Читать книгу К западу от Востока. К востоку от Запада. Книга первая - Андрей Михайлов - Страница 3

Наверное, эти заметки покажутся кому-то чересчур субъективными и предвзятыми, но писать с холодной головой о том, что тебя согревает, я так и не научился. А Питер для меня – более чем точка на карте и этап в истории соседнего государства. Он – моя Северная столица. Как Южная столица – Алма-Ата. Две самые сильные географические любви. А всё другое – так, увлечения…

Солнечный город юности

Первая моя встреча с Ленинградом случилась ярким солнечным утром в июле 1975 года, когда мы, несколько одноклассников, сошли с московского поезда и оказались прямо на Невском проспекте. Далее наши пути расходились по приёмным комиссиям разных вузов, но Невский так уверенно втянул нас в свою просторную и изысканную лощину, что мы не разделились, пока не прошли его в то утро весь – от Московского вокзала до Дворцовой площади. Разошлись же только на берегу Невы, где стояли готовые к параду корабли ВМФ СССР. И хотя парад затевался совсем по другому поводу и с нашим приездом совпал случайно – ощущение праздничной встречи лишь усугубило ту страстную любовь, которую я уже испытывал к этому просторному и светлому городу.

Потом были годы учёбы, которые для меня закончились досрочно во многом из-за этой самой любви. Проводить время в общении с городом казалось куда более увлекательным и интересным занятием, чем просиживать жизнь в аудиториях и лабораториях родного вуза. Юноша из «провинциальной Гаскони», я с головой бросился в ту музейно-театральную пропасть, которая разверзлась предо мной во всей её бездонной перспективе. Город-музей и город-театр отворил мне и другие свои тайники, сокрытые от наезжающих туристов, – дворы-колодцы, крыши домов, тараканьи элизиумы коммуналок, но главное – общение с «природными питерцами». Таких людей, как тогда и в те годы, я, пожалуй, больше и не встречал. Открытые, готовые объяснить всё, даже необъяснимое, душевные, интеллигентные и… обречённые.

Сейчас я хорошо понимаю, это была хотя и неосознанная, но правильная тактика – Ленинград ответил любовью на любовь и напитал меня так заботливо и обильно, что, так и не получив в тот раз высшего образования, я (скромно) получил большее – высшую образованность от города на Неве…

Бездна разверзлась за спиной с той поры, как вышибли меня за хроническую непосещаемость из родного Герценовского института и пришлось расстаться с Ленинградом. И все эти годы тоска по утраченному городу является моей постоянной спутницей. Хотя, понятно – обернись всё по-иному, останься я в городе на Неве навсегда, то и отношение моё к нему вряд ли сохранилось бы таким же высоким и трепетным. С тех пор в моей, вообще-то мало подверженной сантиментам жизни есть непременный ритуал – раз в год побывать в Питере. А без этого год получается каким-то неполноценным.

Москва – спасительница и заступница!

Раньше путешественникам казалось невероятным, что город мог возникнуть в столь неприспособленном месте. Теперь ещё более невероятным кажется, что Петербург сумел сохранить в первозданности свой «исторический» облик, несмотря на то, что в ХХ веке ему досталось столько, сколько не досталось ни одному другому городу на земле.

Как его отстояли в Блокаду – известно. А вот как ему удалось устоять перед разрушительным большевистским напором, когда для строительства новой жизни непременно требовались руины и прах, а идеальными руинами как раз-таки и являлись развалины того, что напоминало победившему пролетариату о проклятом прошлом, – как при этом устояла царская столица России – невероятно.

Наверное, Петербург был в очередной раз спасён Москвой. Как и в 1812 году. И опять – ценой собственной гибели. Не случись исторического переезда Ленина со товарищи из Смольного в Кремль, кто знает, не появилась бы идея создания бассейна «Ленинград» на месте Исаакиевского собора?

