Читать книгу «Рассекречено» (СМЕРШ) - Андрей Сенников - Страница 3

– Штурман, глубина места?

– Тридцать шесть метров, командир…

Голос мичмана Велеса в переговорной трубе звучал граммофонными нотками.

Капитан-лейтенант Кедрин ещё раз крутанул перископ, переступая на свободном пятачке. Мелкая зыбь заливала линзу, но «Спрут», установленный на базе в последний ремонт, глубину держал хорошо. Кап-лей в деталях рассмотрел каменное устье Нордхейма, похожее на неряшливую пасть чуда-юда: фьорд топили быстрые сумерки, снег в скальных складках лежал на чёрных камнях, словно зубной налёт.

– Убрать перископ!

Командир нырнул в центральный пост. На «эске» перископа два: зенитный и командирский. Оба вынесены в прочную рубку, что увеличивало глубину перископного хода, но при необходимости затрудняло одновременную работу в отсеке даже двух человек.

– Акустик? – Кедрин наклонился к раструбу, выдернув заглушку.

–Горизонт чист, командир, – отозвался главстаршина Тиханович. – Грунт скальный, дно ровное, эхо чёткое…

Капитан-лейтенант кивнул, хотя акустик видеть этого не мог. Двухсуточная щетина цеплялась за воротник свитера из жёсткой верблюжьей шерсти.

– Боцман, принять главный балласт. Ложимся…

– Есть принять главный балласт…

– Докладывать глубину каждые пять метров!

– Есть! Глубина десять!

Вахтенный вращал штурвалы управления клапанами цистерн. Лодка качнулась, приняв дифферент на нос.

– Глубина – пятнадцать!

Штурман уткнулся в хронометр.

– Глубина – двадцать!

Командир снова наклонился к переговорной трубе:

– Внимание в отсеках! Приготовиться к столкновению!

Сколько раз не повторяй манёвр – привыкнуть к нему нельзя: плечи напряжены, голова клонится, по спине пот, – всё равно удар будет внезапным. Здесь умения и мастерства мало, хотя у боцмана Танцуры и того и другого – дай морской бог каждому. Вот и сейчас Мироныч уложил их «шестьдесят шестую» на скальный грунт, словно дитя в люлю.

– Моторы стоп! Рули на ноль!

Лодка замерла с небольшим креном на правый борт.

– Осмотреться в отсеках! Доложить о повреждениях!

Кедрин выслушал рапорты. Всё в порядке… Теперь – ждать.

– Свободным от вахты отдыхать. Соблюдать режим тишины,.. – кап-лей помедлил, проникая мысленным взором через переборки, переплетённые коммуникации, нагромождение механизмов в седьмой отсек, кормовых торпедных аппаратов, а по совместительству – жилой отсек торпедистов, трюмных матросов и механиков. – Разведгруппе – готовность четыре часа!

– Есть готовность! – отозвался едва знакомый глуховатый голос командира разведчиков. Командира ли? Черт их разберёт, кто в этой девятке командир…

– Степан Фёдорыч, – обратился Кедрин к старпому, лейтенанту Карпухину. – Прими вахту… Я у себя.

– Есть!

У комингса люка в переборке центрально поста Кедрин задержался.

– Штурман, проверь курс к зоне высадки… чтобы комар носа…

– Добро, командир, – мичман Велес если и был удивлён, виду не подал, да и не бывает на подплаве этого – перебдеть. Он пригладил короткой расчёской пышные усы с проседью, из-за которых на лодке его за глаза величали «котом», уважительно подразумевая – «учёный», – кивнул и отвернулся, склонившись над штурманским столом.

Каюта командира – сразу за люком центрального поста, слева по борту. Кедрин переступил через комингс, задёрнул за собой шторку и опустился на рундук. Расстегнул верхние пуговицы кителя и привалился спиной к переборке, ощущая живые, успокаивающие вибрации лодки, словно она участливо похлопала его по спине: «Чего мандражируешь? В первый раз что ли?!». Тихо гудел вентилятор в подволоке, разгоняя воздух с запахами солярки, масла, и жареного лука с сухим консервированным картофелем – кок на камбузе готовил ужин, – но дышалось легко, в полную грудь: на «шестьдесят шестой» была установлена новая регенерационная и конвекционная установка РУКТ-3 с регенерационными патронами РВ-5, при работе которых углекислый газ поглощался с выделением кислорода. В теории, они могли лежать на грунте две недели, без какого-либо ущерба для экипажа…

Кап-лей смежил веки.

