Читать книгу Отпуск - Андрей Эмдин - Страница 7

Следующие несколько дней в тропическом раю, подаренном мне предусмотрительным другом, прошли почти так же, как и первый. Днем я проводил время на пляже с новыми знакомыми, а вечером встречался с ними в клубе, чтобы неспешно в мерцающем свете свечей побеседовать на отвлеченные темы. Ребята познакомили меня с другими гостями острова – оказалось, что они и впрямь неплохо знают всех отдыхающих, и контингент на острове меняется редко. Впрочем, «познакомили» – это громко сказано, поскольку каждый из других гостей отеля к моменту нашего знакомства уже знал мое имя и располагал некоторыми сведениями относительно моего пребывания на острове. Так что знакомился с ними все-таки я.

Островная идеология полного отречения от мирских забот, и погружения в тропическую нирвану, первое время вызывавшая во мне раздражение, стала восприниматься как что-то неизбежное. На острове было не слишком много занятий, и я счел, что перестать сопротивляться действительности и принять остров со всеми его особенностями – лучший способ начать получать удовольствие от происходящего.

В один из вечеров я решил не идти в клуб с друзьями, а вместо этого остаться в номере, читая книги, которые случайно нашлись в одной из прикроватных тумбочек. Нужно ли говорить, что находка в полной мере соответствовала моим литературным вкусам? В тумбочке нашлись несколько произведений современных фантастов, парочка популярных книг по психологии и одна почему-то про практику медитаций и осознанных сновидений.

«И сюда добрались оккультисты», – с неудовольствием думаю я, закидывая книгу обратно в глубину тумбочки.

После пляжа я ссылаюсь на плохое самочувствие и сообщаю, что сегодня не смогу составить моим друзьям компанию. Не думаю, что они мне поверили – обстановка острова, казалось, не допускала самого факта существования у людей плохого самочувствия. Но будучи людьми вежливыми, друзья не подали виду, пожелали мне скорейшего выздоровления и скрылись в отеле, чтобы привести себя в порядок перед традиционными вечерними посиделками.

Остаток вечера я провожу в кровати, погрузившись в чтение и угощаясь из тарелки с виноградом, которую предусмотрительно захватил из клуба еще за завтраком. Чтение настолько увлекает истосковавшийся по новым впечатлениям ум, что я не замечаю, как на острове наступает ночь.

Бросаю взгляд на окно, вижу сквозь полупрозрачную тюль вновь появившуюся над островом луну и вспоминаю причудливый ночной танец морских огоньков, к которому не возвращался со своего первого вечера на острове. Ведомый странным порывом, я поднимаюсь с кровати, вдеваю ноги в шлепанцы и направляюсь к двери номера.

Выйдя на улицу, вдыхаю прохладный ночной воздух. Где-то справа приглушенно играет музыка, слышится смех и звон бокалов. Клуб живет своей традиционной вечерней жизнью вне зависимости от моего присутствия.

Вместо того, чтобы двинуться навстречу музыке, мерцающему свету свечей и нейтральным разговорам, я направляюсь прямо, в сторону темного пляжа.

Через некоторое время вдалеке у воды снова проявляется знакомое призрачное голубое свечение. Матовая синева с моим приближением становится все отчетливее, как вдруг я замечаю у воды маленький желтый огонек. Огонек колеблется и то виден отчетливо, то на несколько секунд исчезает из поля зрения. Я, ведомый любопытством, чуть корректирую курс и направляюсь к загадочному источнику света.

Подхожу ближе, и мне удается разглядеть рядом с огоньком силуэт человека. Человек сидит у самой воды, полуосвещенный светом стоящей рядом старомодной керосиновой лампы. Несмотря на стеклянный абажур, огонек лампы горит неровно, то освещая фигуру сидящего рядом человека, то погружая её в темноту.

«Кто-то из гостей отеля?» – думаю я.

Маловероятно.

