Читать книгу Odnoklassniki.ru. Неотправленные письма другу - Анатолий Зарецкий - Страница 7

“Ирочка-Ирочка. Что же ты наделала”, – мысленно повторял и повторял этот бессмысленный ай-яй-яй весь недолгий путь от кладбища до трамвайной остановки.

“Все было бы иначе. Все могло быть иначе. Все было, как было. Ничего не изменить”, – закружилось в голове на все полчаса ожидания трамвая.

Лишь в переполненном вагоне водоворот печальных мыслей отступил, сметенный бурными реалиями бытия. Плотно прижатый к какой-то испуганной девушке, привычно принял на себя напор толпы, стремящейся расплющить обоих, и вдруг живо представил на ее месте Ирочку. Два года назад точно также мы ехали через весь город к моей любимой Людочке. И теперь всю дорогу невольно вспоминал, как это было.

А всё началось незадолго до той памятной поездки.

Однажды взял увольнительную и отправился домой. Зачем, не помню – на третьем курсе даже выходные предпочитал проводить в казарме. У подъезда своего дома стояла Ирочка и, похоже, кого-то ждала. Пару раз девушка взглянула на меня, но, очевидно, не узнала – я был в форме. Хотел, было, пройти мимо, но так захотелось хоть что-то узнать о Людочке, которую не видел уже около двух лет.

Обстоятельного разговора не получилось. Проигнорировав мои вопросы, Ирочка предложила встретиться.

– Мы и так встретились. Я жду, – вежливо улыбнулся и замер в трепетном ожидании.

– Толик, я тебя сто лет не видела. А в форме вижу впервые. Она так тебе идет! Слушай, зайди ко мне вечером, часиков в девять. Зайдешь?

– Ирочка, ты спешишь?

– Нет. Но ты не был у нас сто лет. Хоть покажу тебя в форме нашим. Как же она тебе идет! – восторгалась девушка, поворачивая меня во все стороны, как куклу, – Нет, Толик, всё. В девять у нас. Я жду, – решительно заявила она, и, не попрощавшись, стремительно рванула в свой подъезд.

Когда девушка пригласила зайти вечером, я не так уж и удивился. Когда-то мы часто бывали у нее в гостях. Тогда еще была жива ее бабушка, которая постоянно выглядывала из окошка во дворик, где наша дружная четверка всегда на виду, а иногда звала нас подкрепиться.

Еле дождался назначенного часа и отправился “на свидание”, как объявил дома. Дверь открыла Ирочка. Она оказалась одна.

– А где Эдик? – спросил ее о старшем брате, – И где родители?

– Родители в театре на вечернем спектакле. А Эдик живет у жены. Уже давно. Проходи в мою комнату. Я сейчас.

С трепетом вошел в небольшую комнату, где не был уже лет двенадцать. Тогда она казалась нам, детям, такой огромной. Выглянул через окошко в наш дворик, и снова удивился изменению своего восприятия габаритов.

Даже не заметил, как сзади неслышно подошла Ирочка, и, вдруг, крепко обхватив руками, прижалась так, что сразу во всей полноте ощутил ее женские прелести.

– Как долго я мечтала, что ты окажешься здесь. А я смогу обнять тебя, как сейчас, – тихо, но вдохновенно произнесла девушка.

Соблазн был столь велик, что на мгновенье замер, расслабленный нежданным подарком. С трудом одолев минутную слабость, решительно высвободился из объятий и отскочил, как ужаленный. Вот это сюрприз!

– Ирочка, что с тобой? Разве девушка может так себя вести? – мучительно выдавливал фразы, медленно приходя в себя. Ведь даже в мыслях не мог допустить, что молодая девушка может быть столь экспрессивной, чтобы по своей инициативе обнять парня и говорить ему такие слова, – Ирочка, я зашел к тебе узнать что-нибудь о Людочке. Она – твоя подруга. Ты знаешь, как я к ней отношусь. Я не понимаю тебя. Я ухожу.