Таким образом, все мы, а особенно питерцы, должны благодарить Бога за то, что город «трёх революций» не стал столицей СССР и сумел сохранить в относительной целостности своё историческое лицо. То самое, которое сегодня, как и в прошлые века, привлекает сюда толпы «своих» и «западных» туристов. Свои – приезжают для того, чтобы поглядеть, чем это царь Пётр утёр нос Европе, чужие – поглядеть, чем этот царь Пётр этой Европе пригрозил. Сегодня, в эпоху глобализма, те и другие плавают по городским каналам в одних экскурсионных посудинах, бок о бок. Само то, что Нева и протоки «Северной Венеции» в сезон переполнены разномастными и разнокалиберными судами и судёнышками, перегруженными разноязыкими толпами, – самое показательное свидетельство того, что интерес к Питеру вечен.

Белые ночи и тёмные дни

Город на Неве построен на той же широте, на которой находятся Аляска и юг Гренландии. Потому летом тут – светло даже ночью, а зимой – темно даже днём.

В застойные годы, на которые пришлось самое бесшабашное и счастливое время моей юности, Ленинград называли «городом белых ночей и чёрных суббот». «Чёрные субботы» были инициативой тов. Романова, тогдашнего первого секретаря горкома, согласно которой некоторые субботние дни объявлялись на заводах и фабриках рабочими. Наверное, партийное руководство по старинке рассчитывало на природную сознательность питерского пролетариата. Но пролетариат был уже не тем, который когда-то, раззявив рот, внимал и верил пламенным призывам вождя, вещавшего с броневика на Финляндском, – пролетариат матерно ругал инициативу партии, лишившей его законного права на любимое времяпрепровождение, коим для питерских пролетариев в то время было питье пива в многочисленных пивных и водки в не менее многочисленных «рюмочных».

«Белыми ночами» назывался и чай, который студенты заваривали в общежитии. Это когда одна и та же доза «36-го» заливалась в заварочном чайнике кипятком в пятый раз и по виду ничем уже не отличалась от горячей воды.

Всё это теперь глубоко в прошлом. Даже броневик, с которого Ленин охмурял собравшуюся на вокзале толпу, куда-то канул с места своей «вечной стоянки» во дворе Музея революции. Теперь собрание революционных раритетов, располагавшееся в великолепном, выстроенном для кого-то из великих князей, Мраморном дворце, уступило место более вечным ценностям из Русского музея. А бронированный уродец, предназначенный в основном для устрашения демонстрантов, уступил постамент монументальному Александру III – царю-богатырю. Его карикатурно-коренастая конная статуя когда-то стояла на площади перед Московским вокзалом, а после, всё советское время, прозябала на задворках Русского музея. На старое место возвратить сей позеленевший монумент уже не смогли – площадь ныне занята памятником защитникам Ленинграда. А этот блокадный период советской истории – единственная эпоха, которая здесь не подвергается ревизии и переоценке. Вот и решили поставить царя на место броневика.

…Многое изменилось в городе на Неве за последние полтора десятилетия. Что-то ушло, что-то вернулось, кое-что появилось из нового, кое-что – из старого. Но знаменитые Белые ночи, всегда предававшие особую романтическую притягательность Петербургу, остались прежними. Это банально, но именно это время, которое приходится на вторую половину июня, было, есть и будет наилучшей порой для постижения непостижимой души этого необыкновенного города. «Одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса…»

Мне иногда кажется, что Питер и строили (не знаю, насколько осознанно) в расчёте на то, что им будут любоваться именно в бесконечно долгие летние сумерки. Приглушенные краски делают городской пейзаж строгим и графичным, омуты многочисленных водных зеркал, повторяющие светлый тон отражённого неба, как бы подвешивают город в пространстве. А отсутствие толпы усугубляет «приват архитектуры» – несмотря на обилие в это время приезжих, ночной зритель в просторном городе всё же может чувствовать себя достаточно одиноким, достойным и спокойным.