Я несколько раз делал попытки вытащить своих друзей вечером из уютных клубных кресел и переместить вечеринку на пляж, но они всегда вяло отмахивались от этой затеи. Судя по всему, будучи завсегдатаями этих мест, они неоднократно посещали береговую линию ночью, и сумасшедшая красота неоновых огоньков уже не вызывала у них прежних эмоций.

Когда до человека с лампой осталось всего несколько шагов, я, наконец, смог лучше рассмотреть его. Точнее её – сидящая на берегу рядом с лампой фигурка оказалась женской. Девушка сидела на песке, опустив ноги в воду, и с интересом наблюдала за реакцией любопытных светящихся обитателей местных прибрежных вод на её действия. В точности, как и я, в первую свою ночную вылазку к морю.

Незнакомка с любопытством склонила лицо и её светлые длинные волосы, оказавшиеся над самой поверхностью воды, тут же окрасились в мистический синий оттенок. Девушка была настолько увлечена происходящим, что не слышала, как я подошел.

Я некоторое время думаю, как привлечь её внимание, чтобы не напугать. Но перебрав несколько вариантов и придя к выводу, что не существует ни единого способа подкрасться ночью к одинокому человеку на пляже, не испугав его, тихо произношу:

– Привет.

Девушка вздрагивает всем телом, раздается плеск воды, и огонечки отшатываются от опущенных в воду ног. Она поворачивается ко мне, и керосиновая горелка теперь освещает половину её испуганного, красивого, немного детского и совершенно незнакомого мне лица. Я еще не успел выучить имена всех обитателей острова, но худо-бедно узнавал их в лицо и сейчас готов был поклясться, что этой девушки среди гостей раньше не видел.

Незнакомка тем временем берет себя в руки и смущенная своей реакцией произносит с легким вызовом в голосе:

– Вы меня напугали! Привет.

– Я не хотел тебя напугать, – отвечаю я без лишних церемоний, привыкший к тому, что гости отеля с первой минуты знакомства переходят с другими постояльцам на ты. – Просто весело хлопнуть тебя по плечу показалось мне еще худшей затеей. Я присяду?

Девушка молчит, а потом вдруг неожиданно задает вопрос:

– Как меня зовут?

– Это какая-то игра? – озадаченно отвечаю я, попытавшись улыбнуться. Но тут же стираю улыбку с лица, когда замечаю, что белокурая незнакомка совершенно серьезна.

– Я не знаю, как тебя зовут, – в тон её серьезному лицу признаюсь я.

Взгляд девушки теплеет, и она чуть улыбается уголками рта:

– Садись. Я тут провожу эксперименты над этими странными штучками, – она кивком головы указывает на синие осмелевшие огоньки, снова обступившие опущенные в воду ноги. – Кстати, не знаешь, кто это такие?

– Этой какой-то фитопланктон, – говорю я, усаживаясь и тоже опуская ноги в воду. – Эта красота называется биолюминесценция.

– Какое красивое слово для такого красивого явления. Есть в этом что-то очень правильное, когда красивые вещи называют красивыми именами. Так не всегда бывает.

– Тогда я хочу знать твое имя, чтобы проверить, насколько оно тебе соответствует.

Девушка бросает на меня хитрый взгляд.

– Ах ты, какой подкат! Засчитано! – и добавляет, чуть помолчав: – Я – Оля. А ты?

– Саша.

Она протягивает руку, и я пожимаю её тонкую, мокрую, перепачканную в песке ладошку.

– Ну что, подходит мне мое имя? – кокетливо спрашивает Оля, неловко отряхивая с рук песок.

– Меня больше интересует, почему ты спросила, знаю ли я, как тебя зовут?

Она пожимает плечами:

– Здесь всем известно моё имя. Мне хотелось встретить того, кто его не знает. Тогда мы могли бы познакомиться, как все нормальные люди. А не вот так…

В сознание вдруг врывается догадка.

– Когда ты прилетела?

