Читать книгу Герой на танке. «Пока не умер, я бессмертен!» - Андрей Караичев, Андрей Владимирович Караичев - Страница 4

На пути к месту боя, у меня такая уверенность в себе пылала! Решительность, смелость, думаю, – «Сейчас я вам гадам задам! Всех на гусеницы накручу!» – Потом, головной «БТ» вспыхнул, башня его в сторону слетела; я люк захлопнул, командир мне по правому плечу ногой, – объехал горящего товарища, начал без приказа маневрировать, пытаться сквозь триплекс рассмотреть, откуда стрелял противник.

Здесь ещё больше злости и решимости прибавилось, – отомстить за погибшего соотечественника! А вот когда нам в лоб первая болванка дала, спеси поубавилось! Такой грохот страшный, вибрация, словно ведро на голову надели и тебя по нему кувалдой ударили!

К счастью, не пробили «шкуру»: попали напротив стрелка-радиста, его чуть окалиной от брони обдало, лицо поцарапало, он улыбнулся, кровь стёр, большой палец вверх показал, мол, – «всё хорошо», – и принялся неизвестно куда поливать из курсового пулемёта.

Комиссар пнул меня по спине, – делаю «Короткую», там секунда-две максимум, а кажется, целая вечность! Я же понимал, что мы стоим у фрицев как на ладони, – мишень! Наконец, выстрел, – без команды рву танк вперёд, – слышу или может чувствую, ликование позади себя в башне! Попали в цель, – хорошо. Опять короткая, – выстрел, – вперёд, манёвр! Страха нет, начался азарт, -главное, не идти по прямой и надолго не останавливаться. Всё ближе к стану врага, по борту чиркнуло болванкой, – рикошет! Все целы. По броне стучат пули или снаряды мелкокалиберных орудий; метрах в пятидесяти от нас вижу пушку, приближаюсь, артиллерийский расчёт врага в стороны, стрелок косит их из курсового, ещё секунда, давлю гусеницами, пока в землю её вгонял схватили ещё несколько снарядов по нашей машине: в башню, лоб и борт, – выдержала «Тридцатьчетвёрка»! Вперёд!

Вышли к своей пехоте. Бойцы, заметив нас приободрились; как проехали сквозь их ряды устремились следом в атаку.

Наши танки уничтожили ключевые огневые точки противника и несколько бронемашин, немец побежал!

Мы ликовали, но, – рано! Слышно по внутренней связи плохо, комиссар пытался что-то крикнуть, так и не понял, – ужасно работало ТПУ, тогда Илларионович спустился и протянув руку показал самолётик… ясно, – авиация противника.

Впереди небольшой лесок с пригорком, направляю машину туда, а они уже пикируют! Двигатель и так на грани перегрева, а я ещё на всякий случай, рискуя мотором, заслонку закрыл, вообще, по правильному «жалюзи» это называется, но я заслонкой всегда величал, по аналогии с печкой, – захлопнул полностью, потому как через открытые щели двигатель повредить может даже истребитель из пулемётно-пушечного вооружения.

Начали «Мессеры» нас поливать! Думаю, они понимали, что танк не пробьют, просто играли на нервах, – знаете, как это омерзительно, когда ты на всей скорости летишь к спасительному лесу, а по твоей броне, как град по стальной крыше бьёт истребитель пулями? Дрожь по спине, от ненависти зубы сжимаешь так, что они едва не ломаются…

Спаслись: успели доехать до гущи деревьев, повыскакивали из машины и за пригорок.

Налёт завершился, обратно за рычаги и, всё по новой…

Начал сильно уставать, на «Т-34», особенно первых выпусков, скорости переключать ещё то удовольствие! Махнул «пассажиру» (так мы стрелка-радиста называли), мол, – «Брось ты свой пулемёт, в кого стреляешь? Не видишь ни черта и не попадаешь всё равно, помогай мне передачи переключать», – хорошо, он понял, а то, правая рука меня стала мало слушаться от перенапряжения.

Как вышли из боя совсем не помню! Снаряды на исходе, топливо, масло и вода, – тоже…

Нам угрожало полное окружение, что-то нужно решать. Собрались на опушке леска, всего несколько уцелевших танков осталось от нас и те, порядком побитые. На моей машине столько вмятин и царапин было, не сосчитать! Как броня только выдержала, диву давались!