Да, ничего нового или необычного в этом походе не было: не в первый раз высаживали разведчиков на норвежское побережье; снимать группы с каменных пятачков – тоже приходилось, случалось и под огнём ягт-команд. И всё же…

Начать с того, что задачу ставили не в штабе, а в разведотделе Северного флота, и в кабинете начальника, кроме него самого, командира 3-го дивизиона подводных лодок и командира «С» -66 капитан-лейтенанта Кедрина, находился тощий узколицый человек в полувоенном френче без знаков различия, который, казалось, не проявлял никакого интереса к происходящему: не больше, чем рогатая вешалка углу кабинета. Старшие офицеры старались незнакомца так же не замечать, и посматривали друг на друга, словно не понимали, зачем тут собрались: в холодном нетопленом помещении было сумрачно и неуютно, как в зале ожидания провинциального вокзала.

Задача была проста: принять на борт разведывательно-диверсионную группу вместе со снаряжением; выйти в заданный квадрат норвежского побережья; произвести скрытную разведку фьорда Нордхейм-Лааме, определить возможности и варианты подхода к зоне высадки в гирле залива; высадить группу в заданное время; выйти в открытое море и крейсировать в удалении от входа во фьорд семьдесят два часа; от обнаружения, столкновений с противником и преследования уклоняться; через трое суток вернуться в зону высадки, снять парольный сигнал, принять группу на борт и вернуться на базу. Если в указанное время условного сигнала с берега не будет – ложиться курсом на базу, не производя поиск десанта и не ожидая его. Если в момент встречи группа будет находиться в огневом контакте с противником, разведку не прикрывать, принять все меры к предотвращению захвата лодки противником и немедленно выйти в открытое море курсом на базу.

Шел апрель 1945 года. Боевые соприкосновения с немецкими войсками регулярных частей Красной армии в Заполярье, на территории Северной Норвегии прекратились ещё в ноябре прошлого года. Последний населённый пункт, в который девятого января вошли советские разведчики – деревушка Лаксэльв в фюльке Финнмарк. Дальше советские войска не продвигались, но это ничего не значило. Под командованием генерала Бёме, командующего второй горной армией, на территории Норвегии находилось до четырёхсот тысяч человек из разного рода соединений, включая рабочих тодтовских организаций, которых при необходимости можно было поставить под ружьё. Немецкие части Бёме не подвергались сокрушительному разгрому и давлению, как в Европе, сохраняли боеспособность и капитулировать не собирались.

Война разведгрупп, ягт-команд, егерей, отрядов норвежского сопротивления, пополняемых советскими военнопленными, бежавшими их концентрационных лагерей не утихала ни на день, и не утратила ни напряжения, ни ожесточённости. Задание, полученное «С» -66-й, лишнее тому подтверждение, крошечный боевой эпизод в затянувшемся противостоянии миллионов людей.

Этим догадки подводника и ограничивались. Впрочем, ему своих забот хватало: на морских коммуникациях продолжали действовать эсминцы, подводные лодки и катера-охотники противника, самолёты разведчики и ударные бомбардировщики; минные банки тралить начнут ещё не скоро и натолкнуться на противолодочную сеть можно было с той же долей вероятности, что и в 1942 году. От его личной выдержки, знаний, силы, воли и решений зависят сорок шесть жизней и боевой корабль. И всё же беспокоили его не эти привычные опасности и ответственность. В этом Кедрин отдавал себе совершенный отчёт. Ему не нравились пустынные берега крохотного фьорда, на берегах которого не было ничего, как не было ничего и поблизости. Ему не нравилась разношёрстная – с бору по сосенке, – разведгруппа, в которой на флотских разведчиков походили лишь шестеро, остальные же вызывали острое чувство опасности, как тройка эсминцев, бороздящая холодные волны над головой, нащупывая лодку хлёсткими ударами гидрофонов. Но то, что они были здесь, на борту, а сама 66-я лежала на донных скалах в ожидании темноты и высадки странной группы в неизвестность, само задание – всё говорило о том, что есть что-то важное на этих пустынных и холодных берегах, что-то важнее их жизней, важнее их корабля и об этом важном ни Кедрину, ни его подчинённым знать не надо.