Невский – «всеобщая коммуникация» и «главная перспектива»

Невский остаётся Невским независимо от погоды, времени года и эпохи. Он столь многомерен, что каждый может легко отыскать себе на нём своё, не занятое ещё никем пространство. Кого-то влекут расположенные здесь и рядом торжища – Гостиный двор, Пассаж, ДЛТ. Кто-то движется между двумя величайшими музеями планеты – Эрмитажем и Русским. Кто-то покупает в кассе-погребке билет и спешит в Александринский театр или Филармонию, или Комиссаржевку, или в Малый Оперный, или в Театр эстрады. А иной дорвётся до книжных сокровищ Дома книги, Лавки писателей или антикваров Литейного (это совсем рядом, за углом, там же, где «Академкнига») и вольётся вновь в суету Невского много часов спустя – счастливый, нагруженный, пропахший сладковатой книжной пылью и отстранённый от всех и всего.

Многие просто гуляют по Невскому без особой цели. Он ведь так и задумывался – для променадов. Когда-то здесь можно было запросто встретить прогуливающегося Александра I и, более того, Александра Пушкина. Есть даже такая знаменитая, похожая на китайский свиток многометровая гравюра Садовникова, на которой главный герой – Невский проспект с гуляющей по нему публикой. А помните, великолепное эссе Гоголя, которое тоже называется «Невский проспект»?

Так как для большинства приезжих город начинается и заканчивается на Невском, то несложно понять, какая тут временами творится толкотня! Потому душевный совет всем, желающим восхититься и подпитаться от этой великолепной улицы (которая сама – и произведение искусства, и собрание искусств), – не поленитесь выйти сюда летом, в пору белых ночей… до восхода солнца.

Зима… Театры торжествуют

Обилие водных зеркал делает город многоэтажным и многомерным. Каждый дом, каждый дворец и каждый столб, отражённый гладью канала, речки или самой Невы, становится по крайней мере вдвое выше. Повисая в пространстве и обретая продолжение снизу, эдакие неясные корни, уходящие куда-то в чёрную глубь воды. Вы думаете, Петропавловка вонзилась шпилем в небо? А я знаю, что шпиль её глубоко вонзился в земную плоть! Всё зависит от того, как смотреть.

Но это – летом. Зима, заковывая воды мутным панцирем льда, отнимает у города его перевёрнутую половину. Однако, как известно, если где-то чего-то убудет, то где-то непременно прибавится. Прибавляется «где-то» в музеях и театрах.

Питер стоит того, чтобы периодически бывать в нём ради его музеев и театров. Количество их исчисляется многими десятками, а качество и разнообразие ставит город на первые места в рейтингах мировых культурных центров. Потому истинные эстеты едут в Петербург зимой, когда в театрах – сезон, а в музеях – относительное безлюдье.

Непосвящённые даже не представляют подлинного обилия питерских музеев и вряд ли знают о том, какие собрания есть в городе-музее. К примеру – Музей Арктики или Почвоведения, или Шоколада, или Артиллерии. Это – из публичных. А сколько уникальных коллекций разбросано по всяким научным институтам и вузам! Картинная галерея Академии художеств, собрания автографов Пушкинского дома, естественнонаучные кабинеты Университета. А дома-музеи, которым здесь и числа нет?

Планируя поездку, неискушённые часто недооценивают и размеры многих питерских музеев. К примеру, на Эрмитаж отводят полдня. А за полдня Эрмитаж можно пробежать лишь ускоренной рысцой, да и то, если не читать этикеток. Чтобы вывалиться к концу пробега на улицу – обессиленному, опустошённому и остро нуждающемуся в релаксации, рекреации и репатриации.

Театры в этом отношении гуманнее. Быстрее, чем кончится спектакль или концерт, из них не выбегают. Да и сидеть в кресле всё же комфортнее, чем ходить или стоять. Единственная опасность, что уютная атмосфера, вкупе с высоким искусством, так расслабит, что вы не удержитесь не только от сна, но и от храпа.

