Читать книгу Кочевник - Андрей Мирошников - Страница 7

Завтра всё как вчера – это небо,

                                      распятое рамой,

И колодец двора с вечной сыростью

                                           ночью и днём,

Подоконник, истёртый за годы моими локтями,

Инвалидное кресло, и я,

                              живший некогда в нём.

Я родился таким —

                        инвалидом, уродцем, убогим.

Нелечимую немочь

                        судьба мне в насмешку дала,

Бесполезную ношу – тонки худосочные ноги.

Как хотел я сменить их

                             на два непорочных крыла!

А внизу, как избушка Яги,

                                   на бревенчатых лапах,

Голубятня стояла. И весь мой осознанный век,

Круглый год, до зари,

                    появлялся, в затасканной шляпе,

Ненормальный хозяин —

добряк по прозванию Швейк.

И когда поднималось над городом

                                          мудрое Солнце,

И стелило лучи или путалось в тучах кривых,

Рассекая пространство,

                        взлетали из глотки колодца

Белоснежные птицы —

                          пернатый неистовый вихрь.

Забывался хозяин

                       в какой-то немыслимой пляске,

И понятна была эта радость —

                                          щенячий восторг…

Я писал кренделя у окна инвалидной коляской,

А над дыркой двора

                         кружевами был вышит простор.

Как-то ночью сожгли голубятню

                                           дурные подростки,

И чумазый хозяин вконец одурел и раскис:

Он, скуля, ворошил обгорелые чёрные доски,

Прижимая к груди тёплый уголь

                                           и трупики птиц…

Небо стало пустым.

Серой тряпкой уныло обвисло —

Не касалось давно волшебство

                                     белоснежным пером…

Я с постели уже не встаю.

Дни, как чёрные числа,

И кружит в небесах жирной копотью

                                                 стая ворон.

Зной на улице, пыль на стёклах,

На столе – вместо пыли – снег

Белой скатертью. Быть застолью

Или пoминкам по весне?

За портьерами – белый полдень,

Раскалённая добела

Пыль дорог. А на досках пола

Вьюга холоду намела.

Созревает под самой крышей

Снег

И падает с потолка,

И, накинув пальто,

Ты пишешь,

Снег сметая, как пыль, с листа.

Если вдруг тяжела погода,

Там,

Коль выйдешь ты, за стеной —

Возвращаешься и уходишь

В этот метеомир иной.

Снег стряхнув, поведя плечами,

Ходишь, слушая хруст да скрип,

И подолгу глядишь в молчаньи

В окна с наледью изнутри.

Там – Геенна невыносима,

В пепел крылья палит огнём.

Выдыхаясь, теряя силы,

Ангел бьётся в твоё окно.

Осенний день яснее, но короче.

Сжимает сердце близость холодов,

И белизна небесная – на клочья,

На клочья – зелень бывшая садов.

…Упасть листвой, безропотно, покорно,

На самый тихий шёпот перейдя,

И обратить былую крону в корни

Под сирый плач казённого дождя…

Под ранний вечер первый снег на плечи

Опустится, как ранние цветы,

Которые так просто искалечить

Неловким жестом, краем теплоты.

…Залечь, как снег – без шороха и грома,

Стыдливо скрыть неровности и грязь,

Увековечить сумрачную дрёму

Надёжнее немыслимых лекарств…

Но вдруг – весна. Ворвётся и сожжёт,

Растопит белый сонный порошок.

…Принять дурманной солнечной отравы

И лечь, как свежескошенные травы…

Усталость жжёт

Сильней вулканьей лавы.

Устал.

Этот малый завидует? Бог с ним…

Но завидовать нечему, брат —

Здесь никто так не воет под осень

От желанья отсюда удрать.

Я глотаю лихие снадобья,

Принимаю дурман-порошки —

Будто это лекарство от злобы,

От которой подводит кишки;

Я пишу под наркозом, «под мухой»,

А иначе – скрипенье зубов:

Посмотри, как нахально порнуха

Псевдоним выбирает «Любовь»,

Запивает дешёвым шампанским

Безусловный провал, как триумф! —

Я петлёй замеряю пространство,

Что давно превратилось в тюрьму.

И во сне не бывает пощады —

Собираются искры в пожар.

Обращается бранью площадной

Мой громадный божественный дар!

Удивляются мудрые люди

И находят забавным житьё,

Где питаться из общей посуды,

И держаться за место своё,

Размножаться, давая потомству

Понимание: «Делай, как все»,

Отвоёвывать место под солнцем,

Прогоняя незваных гостей,

И взрываться общественно – Стая!

И впиваться, взвывая: «Чужой!» …

…Ты листаешь странички, листаешь,

Отдыхая под шелест душой…

Я живу. А считал – по ошибке

Занимаю чужие места.

Но уже не трясутся поджилки

От гортанного окрика: «Встать!»

Я не встану в ряды легиона.

Не осклаблю оскалом уста —

Не отнимут ни рост мой, ни гонор,

Угрызения стаек и стай.

Я глотаю лихие снадобья,

Растираю для них корешки,

Чтобы вытравить тoчину злобы,

От которой острее клыки;

Чтобы ночью не видеть пожаров,

Чтобы, как бы ни жгли угольки,

…………………………………………

…………………………………………

Не играть желваками на скулах,

Улыбаться, как будто глухой;

Чтоб любовь отличать от загула,

И дерьмо от хороших стихов;

Чтобы в петлю уж было не в тему,

Даже если изысканный шёлк;

Чтобы просто не путали с теми,

Кто себя в этих стаях нашёл…

Не завидуй ты мне. И не бойся —

У тебя не такая игра:

Слышишь клич? – Заправляйся и стройся.