– Ты ее любишь, – вдруг с такой болью сказала девушка, что не посмел двинуться с места, – Значит, все было напрасно, – произнесла она загадочную фразу.

Я смотрел на нее и по-прежнему ничего не понимал. В сумерках, которые незаметно сгустились в неосвещенной комнате, ее лицо казалось необыкновенно выразительным. Она нисколько не скрывала чувств. Беспредельное отчаяние выражалось в позе, в выражении лица и, наконец, в её глазах, неотрывно смотревших на меня.

Я давно не видел её так близко. А девушка, меж тем, совсем незаметно для меня, стала красавицей. Голубоглазая натуральная блондинка с вьющимися от природы волосами (в детстве за эти кудряшки мы звали ее “шестимесячным барашком”, намекая на модную шестимесячную завивку). Она хорошо воспринимала загар, и смуглый цвет лица держался у нее до весны. Немного подкачал нос, как говорила, “греческого происхождения”. Но, именно благодаря ему, она смотрелась, как штучный экземпляр на общем фоне серийной продукции.

Она выглядела крупнее Людочки, и была прекрасно сложена. Внесла свой вклад и художественная гимнастика, которую они осваивали вместе.

Припомнилось, как однажды встретил ее на пляже. Я уже окончил первый курс института и совсем недавно рассчитался с заводом. Здесь, на водохранилище, что неподалеку от института и от завода, вот уже пять месяцев занимался в секции академической гребли.

Год физической работы на заводе и ежедневные изнурительные тренировки принесли свои плоды – я был в великолепной физической форме. Мне думается, в тот год она была лучшей за всю мою жизнь.

Был выходной день. Я только что сдал лодку после четырехчасовой гребли и шел на пляж искупаться. Шел босой, в выцветших за лето спортивных брюках, невнятной расцветки, и в такой же майке, бывшего голубого цвета, с еле заметной буквой “D” на груди. За лето загорел до черноты, а мои волосы выгорели почти до снежной белизны. Голова повязана черной шерстяной ленточкой, а макушку закрывал полосатый, сшитый из старой тельняшки, платок, закрепленный этой ленточкой. Моя повседневная одежда была в сумке.

Я устало брел по пляжу на давно облюбованное место, где намеревался понежиться на нежарком солнышке подальше от отдыхающей публики. Неожиданно кто-то окликнул по имени. Это была Ирочка. Я давно не видел ее в купальнике – кажется, еще с детских лет, когда мы совершали наши групповые поездки на пляж. Выглядела она великолепно.

А девушка подошла и, с улыбкой оглядев мой мокрый от пота и водяных брызг маскарад, вдруг протянула руку. Я удивился – мы никогда так не приветствовали друг друга. Ее рукопожатие было энергичным и сильным.

– Привет, Толик. Ты что, здесь живешь?

– Привет. Почему ты так решила?

– У тебя вид морского пирата. Или завсегдатая пляжей. Ну, и мозоли у тебя на руке! А честно, что ты здесь делаешь? – спросила, продолжая пристально разглядывать.

– Там учусь. Там работаю, – показал рукой на видневшиеся корпуса института и завода, – А здесь катаюсь на лодках. На таких, – махнул в сторону проплывавшей академички.

– Теперь понятно, откуда твои мозоли, атлетический вид и черноморский загар.

– Да у тебя тоже видок неслабый. Народ одобряет. С кем ты здесь, и куда направляешься? – поинтересовался я. Краем глаз видел, что проходившие мимо ребята дружно поглядывают на девушку – на ее породистое личико и ладненькую фигурку.

– Так, со школьными друзьями. Вот послали за мороженым на ту сторону. Придется обходить через мост.

– Да-а-а. Была бы сейчас моя лодочка, мигом бы перевез. Ладно, Ирочка. А в целом, как дела? Вроде живем рядом, а видимся на пляже, да и то впервые. А как там твоя подруга? – попытался заодно навести справки о Людочке.