– Сегодня днем, – отвечает она. – А что?

– Поздравляю, – я улыбаюсь. – Теперь ты – новичок.

– В каком смысле новичок?

– Раньше новичком был я. И все, с кем я знакомился, уже знали моё имя. Этот остров, насколько я понял, построен на некоем подобии клубной системы. Гости давно знают друг друга, а обо всех появившихся на острове впервые узнают мгновенно.

– Да, я сегодня была в этом ресторане при отеле…

– В клубе?

– Да, в клубе. И недоумевала, почему все так на меня странно смотрят. А когда бармен обратился ко мне по имени, так мне и вовсе стало неловко.

– Джим? Джим приятный парень. Пьет только не в меру, но, похоже, это никак не сказывается на его работе.

Оля кивает и, тряхнув головой, откидывает упавшие на глаза волосы.

– Несовершенная система. Так не должно быть. Новички могут испытывать неловкость, оказавшись под столь пристальным вниманием.

– И испытывают, – соглашаюсь я. – Но к этому быстро привыкаешь, особенно когда поближе познакомишься с этими приятными людьми.

– Ты здесь давно?

– Несколько дней.

– Не скучно?

– Немного, – честно признаюсь я. – Не уверен, что это мой стиль отдыха: целыми днями ничего не делать и постигать нирвану.

– Понимаю, – смеется Оля. – Я тоже не в восторге, когда нечем занять мозги. Мой сотовый телефон не работает, и я чувствую себя неуютно, будучи отрезанной от внешнего мира.

– Зачем же ты сюда приехала?

Оля смотрит, широко распахнув от удивления глаза:

– Затем же, зачем и ты, думаю?

– Я сам не понимаю, зачем оказался здесь. Остров призывает к полной релаксации и отказу от всего, что окружало нас там, – я неопределенно киваю в сторону темного горизонта. – Но пока не понял, что он дает взамен. Мне все говорят – расслабляйся, Саша. Ну я и расслабляюсь в меру сил. Что еще остается-то?

– Жаль, что ты провел здесь целых два скучных дня. Прости, я не могла прилететь раньше, – то ли в шутку, то ли всерьез произносит девушка.

– Кстати, откуда ты прилетела?

– Разве это так важно?

Смеюсь.

– Ну вот, ты всего несколько часов на острове, а уже говоришь в точности, как его постоянные обитатели. Никакой конкретики, только мягкие, обтекаемые формулировки. И всеобщее состояние расслабленности.

Девушка пожимает плечами.

– Может, это и неплохо. В городах мы потребляем слишком большое количество ненужной информации. Мы буквально отравлены всеми этими сыплющимися на нас со всех сторон упрямыми фактами. Нам нужно быть в определенном месте в определенное время, нужно сделать определенные дела, встретиться с нужными людьми. Представляешь, какой оборот речи? «Нужные люди». Как инструменты. И у каждого инструмента есть свои особенности. Этот богат, этот глуп, этот слаб, этот веселый, а этот заставляет нас грустить. С этим нельзя флиртовать, а с этим чуть-чуть придется. На этого можно надавить, а с этим стоит держать ухо востро.

Не люди, а сплошные манекены с ярлыками. Никакого волшебства. А здесь теплое море, щадящее солнце, простые люди, не лезущие в твою душу и не пытающиеся окунуть тебя с головой в свою. И вот огонечки эти еще, – она поводила ногой в воде, и огоньки закружились в неоновом водовороте: – Волшебные. Ты веришь в волшебство?

Я некоторое время молчу, слегка ошарашенный этой неожиданной для меня глубиной моей новой знакомой. Глубины восприятия мира большинства женщин, с которыми мне доводилось бывать на отдыхе, хватало лишь на то, чтобы сформулировать свои претензии к сервису отеля. Окажись они со мной на этом острове, уже на второй день свели бы с ума, со скуки жалуясь на недостаточно комфортную температуру воды, слишком тесный номер и недостаточную светскость отдыхающего здесь общества.