– Акустик – центральному…

Пост Тихановича, чуть дальше по центральному проходу с правого борта. Его глуховатый голос доносится до Кедрина без особых помех, проводов и электрических импульсов в мембранах переговорных устройств – телефонная связь центрального поста с отсеками тоже есть, правда, только тремя. Акустик, кажется озадаченным…

– В чём дело, главстаршина?

Акустик повернул к командиру напряжённое лицо, взгляд его блуждал, наконец сфокусировался на Кедрине. Тиханович сдвинул амбушюр за левое ухо.

– Не могу понять, товарищ капитан, я подобного никогда не слышал…

– Охотники? Транспорт?..

– Это не шум винтов, командир, я…

Главстаршина сдёрнул наушники с головы, намокшие от пота волосы прилипли к виску.

– Послушайте сами…

Кедрин прижал горячий каучук к уху, прикрыл глаза и… ничего не услышал. Точнее услышал обычные шорохи, треск и шелест, с которыми придонные волны разбивались о береговые скалы, шипение пузырьков воздуха в пенных гребнях, гонимой ветром, зыби, скрежет «эски» о дно, когда её вдруг качало, толкая в в скулу плотным валиком придонного течения…

– Ничего не… – начал Кедрин и запнулся.

Далеко, на пределе слышимых частот, раздался и разошёлся в плотной толще воды низкий, затихающий гул, который тут же растворился в белом шуме океана, чтобы вдруг всплыть рваной нотой на поверхность шелеста и треска непонятным обломком, мелькнуть напоследок и уйти на дно, в непроницаемую толщу, холод и мрак.

Кедрин вздёрнул бровь. В височную кость давило.

– Интервалы неравные, – доложил Тиханович. – Частота плывёт, уклоняясь в инфразвук. Никакой системы не вижу, определить источник не могу… пеленг не берётся…

Олесь Тиханович – не кто-нибудь, а «кандидат физико-математических наук» и не по прозвищу, как штурман, а взаправду. Не быть бы такому в подплаве никогда, если бы не полесская молчаливая упёртость, да семья – восемь душ от мала до велика, – которую немец сжёг заживо вместе с односельчанами ещё в сорок первом. Думает главстаршина и говорит чётко, по-учёному, и если бы какая опасность лодке угрожала – так и доложил бы, а так выходит, в затруднении он, тревожится. И тревога эта липкая, как дурной сон, отчего Кедрину, боевому офицеру-подводнику на двадцать четвёртом походе в белом шуме океана начинает мерещиться «голос дьявола» из романа писателя Беляева – доводилось читать, ещё до войны…

– А ну, дай-ка, – капитан посунулся вперёд, оттесняя главстаршину от переговорной трубы, – Центральный?! Здесь командир. Старшего разведгруппы – на пост акустика!

– Есть!

Ждать долго не пришлось, минуты не прошло. Лязгнул затвор люка, и в отсек гибко скользнула фигура в обычной обмундировке флотских разведчиков: утеплённые штаны на фланели, подбушлатник, обжатый ремнями с подсумками, шерстяной подшлемник опущен на манер воротника. Ага, вот это кто… Ну, нельзя сказать, чтобы Кедрин не догадывался: из молодых, да не очень; взгляд холодный, колючий, словно снежной крупой сыплет; над левой бровью старый шрам – белый, рваный к виску, – и бьётся на конце синяя жилка…

Кап-лей протянул разведчику наушники.

– Держи, может, подскажешь чего. Акустик мой в затруднении. Стоит ему волноваться?

Ни удивления, ни паузы. Принял молча, надел, словно сотню вахт отстоял на посту, амбушюры большими пальцами поправил, взгляд провалился внутрь, а там – метёт, ох и метёт, и ничего в этой круговерти рассмотреть нельзя: не затем ли здесь его группа? Узнал?

Ждал Кедрин напрасно, выдержка у разведчика – только позавидовать. В камнях Нордхейма, как родной встанет, с наледью. Так же молча он вернул акустику наушники, глянул близко, холодно…

– Нет, – сказал, – Не стоит…

***