– Дела идут. А тебя совсем не видно. Зашел бы в гости, – пригласила она, как бы не расслышав мой последний вопрос.

– За приглашение спасибо. Будет время – будет дело. Ирочка. Ты, наверно, не расслышала? Я тебя спросил о твоей подруге, а ты не ответила, – напомнил ей.

– Да я сама её давно не видела. Ну, ладно, пока, – резко завершила разговор девушка. Мы распрощались и разошлись.

Я добрался до своего места на пляже, разделся, лег на теплый мягкий песочек и даже слегка задремал на нежарком, уже осеннем солнышке.

Неожиданно, что-то вроде внутреннего сигнала, заставило очнуться и посмотреть наверх – на песчаный гребень пляжа, что тянулся вдоль водохранилища. И сразу увидел две девичьи фигурки, словно плывущие по песку вдоль береговой линии. Одна распознавалась сразу – это, конечно же, была Ирочка. В другой, к своему удивлению, опознал Людочку.

“Да, хороша же ты штучка, Ирочка. Давно не видела свою подругу. Очевидно, как отправилась за мороженым. Вот и попробуй, разбери ваши женские хитрости”, – размышлял, соображая, как поступить.

Хотелось встать и подойти к подругам. Но что скажу? Поставлю в неудобное положение Ирочку. И как все воспримет Людочка? Ведь за такой долгий срок ничего не изменилось в наших отношениях. Все просто – нет никаких отношений. Есть, что есть – моя несчастная любовь. И есть она – недоступная богиня, которой по-прежнему поклоняюсь, не рассчитывая на милость и снисхождение к простому смертному.

Как же она хороша! Я смотрел на любимую, и не мог оторвать взгляда. При свете низкого вечернего солнца обе девушки выглядели жрицами любви античного храма. Их тела безупречны. Пропорции – идеальны. А походка. Я никогда больше не видел, чтобы так необыкновенно красиво ходили женщины. Куда там современным манекенщицам с Европейских подиумов. Вряд ли они пройдут так безупречно своей вихляющей походкой эти триста метров пляжа по глубокому рыхлому песку. Я ничего не преувеличил. Весь пляж замер, наблюдая праздник жизни. Все взоры мужчин и женщин, как магнитом, были прикованы к двум красавицам. И всем было видно, что Ирочка – прекрасна, а Людочка – шедевр женской красоты и совершенства. Никогда в жизни, ни на одном пляже, и нигде в иных местах, больше не видел такой изумительной картины.

Как только они прошли, разогнался и рыбкой нырнул в воду. Почти задохнувшись, вынырнул на средине фарватера, и чуть, было, ни получил серию ударов веслами стремительно мчащейся по дистанции четверки распашной. Хорошо, меня заметил рулевой и вовремя скомандовал гребцам.

– Откуда ты взялся?! Ты что, с Луны свалился?! – крикнул перепуганный рулевой.

Корпус лодки пронесся в полутора метрах от меня, а приподнятые по его команде весла – прямо над головой. “Может, и свалился”, – с грустью подумал тогда.

– Толик, – как сквозь пелену, вдруг услышал голос Ирочки, – Я не знаю, что мне делать. Как скажешь, так и будет. А пока просто расскажу, что чувствовала все эти годы, сколько тебя знаю. Когда мы были детьми, и ты был нашим командиром, мы делали все, что ты говорил. Ты был старше, и мы все тебя слушались. Но уже тогда видели, что к Людке ты относишься по-другому. Все правильно, вы еще до нас дружили. Но потом я так старалась все делать лучше нее. А ты этого не замечал. Когда в нас летели камни, ты закрывал ее, а не меня. Ты оберегал ее во всех играх. Когда играли в волейбол, ей доставались только легкие мячи. Все трудные за нее брал ты. Нам отбивали руки, а в нее не попадал ни один сильный мяч. Мне было больно и обидно. Она хоть утешала, а ты даже не подходил. Людка – моя подруга. Мы обсуждали с ней все наши тайны. И только об одной мы никогда не говорили. Я так и не призналась, что ты мне всегда нравился. А когда у вас появились малыши, и вы перестали играть в общие игры, я так жалела, что Эдик старше меня, а не такой, как твой Володя. Вы снова остались вдвоем. А потом Людка стала меняться на глазах. Я не стала ее расспрашивать. Я поняла, что теряю тебя, и не знала, что делать. Мне хотелось умереть, чтоб ты хоть тогда меня заметил.