А тут незнакомая девушка, вместо того чтобы попытаться выяснить, в каком районе расположена моя квартира в Москве и в каком классе номера я остановился, через несколько минут знакомства спрашивает, верю ли я в волшебство.

– Я не верю в сказочное волшебство, – честно отвечаю я. – Но верю в право каждого человека считать волшебством всё, что ему вздумается. Чтобы стать волшебником, не обязательно уметь творить чудеса. Ты становишься волшебником, когда начинаешь находить чудеса в повседневных явлениях.

Волшебник – это лаборант в фотоателье. Он видит чистый лист бумаги, а потом с помощью специального раствора позволяет на этом листе проявиться фотографии. Он не оценивает композицию кадра и естественность эмоций изображенных на нем людей. Его задача – родить на свет изображение, чтобы его увидели другие люди. Если мы начнем смотреть на мир так же, как этот проявщик – глубоко, многомерно, не через призму наших ожиданий и оценок, то мы увидим для себя много волшебства.

– Или как скульптор, – вдруг подхватывает Оля, удовлетворенно кивнув моему ответу. – Создает ли скульптор фигуру из камня или просто освобождает от лишнего уже существующий в куске камня образ?

– Или так, – соглашаюсь я, подумав. – Так даже поэтичнее.

– Ты забавный, – говорит Оля. – С тобой будет не скучно.

Смущенно пожимаю плечами, и мы еще некоторое время молча наблюдаем за игрой света в воде. Потом Оля, опершись рукой на мое плечо, поднимается с песка и потягивается, разминая затекшую спину.

– Наверное, мне пора отдыхать, – произносит она сквозь зевок. – Я устала.

– Ты чувствуешь себя уставшей? – удивляюсь я, вспомнив свое невероятное ощущение бодрости, не отпускавшее меня с момента пробуждения в самолете до самой ночи.

– Да, я направилась сюда сразу после работы. Меня выдернули внезапно, я даже не успела толком подготовиться.

«Похоже, что Оля прилетела на остров по горящей путевке», – думаю я, но ничего не произношу вслух, а тоже поднимаюсь на ноги, подхватываю горящую лампу, и мы направляемся в сторону отеля.

Мы подходим к стойке портье, чтобы вернуть позаимствованный Олей фонарь. За стойкой дежурит тот же парень, с которым я познакомился в день своего заезда. Все с той же неизменной любезностью он принимает из моих рук старомодную лампу и желает нам спокойной ночи.

Поднимаемся на второй этаж. Оля живет в другом конце коридора, в комнате под номером 2. Мы некоторое время неловко стоим у лестницы, потом обнимаемся, желаем друг другу приятных снов и расходимся в разные стороны.

Засыпая в прохладной необъятной кровати, я думаю, что еще никто в этом мире: ни в дорогих отелях на лучших курортах, ни в лучших московских ресторанах, ни в самых дорогих клубах никогда не пытался узнать, верю ли я в волшебство. Люди все чаще измеряют любое волшебство цифрами. Язык цифр им понятнее. Но становятся ли голубые танцующие огоньки менее прекрасными оттого, что мы не можем их посчитать или назначить им цену?

На следующее утро спускаюсь к завтраку и неожиданно встречаю Олю в лобби отеля. Она одета в похожие на мои белые свободные брючки и рубашку с закатанными рукавами. Волосы собраны в хвост и оголяют длинную изящную шею. Оля, хмурясь, о чем-то спорит с человеком за стойкой, а лицо работника отеля, сменившего ночью моего знакомого портье, выражает полное недоумение.

– Доброе утро, – я подхожу к спорящим.

– Привет, Саша! – возбужденно произносит Оля. – Представляешь, у них нет на острове никаких развлечений. То есть совершенно никаких: ни водных мотоциклов, не дурацких надувных бананов, ни полетов на парашютах и дельтапланах!