Из люка мне пехотинец выбираться помогал: так я вымотался! Вылез, упал возле гусеницы: тишина, в ушах звенит, всё тело ноет, соображаю плохо, здесь медсестра ко мне подходит, под нос что-то суёт, потом говорит:

– Вам перевязку нужно сделать, товарищ младший лейтенант…

– Я младший воентехник. – Протерев лицо рукой, понял: оно у меня всё в крови, до этого думал, что пот стекает.

– Тем не менее…

– Помогите лучше раненным, тем, кто нуждается больше.

– Верно говорит, ступайте товарищ сержант, – спрыгнул с башни полковой комиссар, – ты орёл, воентех! Не ожидал! Как самочувствие? Откуда кровь?

– Не знаю, товарищ командир, может окалиной полоснуло или ударился, если б не сестричка, даже не заметил! Думал, что пот…

– Пойдём умоемся, нас, весь экипаж исполосовало… столько попаданий… другим повезло ещё меньше! Пошли, пока затишье.

На опушке стали собираться те, кому посчастливилось выйти из боя живыми: пехота, водители, сбитые или оставшиеся без самолётов лётчики, артиллеристы с одинокой «Сорокапяткой»; медсёстры, со слезами на глазах обвязывающие раненных; гражданские и мы, танкисты, коих после первого же боя, осталось едва ли больше довоенной танковой роты…

Привели себя в порядок, по мере тех скудных возможностей, которые нам представлялись. Виктор Илларионович спросил меня:

– Как машина? Ещё повоюем?

– Сложно сказать, – честно признался я, – сейчас посмотрю пойду, но думаю недолго… нужна дозаправка, масло, вода… заводится только воздухом… не мудрено, – сколько мы схватили снарядов на себя?

– Нас окружают… нужно пробиваться к своим основным силам; вся надежда только на нас. Раненых сколько вокруг, посмотри! Хорошо, ступай погляди наш танк и, если понадобится, помоги другим. Мы сейчас с теми командирами, кто остался, посовещаемся, что далее делать.

– Есть!

Стрелок-радист занимался пулемётом.

– Максим! – протянул он мне промасленную руку.

– Гена. – ответил на рукопожатие.

– Хорошо ты танком управляешься! Где научился так?

– В инспекции ГАБТУ…

– О-о-о… виноват, товарищ младший воентехник.

– Брось ты, – сплюнул я, ведь этот парень, которого я знал немногим больше часа, казался теперь братом родным.

Мои опасения оправдались: танку без должного ухода и дозаправки воевать оставалось недолго, то же масло, практически всё выгорело, осталось на самом донышке…

– Извините, – вновь подошла ко мне та же медсестра, – разрешите вас всё-таки осмотреть, бинтов у нас не осталось совсем, но хоть продезинфицирую.

Оценив её взглядом, такую юную, симпатичную девушку, в форме не по размеру и выпачканным лицом, она до боли напомнила мне любимую куклу моей сестры Люси, я звонко засмеялся, Максим поддержал меня в этом, – нервы! После боя психика так себя спасала.

– Ты прям замухрышка! – Хохоча, сказал ей.

Она слегка обиделась.

– Ой! На себя посмотрите, товарищи танкисты!

– Нам положено так! – Бравировал стрелок-радист, – «Есть грязные люди, есть очень грязные люди, а есть танкисты!»

– «Туши свет, – бросай гранату!» Взрослые мужики! Бойцы Великой Красной Армии, а ведёте себя как дети малые! Спускайтесь сюда, я обязана вас осмотреть! – Приказным тоном глянула она мне в глаза.

Я хотел снова заупрямиться, но вернулся комиссар со словами:

– Дай ты ей уже себя потрогать! Не видишь, приглянулся девушке! Был бы я твоих лет, сам за ней бегал и просил о лечении! Эх ты, – мехвод от природы, а кавалер от рвоты!

Пришлось повиноваться, – застыдил меня командир.

Сестричка принялась обрабатывать царапину на моей голове, ласково так, помажет обеззараживающей жидкостью и дует, чтобы не щипало мне, аккуратная девушка попалась. Спрашивает меня:

– Больно, да?

– Нет, – тихо ответил я и это являлось правдой.

– Врёте вы всё… – констатировала она и я не выдержал.

– Соблюдайте субординацию товарищ сержант!

