские мужики по случаю выходного. Мужики увидели молодую пару, поздоровались с Иваном, и кто-то из них спросил:

– А как же барышню вашу зовут, Иван Тимофеевич?

– Барышню зовут Оксана Владимировна, – звонко ответила, не поворачивая головы, Оксана, – привет пролетариям Москвы от рабочего класса Харькова!

И они, не останавливаясь, проследовали дальше. Перешли Москву-реку по Большому Замоскворецкому мосту и, пройдя мимо собора Василия Блаженного, направились в ГУМ. А там народу – как муравьев в муравейнике! Оксана покрепче ухватилась за руку Ивана, и они стали искать. Да где же продают эти женские сапоги югославские на манке? И ведь нашли! Правда, очередь была огромная. На первом этаже начиналась, а заканчивалась на третьем. Заняли очередь. Спросили, сколько стоят и сколько в руки дают? Им сказали, что дают одну пару в руки, а стоят они восемьдесят рублей.

– Ух ты, – проговорила Оксана, – а у нас в Харькове на толкучке сто восемьдесят просят. Спекулянты проклятые.

– А давай купим две пары, и дорогу оправдаем? – вдруг сказал, довольный своей смекалкой, Брагин.

– А можно? – спросила Оксана.

– Можно, Оксана! Все можно! – ответил Иван с важным видом.

– Тогда давай. Я их девчонкам из хора продам. С руками оторвут, – проговорила радостно Оксана и нежно прижалась к Ивану. Они простояли полдня, но две пары сапог купили. Потом прогулялись с коробками по Красной площади, и, счастливые, хоть и уставшие, потопали домой. Когда проходили по двору мимо доминошного стола, на котором соседские мужчины по-прежнему стучали костяшками, им кто-то крикнул:

– С обновками вас, Иван Тимофеевич и Оксана Владимировна!

– Давай играй, да рыбу не прозевай, любопытный ты наш! – ответила Оксана за себя и за Брагина.

И они поднялись в мастерскую. Скинув пальто, Оксана опять принялась мерять сапоги, а Иван полез на крышу кормить птиц. Когда он спустился, то почувствовал вкусный запах жареной картошки. Оксана стояла в новых сапогах у плиты и бойко колдовала над сковородкой. Такой вкусной картошки, пожаренной на сале с лучком, Иван в жизни своей не пробовал. А оставшиеся со вчерашнего дня соленья и «старочка» сделали ужин незабываемым. Обмыли сапожки, покушали и бегом побежали в спальню. Потом встали, доужинали, и опять ночевать.

Выключая свет, Брагин снова посетовал – мол, жаль, что не поспели в Третьяковку. Ну да ничего, завтра сходим. Забрался в теплую постель и прижался к Оксане.

– А я ведь завтра уезжаю, Ваня, в 16:05, – тихо проговорила она.

Иван помолчал немного, а потом спросил:

– А может, останешься?

– Нет, не могу, в понедельник на завод надо, – ответила Оксана.

– А ты съезди, рассчитайся с завода, да возвращайся, – произнес Иван решительно.

– А не пожалеешь? А как надоем или ты мне надоешь? Я ведь не сапожки, не выкинешь в окошко, – негромко промолвила Оксана.

– Вовек не пожалею, – ответил Иван, обнял нежно девушку и поцеловал.

Проснулись они поздно, и Оксана сразу принялась укладывать чемодан, а Иван неумело пытался помочь. Кое-как утолкали все. Позавтракали и снова отправились в спальню. В два часа Оксана заволновалась: мол, надо ехать на вокзал. Брагин возражал: мол, еще рано. Но Оксана настояла ехать. Собрались, присели на дорожку и вышли во двор. Прошли мимо доминошного стола, где по-прежнему отдыхали соседские мужики. Кто-то из игроков опять крикнул:

– Уезжаете, Оксана Владимировна? Счастливого пути!

– Вытри слезы и не плачь, я куплю тебе калач, – ответила Оксана и все так же гордо, не поворачивая головы, добавила: – А если будешь плакать, куплю говенный лапоть.

И мужики за столом заржали во все горло. А кто-то произнес, смеясь: «Вот так бой-баба, любого отбреет! Возвращайтесь скорее, Оксана Владимировна».

Но Иван с Оксаной этих слов уже не слышали. Они вышли на Большую Ордынку, поймали частника и поехали на вокзал. Приехали рановато, прошли на перрон и стали дожидаться поезда.

– А почему ты вначале меня все звала «москвич»? – вдруг спросил Иван.

– А тебя все девки в хоре москвичом зовут. Запал, говорят, Оксана, на тебя москвич. Один Славик тебя художником звал, – ответила Оксана.

– Так я и есть художник, – проговорил Брагин и посмотрел на девушку с любовью.

– Да какой ты художник, Ваня? Художники вон портреты рисуют, чтоб лица запомнить навечно, а у тебя все сказки, фантазии. Несерьезно все это, москвич, – произнесла Оксана с ухмылкой.

Подошел поезд.

– Ну что, Ваня, будем прощаться по-свойски. Завтра позвоню вечером. Не обижайся, если что, – сказала Оксана и пошла в вагон.

Иван занес чемодан. Они поцеловались на прощание, и он вышел из вагона, немного осерчав. Поезд тронулся. Иван помахал рукой Оксане и пошел домой, рассуждая по дороге: «Портреты, значит? Ну, я тебе излажу портрет!» – уже весело подумал Иван.