– Мы не допускаем на острове всё, что может производить шум и мешать спокойствию других отдыхающих, – поясняет мне портье.

Оля, видимо, не в первый раз слышавшая это сдержанное объяснение от портье, кивает в подтверждение его слов:

– Видишь, Саш?

Благодарю портье и за локоток отвожу бушевавшую, но улыбающуюся от комичности масштаба скандала свою новую знакомую.

– Не ты ли вчера мне говорила о расслаблении? А теперь я застаю тебя с утра в самом разгаре боевых действий с персоналом.

– Ай, – отмахивается Оля. – Мне просто хотелось вывести его из себя. Они все тут такие вежливые. Просят меня чувствовать себя, как дома, а я, понимаешь, не могу чувствовать себя, как дома, если мне не хамит обслуживающий персонал!

Смеемся и вместе направляемся на завтрак в сторону клуба. За стойкой в баре все так же работает Джим. Желающих пить с самого утра немного, поэтому он просто задумчиво смотрит в сторону террасы, на которой уже завтракают несколько гостей.

Увидев нас с Олей, Джим оживляется, и мы здороваемся. Я, страшно довольный тем, что, наконец, пришел в клуб не в гордом одиночестве с радостью пожимаю протянутую руку и представляю бармену свою спутницу. Оля сдержанно здоровается и нетерпеливо тянет меня за руку на террасу.

Садимся за свободный столик, уже сервированный к завтраку. На столе графин с апельсиновым соком, ароматные круассаны и тарелки с мелко нарезанными сыром и колбасой.

Оля оглядывает веранду и завтракающих гостей. Некоторые из них бросают на девушку ответный любопытный взгляд. Потом Оля смотрит на наш стол так, словно видит его впервые, и некоторое время о чем-то размышляет, по-детски закусив губу.

– Ты говорил, что здесь все идет гладко и однообразно, так? – спрашивает она, очнувшись от своих мыслей.

– Да, полная благодать, – медленно отвечаю я, недоумевая, к чему она клонит.

Оля вдруг перегибается ко мне через стол и манит рукой. Я тоже подаюсь вперед так, чтобы наши лица встретились, как вдруг она прямо над самым ухом вполголоса ругается:

– Тогда, может, к черту их всех, Саш, а? С этими их нейтральными улыбками и безупречным поведением. С этими светскими разговорами о погоде и футболе.

– К черту, – соглашаюсь я. – И что же ты предлагаешь?

– Идеология острова предполагает расслабленное следование течению событий, так?

Киваю.

– События складываются таким образом, что я прямо сейчас собираюсь отправиться завтракать на пляж. Чтобы брать эти вкусные круассаны руками, кусать их, не боясь испачкать скатерть или измазать лицо в джеме. И чтобы нас окружала не размеренная болтовня этих людей, а шум набегающих волн. И возможно, я даже буду чавкать, потому что голодна, как волчица!

Я отстраняюсь и внимательно смотрю ей в глаза. Их задорный блеск навевает мысли, что моя новая знакомая сумасшедшая. Но с сумасшедшими спорить нельзя, тем более с такими очаровательными. Поэтому, не сказав ни слова и не сводя с неё глаз, начинаю медленно стаскивать со стола скатерть вместе с находящимися на ней предметами.

Оля правильно распознает в моем жесте полное согласие с её планами и быстро переставляет со скатерти на оголившуюся деревянную поверхность все тарелки с едой. После этого я беру в руки похищенный со стола кусок белоснежной ткани, и мы, действуя синхронно, словно проделывали это уже тысячу раз, заворачиваем в скатерть несколько произведений французских пекарей и кидаем сверху закуски. После чего, наполнив импровизированный кулек едой, я складываю скатерть уголками и закидываю за спину на манер мешка.