– Виновата, товарищ младший лейтенант.

– Младший воентехник! Говорил же уже.

– Так точно, я запомню, разрешите идти?

– Идите! В вашей помощи нуждаются десятки бойцов.

Комиссар, услышав этот разговор усмехнулся и снисходительно упрекнул меня:

– Зачем ты так с ней? Молодая она совсем, а красивая какая? Понравился ей, а ты… сам ещё юн, не понимаешь, что случилось! Война началась, тут каждое приятное мгновение ценить нужно, ты запомни мои слова боец! Пригодятся.

– Хорошо.

– А теперь, давай серьёзно поговорим, прыгай в машину! – махнул он рукой и повысив голос, добавил, – Это касается всего экипажа!

Мы вчетвером забрались в танк, задраили люки, и комиссар начал проводить среди нас совещание.

– Значит так товарищи, всё, что вам скажу, пока строго между нами: нельзя сейчас разводить паникёрства! Ситуация складывается катастрофическая… немцы прут армадой, их много и кажется, – они повсюду. Разведка, точнее, то что от неё осталось, недавно вернулись и сообщили полную картину. В это сложно поверить, но, – это так. У нас в запасе два, максимум три часа, пока мы не попали в плотное кольцо. Фашисты наступают стремительно, на своём пути встречают лишь небольшие очаги ожесточённого сопротивления. Замечены большие скопления бронетехники, пехоты; зверствует авиация противника и, самое неприятное, по нашей территории орудуют диверсанты, переодетые в советскую форму. Помимо диверсий они дискредитируют бойцов Красной Армии среди населения, творя бесчинства в нашем обмундировании и говоря на русском, родном языке…

Виктор Илларионович замолчал, задумался. Я догадался, он хочет что-то предложить, но не знает, как это правильнее сделать, потому спросил:

– Есть какие-то предложения? Что нам нужно предпринять?

– Да, сынки. Мы посоветовались с командирами других подразделений, необходимо любой ценой не попасть в окружение и пробираться к своим. Боеприпасов у всех кот наплакал, дать достойный бой этими силами мы не в состоянии. Поскольку на руках много раненых, в том числе и тяжёлых, нужно обеспечить безопасность отступающим, прикрыть их, связав преследующего врага боем.

В танке повисла тишина, все прекрасно знали, что означают слова командира, – это верная гибель.

Полковой комиссар медленно продолжил:

– Не стану приказывать вам, дело добровольное, оставим в засаде один танк и несколько бойцов в качестве прикрытия от вражеской пехоты, разведчики уже вызвались добровольцами, готовы сесть десантом на броню, осталось найти танкистов.

– Разрешите мне? – Предложил я первым, чем заслужил гордую улыбку командира.

– Я тоже. – Крикнул слегка оглушённый стрелок-радист.

Заряжающий помедлил с ответом, но тоже решил остаться в танке для прикрытия.

– Молодцы сынки! Молодцы… что ж, тогда я просто не имею права, оставить вас одних, мой дорогой экипаж. Дадим этим чертям прикурить! А командиров у отступающих и без меня хватит! Руки так и чешутся фашистам шеи намылить!

По-хорошему, такому человеку как Байдуков Виктор Илларионович всё-таки стоило остаться с отступающими, очень уж хороший он руководитель был, но, свой выбор принял осознанно! Честь и Слава ему за это… как и тысячам другим, отважным командирам.

Когда скопившиеся остатки войск начали собираться в путь к своим, готовя к переносу раненых, устраивали переклички и т. д. случилась одна неприятность, с другой стороны, она нашему экипажу скорее оказалась на руку, – два из вышедших с нами боя танка «Т-34» не смогли завестись, у них обнаружились поломки устранить которые без запчастей и в короткий срок не представлялось возможным. Я подозреваю, что это был чистой воды саботаж, экипажи сами сломали машины! Не исключено, конечно, что и случайно вышло, от неопытности, но скорее всего, – сами. Побывав в танковом бою, особенно таком через какой прошли мы, у многих начинается паническая боязнь повторения подобного, – «Лучше в пехоту, чем гореть в этой коробке!». – В сорок первом, сорок вторых годах, подобное мне приходилось слышать очень часто…

Тем не менее мы сгрузили с двух «Тридцатьчетвёрок» в свою машину весь боезапас, слили топливо, – использовали всё по возможности; позже совершили их подрыв, чтобы танки не достались врагу.