Ирочка замолчала, отвернулась и, мне показалось, всхлипнула, но быстро взяла себя в руки и продолжила:

– А потом узнала от Сашки, что ты уезжаешь на все лето. Ты будешь летать. Попросила его показывать твои письма. Когда почитала, мелькнула шальная мысль. Я рассказала Людке свою тайну и, как бы между прочим, добавила, что ты пишешь мне из Крыма. Она не поверила. Но, я показала письмо, и даже кое-что почитала. Она ничего не сказала. А я и не спрашивала. Знала точно, Людка встречаться с тобой больше не будет. Я бы тоже не стала. Думала, может, теперь заметишь. А нет, пусть лучше ничего – ни мне, ни ей.

Я больше не мог этого слушать. Какой кошмар! Да разве такое бывает?! Мыслимо ли так играть чувствами людей? И это лучшие подруги?

Девушка, очевидно, почувствовала мое состояние. Возникла длинная пауза.

– Неужели ты её до сих пор любишь? – нарушив молчание, вдруг спросила она.

– Больше жизни, – искренне ответил тронувшей фразой из какого-то радиоспектакля и снова замолчал.

– Толик, пойми, когда это было. Безголовые четырнадцатилетние девчонки. Думала, забудет. А она до сих пор ни с кем не дружит.

– А как же ваш одноклассник, которого видел?

– Эх, Толик. Хочешь посмотреть его фото?

– Очень надо!

– Посмотри в зеркало и увидишь. Он очень похож на тебя. Но Людка сказала, сходство внешнее. Мы давно не говорим о тебе, но и так вижу – с того лета она сама не своя.

Мы снова надолго замолчали. Мне надо было осознать все, что услышал от девушки. Мне было плохо. Еще хуже, чем все эти годы – с момента осенней встречи с Людочкой, после которой прекратились наши отношения, и до сегодняшней встречи с ее подругой, открывшей глаза на мир подлости людской.

Все это время я полагал, что причина моих несчастий кроется в чем-то потаенном, недоступном моему пониманию, что можно назвать двумя словами – женская душа.

Все оказалось проще и сложней. Жили-были две девочки-подружки, которым нравился мальчик. Девочки соперничали, чтобы привлечь его внимание – и в детстве, и в юности. Пришло время, и каждая поняла, что любит. А юноша видел только одну из них – ту, которой всегда симпатизировал и уже давно любил, не замечая чувств другой девушки. Незамеченная девушка страдала. Но представился случай помешать влюбленным и попытаться похитить любовь юноши. В результате – страдают трое. Сложность в том, что вернуть счастье влюбленным может только та, которая его разрушила. Сможет ли она исправить, что натворила? Захочет ли это сделать?

– Ирочка, – нарушил затянувшуюся паузу, – А я тебя понимаю.

– Правда? – оживилась она, впавшая, после своего ужасного объяснения, в депрессивное состояние.

– К сожалению, правда. Сам страдаю, как ты. Думал, Людочка разлюбила. И не понимаю, почему. Своей вины не вижу. Значит, просто разлюбила. Столько лет мучаюсь. Потому и понятна твоя боль. Столько стихов об этом сочинил.

– Ты сочиняешь стихи?!