И добра не ищи от Добра.

Ты – мой Каин.

Я – твой Каин.

Каждый – зол и неприкаян,

Каждый носит камень свой.

Каждый выжидает время,

Каждый целит камень в темя,

Каждый носит в сердце бремя —

Я живой,

И ты живой.

Ты – мой Каин.

Я – твой Каин.

Нам не надо красной ткани —

Появляясь за спиной,

Кровью красим полотно.

Без оглядки на Завет,

Кровью красим белый свет,

И с небес закат стекает…

Каждый Каин нераскаян.

Каждый каждым попрекаем.

Каждый шепчет: «Не убий!» —

В каждом где-то Авель спрятан.

Люди братья все.

Аминь.

Последствием безумных мужеств,

Дурных торжеств —

Плащом охватывает ужас.

Подняв на шест,

Себя – отсeченная напрочь,

Но всё ж – жива—

Всё плачет, думает и плачет

Голь-голова.

И думы – поздно и напрасно —

Лелеют сласть,

С которой смешана опасность,

Чьё имя – страсть.

Страх! – загнан в угол. Шепчет вором:

«Сквозь стену – лезь!»

Как время стрелками пришпорить? —

Скакун тот резв!

…Плющ оплетает палисадник

Вьюном молвы…

Куда деваться мне? Я – Всадник

Без Головы!

Безвыходность звучит: «без-выдох»,

Как будто «сдох».

Но если выкрикнуть: «Изыди!»,

Когда же вдох?!

Когда дышать не удаётся —

Умри, усни.

…Да только любится, как пьётся —

Едва начни…

Ходить бессмысленною тенью? —

Снедает зуд —

Рой человеческих суждений —

Не Божий суд,

И суд неправедный, но скорый,

Как сверк ножа…

Как только выдохнется Сторож —

Бежать! Бежать! —

Сквозь обесстыженные степи,

О двух конях,

Туда, где сумрачные дебри —

Вид из окна, —

Там неухоженные ветки,

Там дикий сад.

Там – не подрубят и не свергнут —

«Таких – нельзя!»

… А здесь – иссушены до треска —

Коряги пней:

«Кусты нуждаются в обрезке,

В цвету – сильней…»

Стальными лезвиями правил

Поправят – Сверк!

От усредняющей потравы —

В побег! В побег!

Не стать растением покорным

«Хоть под пилу!»,

Прожить, не распуская корни

Цепляться вглубь,

А голову теряя в скаче —

Долой, душа! —

Вселенную загнать, как клячу…

Бежать! Бежать!

Стряхни меня, как холодный пепел,

Не плачь ночами, кончай дурить —

Я только имя в твоей newspaper,

Всего лишь повод

                          перекурить.

Я просто вывих твоих гормонов,

Изящный выстрел в плохом кино,

Где смысла мало от церемоний,

Но хину в воду, но яд – в вино…

Меня нетрудно поставить в стойло —

Я парень смирный, я не лихой.

Найди мне место в земной юдоли,

Стряхнув, как пепел плохих стихов.

Бумага крыльев ломает стены.

Мне будет тесно в любом раю —

Я – Ангел Ночи. Я – Невеселье.

Я шаг сбиваю, когда в строю.

Свои архивы спиши за сроком,

Вернись к покою, пока горит.

Все наши беды – в газетных строках.

Остынь немного.

Перекури.

В этой бешеной круговерти,

В этом полном огня Аду,

Мы, пытаясь забыть о смерти,

Тщетно верим, что не найдут

С острым нюхом – подземлюройки —

Востроглазые существа,

Что живым урезают сроки —

Так не вовремя! Свят, свят, свят! —

И сквозь пекло бежим с оглядкой —

Догонялки – игра проста:

Убегая, глядеть украдкой:

Нет ли сзади ещё «хвоста»?..

И бежали б, не поспешая,

Не петляя, могли б идти.

Зная – та, от кого бежали,

Встанет вдруг поперёк пути,

Пылко примет в свои объятья,

И шепнёт: «Я тебя ждала» …

И никто никогда – обратно.

Ни за скорость, ни за талант.

Приходят друзья – на пороге встречай.

А с ними – подруги, которые – плюнь…

Льётся рекой нескончаемый чай,

Тянут беседу, как дети – соплю.

Подруги утешат: «Да что ты? Кайфуй!»,

Неверно толкуя кручину-печаль,

И как тараканы по комнатам… Тьфу!

Чуть-чуть – и заваришь особенный чай:

Настоянный мятой чистейший стрихнин…

Квартира из крепости стала тюрьмой:

Приходят друзья, убивают стихи,

А после – зевая – уходят домой;

А после – ты болен и пуст. Ты сидишь

И смотришь, как в небе бледнеет Луна.

За трупы стихов – так воспитан! – не мстишь:

Ночь впереди. И, к тому ж, не одна.

К чему бесноваться? Кричи, не кричи —

Дыру не заделать изяществом драм.

Ты станешь опять собирать кирпичи —

Библейские камни —

И складывать

Храм.