Теперь можно спокойно давать достойный бой! С топливом и солидным боезапасом! Мы должны, нет, обязаны выстоять, продержаться как можно дольше, чтобы наши сумели уйти от немцев на достаточное расстояние, с таким количеством раненных, – это непростая задача!

Комиссар со стрелком-радистом молча курили возле нашего танка, – последние минуты перед тем, как вновь отправиться в бой. Ко мне снова подошла знакомая сестричка, стараясь улыбаться сквозь слёзы, она спросила:

– Скажите, товарищ младший воентехник, как ваше имя?

– Гена, – по инерции протянул ей руку, но, она приняла этот жест.

– Мария… вы, берегите себя, не погибайте понапрасну…

– Если приказываете, тогда, – есть!

Мой экипаж засмеялся.

– Прощайте, младший воентехник. – Развернувшись, сестричка медленно пошла к уходящим в противоположную сторону от нас солдатам.

Комиссар кивком головы подозвал меня к себе.

– Сынок, не могу я смотреть на это безобразие! Ты же сам знаешь, что нас ждёт?

– Так точно.

– Тогда слушай мою команду: догнать сержанта медицинской службы и поцеловать…

– Товарищ… – хотел я протестовать.

– Это приказ! Не обсуждается, минута на выполнение.

«Ай! И то правда, может последний раз!» – Подумал и догнав Марию, развернул её и поцеловал в губы. Не так, как в фильмах сегодня показывают, а просто, – «пригубил». Она удивилась, посмотрела на меня ошарашенным взглядом и резко отчеканила:

– Дурак!

Улыбнулась и побежала к своим.

А экипаж наш снова залился хохотом с меня, ещё звонче прежнего! Думаю, – «И пусть, зато сласть на губах осталась приятная, привкус стали перебивает», – до сих пор тот аромат после поцелуя помню.

Разведчики и несколько пехотинцев из добровольцев устроились на нашей броне в качестве танкового десанта; по указанию их командира, мы двинулись в наиболее подходящее место для вступления в бой с противником. Решили действовать из засады.

«Тактика успеха танкового боя, – бой из засады!» – вот мы и решили это проверить на личном опыте.

Выбрав возвышенность, где густо росли высокие деревья и откуда дорога, на которой, по словам разведчиков вскоре появится немецкая колонна, просматривалась как на ладони. В запасе оставалось всего около десяти минут и я, выбравшись из танка, пробежался вдоль пригорка, где мы встали, чтобы иметь представление о местности, по которой скоро придётся маневрировать, – не с одной же позиции стрелять, когда танк заправлен и на ходу, верно?!

С расположением нам очень повезло, – лучше и не придумаешь! Словно наша родная природа нам помогала сама. Разведчики рассредоточились и замаскировались чуть поодаль нас, так, чтобы результативнее вести прицельный огонь по пехоте противника и, в непредвиденном случае отсекать её от нас, если какая группа немцев-смельчаков задумает обойти танк с фланга.

Мы застыли в ожидании колонны… смертельного боя…

– Ты, сынок, – обратился ко мне Виктор Илларионович, – команды не жди, сам следи за боем, я увлечься стрельбой могу, тогда все погибнем. Как поймёшь, что стоит менять позицию, смело действуй, без приказа.

– Есть.

Наконец, из-за отдалённого поворота выполз немецкий танк, головной в колонне; за ним ещё, ещё и ещё… наблюдение за медленно тянущимся противником сильно щекотало нервы, я в очередной раз убедился в опытности своего командира, – он хладнокровно ждал, пока многочисленный противник растянется на дороге полностью.

Жалко, что с места механика-водителя огонь вести нельзя, – сожалел я тогда, а то бы вдарил по ним! Если я находился в танке один, думаю не сдержался и ринулся навстречу фашистам, уничтожать их тараном, погиб бы только быстро…

Слышу, заряжающий послал снаряд в казённик пушки, несколько секунд, – выстрел! Боевое отделение наполняется пороховыми газами, завожу двигатель, а сам наблюдаю за сражением. Комиссар действовал по всем правилам боя из засады, – сначала подбил головную машину, затем замыкающую, а после стал «избивать» остальных. Но, главное, стрелял он метко, – без единого промаха!