Обилие театрально-концертных «площадок» в городе-театре увеличивается с каждым годом. И не только за счёт открытия новых, а во многом – из-за возрождения как раз-таки старых залов, функционирование которых было прервано в эпоху исторической борьбы хижин с дворцами. Сегодня в Питере вновь загорелся свет в рампах таких придворных и дворцовых театров, как Эрмитажный, Строгановский, Юсуповский. Ну а вообще-то количество ежевечерних спектаклей и концертов, а главное – их разноплановость могут вызвать чувство глубокого удовлетворения даже у самого взыскательного и извращённого зрителя.

Город времён и народов

А ещё не нужно забывать, что культурно Петербург раскинулся куда шире своих официальных административных границ. Дворцы-музеи Петродворца, Ораниенбаума, Гатчины, Пушкина и Павловска – неотъемлемая его часть. И они тоже хороши именно во внесезонье. Хотя лично я предпочёл бы зиме – осень, когда упоительно празднично выглядит окружающая эти архитектурные жемчужины оправа. Знаменитые пригородные парки Питера, Летний и Михайловский сады, а равно и старинные кладбища бывшей столицы Российской империи будто и созданы для того, чтобы сверкать всей гаммой осенней листвы: золотом клёнов, бронзой дубов, медью берёз.

Когда-то, в дореволюционно-патриархальные времена, русская аристократия осенью специально ездила в Павловский парк. Именно в пору листопада, дабы побродить между чёрных стволов и «пошуршать листвой». Это был стиль! Сравнимый с любованием Луной у китайцев или цветущей сакурой у японцев.

Но и весна, несмотря на её капризность и непостоянство, преподносит свои прелести и неожиданности. Те же статуи Летнего сада непередаваемо живыми смотрятся на фоне прозрачной зелёной дымки, в которую окутывает старые деревья возрождающаяся листва. Примерно в это же время, где-то в середине мая, в городе можно наблюдать явление, сопоставимое по эстетизму с красотой белых ночей и шуршанием листвы. Это, когда по чистым уже рекам и каналам начинает вдруг нести лёд с Ладоги. Все водотоки вдруг исполняются шёпотом теней – тихим шелестом истончённых льдин. А мосты и набережные переполняются наблюдающими. Большинство заворожённо зрелищем. А кто-то ищет глазами знаменитых ладожских рыбаков, которых каждую весну десятками уносит на льдинах в открытую воду.

Ну да бог с ними, с фанатами подлёдного лова. Хотел бы остановиться не на них, а ещё на одной черте города, которая делает Петербург одинаково близким и интересным для всех, кто бы сюда ни приехал. Он – одна из Столиц Мира. Потому что Мир этот представлен в нём во всём своём разнообразии и полноте. Здесь, в Питере, легко чувствуешь себя, как в той пресловутой комнате китайского мудреца, не выходя из которой можно запросто изучать Вселенную. Рождённый волей Петра как наш ответ кичливой Европе, этот необыкновенный город впитал в себя квинтэссенцию культурных прозрений множества стран и народов. Впитал и переработал сообразно российской ментальности и природной широте, свойственной природе необъятной России.

Архитектурно город на Неве, а его строили лучшие европейские архитекторы и наиболее талантливые русские зодчие XVIII—XIX столетий, это некая выставка достижений градостроительства минувших веков. Как столица многонациональной империи, Питер вобрал в себя и массу различных идей и верований. Здесь наряду с христианскими церквями всех конфессий можно найти и чудесный буддийский храм, и великолепную мечеть, и синагогу. Как один из научных центров, откуда велось изучение планеты, он обрёл и массу артефактов, свезённых сюда со всех концов Земли.

…Во время последнего «ритуального оббега» Эрмитажа я натолкнулся на экспозицию коллекции, о которой знал, но которой никогда ранее не видел. Это – фрески, вывезенные русскими ориенталистами в конце XIX века из Восточного Туркестана, в частности – из Турфана. Я подивился тому, что увидел. Потому что в пещерах древних монастырей Бейзеклика, например, подобного великолепия нет и в помине. Чтобы изучать древние буддийские фрески, нужно, оказывается, ездить не в Огнедышащие Горы, а сюда – в Эрмитаж.

Потому не покривлю душой, если скажу, что Санкт-Петербург, это не город. Это – весь мир в миниатюре.