Заговорщицки улыбаясь и прыская со смеху, взявшись за руки, мы направляемся к выходу. Несколько гостей провожают нас удивленными взглядами, пока мы, лавируя между столиками и ожидая возмущенного окрика официантов, похищаем свой завтрак с террасы. Покидаем клуб никем не остановленные и двигаемся в сторону пляжа.

А затем происходит самый лучший завтрак в моей жизни. Мне доводилось завтракать в лобби самых дорогих европейских отелей, в кафе лучших альпийских курортов, с закрытой клубной системой и панорамным видом на величественные заснеженные горные вершины. Мне приносили завтрак в постель служащие пятизвездочных отелей и угощали лучшими круассанами, утренним рейсом привезенными из Франции в Москву.

Но ничто из перечисленного не могло сравниться с этой расстеленной на песке мятой перепачканной скатертью, рядом с которой сидит Оля и, прищурившись, глядит на низкое утреннее солнце, хрустя слоеным тестом. Крошки падают на её просторную рубашку, но она даже не пытается их стряхнуть и весело мычит какую-то песню с набитым ртом, в такт шевеля ступнями.

Теперь, при свете дня, мне удается лучше рассмотреть этот внезапно появившийся в моей жизни на острове маленький тропический торнадо.

Светлые волосы прямыми прядями спадавшие на плечи обрамляют её светлое лицо с большими серыми глазами. Порой, задумавшись, моя новая знакомая морщит маленький, чуть вздернутый кверху носик, отчего её лицо озаряется хитрым ребяческим упрямством.

Она не была красива в том смысле красоты, как её понимали почти все знакомые мне девушки, всеми силами старающиеся нарочито подчеркнуть все достоинства и с не меньшим рвением замаскировать недостатки. В Оле не было вызывающей, дразнящей, лоснящейся, как центр ночного города, показухи. Вместо этого, она как бы светилась изнутри теплой, спокойной, убаюкивающей красотой. Её привлекательность исходила изнутри, проявлялась в жестах, мимике, голосе и напоминала ласковое свечение ночника. И Оля не только не старалась при каждом встречном врубить на всю катушку свой яркий женский прожектор красоты, но, казалось, даже не подозревала о его существовании.

Уже позднее, когда мы провели бесконечные часы в разговорах, я понял, что Оля из тех девочек, которым в детстве хочется признаваться в любви. В ней не было искусственной надменной холодности, которой маленькие девочки учатся сразу же, как только у них начинают получаться песочные куличики. Как только девочка вдруг понимает, что если начать вести себя с мальчиками определенным образом, то куличики стараниями попавших под детское обаяние мальчишек начинают появляться перед ней сами собой, мир маленькой принцессы с тех пор никогда не становится прежним.

Оля больше была похожа на девочку, которая не только сама в детстве слепила все свои куличики до единого, да еще и показала мальчишкам по песочнице, как это правильно делается. После чего, скорее всего, быстро потеряла интерес к скульптурам из песка и стала осматриваться, что еще в этом мире осталось непознанным.

С появлением Оли на острове время потекло иначе. Она постоянно находила способы внести разнообразие в тихую, расслабленную рутину тропического рая, в котором мы оказались. Умела смотреть на кажущиеся простыми вещи под другим углом, после чего с легкостью консервного ножа вскрывала скучную действительность и извлекала на свет новые, блестящие точки зрения.

Иногда Оля проявляла прекрасное чувство такта, умело чувствуя момент, когда стоило выключить неуемный жужжащий моторчик. Но уже через минуту в ней снова включался дух авантюризма, и девушка начинала изобретать все новые способы внести в монотонную и умиротворенную окружающую обстановку толику контролируемого безумия.

Бывало, мы о чем-то жарко спорили, но, не сойдясь во мнениях, Оля всегда внимательно выслушивала мои аргументы, прежде чем высказать свои. И даже иногда их принимала. Я отвечал ей взаимностью, признавая за ней право отличаться. Но это различие ничуть не умаляло моей симпатии, а даже напротив, с каждым днем распаляло ее еще сильнее.