Враг не сразу понял, откуда именно по нему ведётся огонь, они отстреливались просто наугад; но немец вояка опытный! Вычислили скоро и стали «Вспахивать» снарядами землю возле нас, я понял, – пора покидать позицию и, тогда началась настоящая карусель! Я резко назад, место поменяю, командир стреляет, – снова ухожу! Таким образом, мы смогли ввести противника в заблуждение, они подумали, что нас много! Атаковать не решались, а отступить им никто не дал! Раздолбали мы вражескую колонну. Сколько там танков и машин пришлось на наш ствол не знаю: около пятнадцати, думаю, точно.

Радоваться оказалось преждевременно, – на нас вызвали артобстрел… весьма плотный, из дальнобойных орудий. Пришлось тикать, но… получили мы свой снаряд, да так хитро: сверху он упал как раз под прямым углом, сведя на нет преимущества наклонной брони, – прошил насквозь «Пассажира» и задел заряжающего…

Остальное смутно помню, – мотор заглох, я рефлекторно запустил двигатель сжатым воздухом и из последних сил погнал «Тридцатьчетвёрку» назад, туда, откуда мы приехали, спустился по крутому спуску и стараясь заезжать за естественные укрытия вышел из боя… всё, – потом темнота, я «Отключился».

Вот таким для меня выдался первый день войны, боевое крещение, первая горечь утрат и первый раз, – когда подбили.

С другой стороны, – если в тот день наш танк не прошил снаряд немецкой артиллерии, я скорее всего, погиб бы. Ведь всего в паре десятков километров от того места, где мы устроили засаду на фашистскую колонну через три дня, состоится одно из самых страшных для наших танковых войск сражение – это бой под Дубно; если точнее: битва в треугольнике «Луцк-Броды-Дубно». Крупнее того события станут только бои на «Курской Дуге», легендарной «Битве под Прохоровкой».

Знаете, когда стал приходить в себя, сначала появилось такое предательское, обманное чувство, – словно я нахожусь дома, мать возится у печки, сестрёнка капризничает, отец собирается на службу, у меня есть немного времени, не стоит торопиться вставать, можно подождать, пока накроют на стол и только тогда придут будить… но, открыв глаза, я не сразу понял, где нахожусь. Первое, на чём заострил внимание, – это широкая улыбка комиссара! – «Живой, – слава богу!»

Понял, что нахожусь в поезде, в вагоне до отказа набитом бегущими от войны людьми.

Всё моё тело болело, постарался повернуть голову, остановила резкая боль, услышал нежный, женский голос:

– Тихо-тихо, лежите, вы сейчас в безопасности.

Пересилив себя, я поднял глаза и обнаружил, что моя голова лежит на коленях у медсестры, той самой, с которой я познакомился перед боем…

– Опять ты?! – Удивился я.

– Судьба, – засмеялся Виктор Илларионович, – благодари её, она с тобой тут возится как с генералом!

– Что случилось? – Перевёл свой взгляд на комиссара.

– Нас подбили! – Нахмурившись, ответил он, доставая папиросу, – стрелок-радист и заряжающий погибли, нам повезло! Ты ещё молодец, что успел горящий танк от обстрела в безопасное место отогнать, как только сил хватило? Я после попадания снаряда рухнул на ящики с боеприпасами и темнота! Это разведчики, которые с нами остались, вытащили в самый последний момент нас, потом машина взорвалась. Далее, с нами на руках, бойцы сумели нагнать отступающих, вот мы и здесь! Я быстро в себя пришёл, а ты в бреду оставался долго… очнёшься и в горячку, говорю же: Марии спасибо скажи, выходила.

– Благодарю вас, – прошептал я, – у меня всё на месте? Руки-ноги?

– Да, у вас просто контузия и переутомление, – не переставала гладить нежно поглаживать мою голову сестричка.

– Какой сегодня день? Где мы?!

– 26 – ое июня, – ответил комиссар, щурясь от выпущенного табачного дыма в глаза, – подъезжаем к Москве, успели эвакуироваться, меня командование ждёт, тебя я с собой решил взять… в себя придёшь, тогда поговорим подробно. Согласишься под моим командованием служить, а? – Илларионович тронул меня за плечо.

– Конечно! – Поморщился я от резко стрельнувшей боли, – Ещё спрашиваете.