– Душа сочиняет. Я лишь записываю.

– Толик, прочти что-нибудь. Так хочется услышать твои стихи. Пожалуйста.

– Свои стихи вслух. Нет, Ирочка, не могу. Если хочешь, дай листок, напишу, а ты читай потом, сколько хочешь. Но они грустные, как моя жизнь без Людочки.

Ирочка принесла альбом. С ее разрешения, немного полистал. Нет, это не был ее дневник. Просто, она переписывала туда понравившиеся стихи и песни. Вкус неплохой. Молодец, девчонка. Она, оказывается, еще и не глупенькая. Пока вышла, записал ей два стихотворения из первых, что пришли в голову.

Судьба надо мной посмеялась –

Счастьем сперва поманила.

Но скоро оно изменило

И со мной до поры распрощалось.

Я с тоскою по жизни метался.

Отчаянье с ног валило.

Покинула жизни сила.

Без вины одиноким остался.

И душа одинокая билась,

Словно щепка в волнах океана.

Из глубокой сердечной раны

Кровь горячая лилась и лилась.

И теперь ничего не осталось,

Что души моей лед растопило,

Что как прежде вперед бы манило.

Ничего. Ничего не осталось.

ПОДРУГЕ ЮНОСТИ

Я полюбил мечту мою,

Которой ты была.

Мечте я отдал жизнь свою,

А что мне жизнь дала?

Я в одиночестве страдал,

Сгорая от любви.

Лишь о тебе одной мечтал,

А годы мимо шли.

И размышляя о судьбе,

Я к выводу пришел,

Что ведь мечтал не о тебе –

Об образе твоем.

Но все ж привычке изменить

Уже не в силах был.

Не в силах юность позабыть,

Мечту свою любил.

Когда Ирочка вернулась и прочла стихи, она совсем потускнела и надолго замолчала. Я тоже молчал, погруженный в горестные мысли о бездарно потерянных годах, которые, не случись этого несчастья, могли бы стать самыми яркими. Нет сомнений, что я удержался бы на главном фарватере жизни, а не скитался по ее протокам, которые то ли снова вынесут на стремнину, то ли утопят в болотной трясине.

– Толик, ты сам это сочинил? – нарушила тишину Ирочка.

– Нет, Пушкин. Вчера с ним на Пушкинской в гастрономе встретились у винного отдела, – почему-то рассердил нелепый вопрос.

– Толик, ну, глупость сморозила. Просто никогда не видела людей, которые сочиняют. Толик, ты – гений.

– Я знаю. Хотя думаю, стихи рождаются у многих. Особенно, когда жизнь не мила, или, наоборот, хорошо до поросячьего визга. Даже дети сочиняют. Я их даже не записываю. Зачем? Иногда что-то сохраняю. Потом читаю – удивляюсь. Вот и тебя, похоже, затронули.

– Точно. А я не сочиняю. Мне нравится Есенин. Я всегда его читаю, когда мне плохо. А ты сам сочиняешь. Людка счастливая. А мне никто ничего не сочинил.

– Ирочка. Ты красивая и умненькая. Тебя нельзя не любить. И кто-нибудь обязательно сочинит для тебя. Все еще впереди.

– Толик, что у меня может быть впереди без тебя? Ты прости меня, дуру. Я только сейчас поняла, какую боль вам причинила. И тебе, и Людке. Я не со зла, а от безнадёги. Думала, обе тебя еще тогда потеряли. А сегодня подошел. Такой красивый в форме. Ну, думаю, дождалась. А оказалось, ты все это время любил ее и страдал. Что я могу сделать для тебя, Толик, если сама тебе не нужна?

– Ирочка, я зла на тебя не держу. Спасибо, что сегодня открылась. Могла бы промолчать. И я никогда бы не узнал правду, и мучился от непонимания. Теперь знаю, но мне от этого не легче. Я не знаю, как исправить то, что исправить невозможно.