– Это хорошо и сестричку вот, с собой возьмём, славная она.

Я посмотрел на Марию и снова до этого момента незнакомое чувство поразило меня, – захотелось сильно прижаться к ней, обнять, без всяких глупостей и разврата, а просто пожалиться: словно маленький котёнок, ищущий укрытия от света, за пазуху бы к ней залез тогда! Она что-то почувствовала и обхватила мою голову руками, – через минуту снова заснул.

Когда очнулся, меня поджидал очередной сюрприз: рядом с нами оказался ещё один человек, на первый взгляд, не знакомый. Сперва бросилась в глаза его нарукавная нашивка, – эмблема НКВД.

– Здравствуй, Гена, – поздоровался он, – где бы мы ещё с тобой встретились, а?

Только сейчас узнал этого человека, – начальник моего отца!

– Здравия желаю! Вы как здесь?

– Так же, как и ты! – Лукаво улыбнулся он и я догадался, что тот мне помог, о чём ещё не знаю. Вероятно, именно благодаря ему, мне посчастливилось ехать в поезде, а не лежать в полевом госпитале или хуже того, находиться в плену.

– Как отец, не знаете?

– Хорошо… думаю, что хорошо. Завтра вечером должны с ним увидеться, передать что?

– Сами решите! Скажите, что «Жив-здоров, рвусь в бой!»

– Так и передам. Отдыхай и, – наклонился к моему уху, – держись этого комиссара, не пропадёшь, я его хорошо знаю.

К вечеру я смог окончательно прийти в себя: стал ходить, единственное, – голова сильно временами кружилась. На одной из станций Виктор Илларионович отозвал меня в сторонку от поезда и завёл разговор:

– Спрошу прямо: воевать с фашистами желаешь?

– Ещё как! – Сжал я кулаки.

– Не испугаешься? После пережитого снова под броню? Это многих ломает…

– Никак нет!

– Обстановка по-прежнему катастрофическая, немец наступает огромными темпами, наши бегут! Между нами говоря, боюсь, что они до Московской области доберутся. Придётся защищать, не жалея своих жизней. Танковую бригаду мне должны дать, что ты ко мне пойдёшь служить я понял, проблема в другом.

– В чём?

– С твоей специальностью тебя загребут либо на завод, либо в танковую школу и, поверь моему опыту: войны тебе не видать, как своих ушей! Только тыл!

– Я так не хочу, – запротестовал я.

– Кто спрашивать станет, твоих пожеланий? Тем более война! Предлагаю тебе так: зачисляем тебя ко мне в бригаду, но не в качестве техника, а в как механик-водитель или даже командира танка, правда, с понижением пока придётся… ты же равен младшему лейтенанту, а станешь сержантом…

– Я готов! – без колебаний ответил я, приняв стойку «Смирно».

– С такими навыками ты быстро пробежишь по служебной лестнице, тут не переживай!

– Простите, товарищ комиссар, вы понимаете, что нас с вами за такое могут крепко наказать?

– Дальше передовой не пошлют! Разберёмся!

Паровоз издал гудки, означающие скорую отправку и мы поторопились назад.

– Скажите, товарищ комиссар, а тот старший майор госбезопасности, он мне как-то помог?

– И тебе, и мне, и даже сестричке нашей.

– Это как? – Не понял я.

– Жалко мне её стало, пропала бы она там! А если в руки к немцам попала, представляешь, что с ней они бы с ней сделали там? Дитя ещё совсем… чекиста этого хорошо знаю, обратился к нему за помощью, а он, как тебя увидел, нас же вместе несли, сказал, – «Это сын моего друга, бери его с собой, тогда помогу с Москвой решить вопрос!», – под это дело ему и говорю, что, контузило Геннадия, а вот медсестра рядом, его невеста; ухаживает за ним. Разрешите ей с нами?

– А он что? – Не очень я обрадовался, что Марию представили, как мою невесту, ведь эта новость дойдёт до отца, потом до матери и… объяснений предстоит тысяча!

– Раз невеста говорит, тогда берём и её.

Таким образом, осуществилась моя мечта: я перевёлся из технического состава в танкисты! Правда, с немаленьким понижением в звании, но началась война, – кто тогда из честных комсомольцев и коммунистов думал о карьере? Главная задача для нас, – Родину защищать! А о погонах, после Победы станем печалиться!