– Толик, я для тебя все сделаю, даже невозможное. Завтра же поговорю с Людкой и расскажу все, как есть.

– Ирочка, прости, сколько тебе лет?

– Ты же знаешь – недавно девятнадцать стукнуло. А что?

– Представляю, как ты придешь к Людочке и скажешь: “Людка, пять лет назад я тебе сказала неправду о твоем мальчике”, а она ответит: “Ну и что. Кстати, о каком?” Вот как будет.

– Толик, ты не знаешь Людку. Слушай, а у меня идея! Ты не мог бы дать мне свои стихи?

– Зачем? И что за идея?

– Я их перепишу и дам ей почитать. А потом поговорю. Я знаю, что сказать.

– Хорошо, Ирочка. В следующий выходной тетрадка будет у тебя. Расскажи о Людочке. Пожалуйста. Как она живет, чем занимается? Ведь я даже не знаю, где они живут.

– Далековато. В районе тракторного завода. Отсюда не меньше часа езды. Она сейчас болеет. Но не в больнице, а дома.

– Что с ней?

– Честно говоря, не знаю, насколько серьезно, но что-то хроническое. Раза два в год лежит в больнице по целому месяцу.

– Ну, Ирочка, ты мне сегодня гору сюрпризов преподнесла. И что у нее болит, если не секрет?

– Да стукнулась на тренировке, года три назад. Вот с тех пор у нее это самое. Сколько ни спрашиваю, всегда отвечает, не болит ничего. Просто какое-то недомогание, а потом все проходит. В общем, сам у нее спросишь.

– Ирочка, ты оптимистка. Как это спрошу, если ты с ней еще не говорила? А где это она так тренировалась? Я помню, вы с ней художественной гимнастикой занимались. Бантики, ленточки и все вроде того.

– Да ладно, Толик. Про нашу гимнастику у тебя поверхностное представление. Людка до травмы была без пяти минут мастер спорта. А это знаешь, какие элементы надо делать! Она их делала блестяще. А у вас все будет хорошо. Я знаю.

– Ну, спасибо, Ирочка, обнадежила. А про гимнастику я пошутил. Видел ваши выступления в нашей школе. Слушай, а какая теперь Людочка? Ты, смотрю, совсем взрослая, а для меня Людочка так и осталась в юности. Как она теперь?

– Людка не изменилась. Такая же открытая. Душа компании. Смеется со всеми. Друзей вагон. Но, после того лета, когда мы одни, всегда грустит. Я ее понимаю, но со мной она давно ничем не делится, будто чует мою вину. Я так и не узнала, что у вас тогда было. Это “табу”. А живут они все также, скромно. Толик, а что все-таки было?

– Любовь, Ирочка. Настоящая, большая. Вроде бы, ничего такого. У нас с тобой сегодня свидание посерьезней. Объяснились. Даже обнимались. Прости, что-то не то несу.

– Да, говори, Толик, не стесняйся. Я сегодня камень с души сняла. Еще бы с Людкой удалось.

– Знаешь, Ирочка. Вот смотрю на тебя. Ты красивая. Глаза, как небо. Волосы, как лен. Греческий профиль. На умной головке натуральный шестимесячный барашек. Фигурка, как у греческой богини. Вон сколько комплиментов выдал. Ирочка, все это правда. Ты роскошная девушка – “мечта поэта”.

– Толик, я сейчас расплачусь, – вдруг вклинилась в монолог девушка.

“Действительно, наговорил. Почти объяснение в любви“, – подумал я и продолжил:

– Ирочка, ничуть не преувеличил. Сам видел, как на тебя ребята смотрели на пляже. А я видел в тебе только товарища. Вот Людочка – другое. Вроде тоже подруга. Как ты, как Талка. И все же, с самого начала она была не как все. Впервые увидел ее еще ребенком. Вокруг ходят люди, а она стоит неподвижно у входа в общежитие, худенькая, маленькая, одна-одинешенька. А я смотрю на нее и не могу оторваться. Что-то потянуло к ней, как магнитом. И так захотелось подойти и узнать о ней все. А оказалось, Людочка второй день голодала. Я ей даже весь свой хлеб отдал. И потом долго подкармливал, потому что у них даже обычная еда была не всегда.

– Да, Толик, Людка всегда жила бедно. Я ей свои старые платья дарила.

– Да и потом, Ирочка, – продолжил я, отметив, что мне и моим братьям тоже дарили старые вещи, особенно в младших классах, – Помнишь, как мы побеждали “фрицев”? И палками дрались, и камнями, и в рукопашную. Чем не война? А ведь я настоящих “фрицев” видел в лагере. Правда, даже в свои пять лет их различал. Солдаты играют на губных гармошках, смеются. Люди, как люди. Входит офицер – строгий, холодный. Мгновенно команда: “Ауф штейн! Штильге штанген!”. И я со всеми вскакиваю, вытягиваюсь в струнку, руки на бедрах. Они разные, но все они были нашими врагами. И я видел “фрицев” своими глазами, а не в кино. И наш клич тогда воспринимал по-настоящему.

– Ты был в лагере? А как ты туда попал? – снова перебила Ирочка.

– Я там родился и жил до шести лет, пока ни попал в больницу на полгода, а из больницы уже сюда, в наш домик. Родители там работали. И еще. Помнишь, по радио передавали песню – там еще такие слова: “Как невесту, Родину мы любим”. Она до сих пор нравится. Помнишь, когда “фрицы” пригласили на помощь ребят из соседнего двора, а мы от них все равно отбились? Думаешь, почему? Да потому, что за моей спиной стояла Людочка. Она была для меня как невеста, как Родина. Я должен был ее защитить. Не знаю, почему, но из вас, девочек, только Людочку представлял невестой, что из песни. А вы были моими солдатами. Я командовал вами, как немецкий офицер. Расчетливо. Не жалея никого. И мы побеждали.

– Да, Толик, удивил. Значит, солдаты? – то ли спросила, то ли обиделась Ирочка.

– Да, Ирочка, в бою – солдаты.

“Вот и до политзанятий докатился”, – вдруг подумал, пока нес всю эту ненужную девушке чушь. Но видел, слушает внимательно. И продолжил:

– А вот когда я впервые увидел Людочку с сестричкой, и она рассказала, как уже больше года заботится о ней вместо мамы. А ей самой не больше восьми. Я видел это в ней и раньше – когда играли в дочки-матери. А тут Людочка в роли мамы настоящей девочки. Так захотелось, чтоб Светка вдруг стала нашей с Людочкой дочкой. И я долго относился к ней, как к дочке. Мы с Людочкой тогда года три вместе воспитывали нашу малышню. Людочка – это моя жизнь. Громкие слова? Нет, Ирочка. Именно это я чувствовал, когда родилась наша любовь. И знаю, Людочка чувствовала то же самое. Я видел это в ее глазах, вместе со своим отражением.

– Толик, ты так хорошо говоришь. Вот увидишь. Людочка почитает твои стихи, и мне говорить ей ничего не придется. Напиши, пожалуйста, еще парочку. А то целую неделю ждать. А я буду читать и думать, что ты написал мне.

– Ну, Ирочка, ты и мазохистка. Давай твой альбом.

Я от жизни не жду ничего –

В моем будущем нет тебя.

Полюбить не могу никого

И живу, ничего не любя.

Радость, счастье, мои мечты –

Все из сердца ушло. Только ты

В моих мыслях, в моей крови –

Вечный призрак погибшей любви.

***

Я люблю весенний ветер,

В синем небе облака.

Если солнце ярко светит,

Тает вмиг моя тоска.

О далеком, о прекрасном

Сердце радостно стучит.

Напоенный светом ясным

Дух ликует и кипит!