Читать книгу «Рассекречено» (СМЕРШ) - Андрей Сенников - Страница 4

Хуже всего были ночи: долгие, бессонные, заполненные лунным светом, тоскливыми мыслями, скрипами панцирных сеток, зубовным скрежетом и глухими стонами соседей по койкам. Кто-то уходил от засады, кто-то прорывался через линию фронта; кто-то сходился в рукопашной. Не отпускало ребят…

На занятиях Горстин трудил себя до изнеможения. К вечеру тело наливалось дровяной, ноющей тяжестью. В кровать Архип валился, словно чурбан, но сон долго не шёл. Сердце никак не желало мириться с тем, что Лизы больше нет. Что её, исхудавшую, с тонкой до восковой прозрачности кожей, почти невесомую от голода завернули в синюю милицейскую шинель – с начала блокады, чтобы получать дополнительный паёк, она служила в милиции, – и похоронили в общей могиле на Пискарёвке. Привезли на заиндевелой полуторке в промёрзшем насквозь кузове, в штабеле окоченелых тел, а может быть, на обычных санях, и уложили в другой штабель, но уже в яме – огромной, почти бездонной пасти смерти.

Здесь, на Большой Земле, он думал об этом часто. Вспоминал лицо жены: живое, подвижное, с лукавой усмешкой, спрятанной в уголках глаз, пока его не настигло ясное понимание, что он вспоминает не живую Лизу, а её довоенную фотографию, сохранившуюся среди его личных вещей и документов. Никакой другой он её не помнит, только смутные образы с размытыми чертами. Не помнит её голос, походку, прикосновения. Не помнит, как она любила его, торопливо, смущаясь, в полной темноте… Слишком мало они были вместе. Два года до войны. Семьсот тридцать дней и ночей, из которых большую часть он, агент Ленинградского уголовного розыска, провёл на работе. Всякий раз, стоило только задуматься об этом, его охватывал жгучий стыд, словно он предал её. Или память о ней?..

Забывался Горстин на заданиях. Точнее, просто не позволял себе отвлекаться ни на что кроме цели. Да и времени не было. За год, прошедший со дня перевода в 4-й отдел СМЕРШ, Архип принял участие в шести зафронтовых операциях. В двух – командовал группами. Захват агентурной картотеки Абвера в аусенштелле Ревал в Прибалтике; поиск, обнаружение и ликвидация полевых лагерей разведывательных школ Абвера и СД; захват и переправка в Центр офицеров преподавательского состава, ликвидации. Потом ещё, и ещё…

Получил капитана, неоднократно награждён орденами и медалями. Он терял людей, дважды был легко ранен, но всегда возвращался на Большую землю и выводил свои группы, выбираясь из любых передряг, чем заслужил молчаливое уважение бойцов, смешанное с изрядной долей суеверия. Ходить на задания с Горстиным, словно шапку-невидимку надеть. Его отношение к тренировкам и подготовке граничило с исступлением и служило нескончаемым поводом для инструкторов натаскивать новичков: «Смотрите, салаги, у человека опыт – вам и не снилось, а себя не жалеет. Потому и живой». К слову сказать, начальник 1-й и 2-й школ СМЕРШ Кочегаров дважды пытался тихонько переманить Горстина в инструкторы, но попытки эти немедленно пресекались на уровне начальников управлений. Случалось, до скандалов…

Архипа всё это мало трогало.

Он воевал и жил одной надеждой – найти дочь, которую вывезли из блокадного Ленинграда ещё в 43-м, а вот куда? До сих пор на все письма приходил один ответ: «На ваш запрос от такого-то за номером такой-то сообщаю, что адресат, Горстина Лидия Архиповна, 1939 года рождения по месту поиска не найдена». Поначалу он недоумевал. Как же так? Ведь большая девочка, пятый год. Должна же помнить. Пусть не его, но маму, свою фамилию? А душа глохла от дурных предчувствий и рвалась в куски.

Потом Архип злился на всю тыловую канцелярию, всех тёток в пыльных платках из собачьего пуха на жирных плечах, их начальников в засаленных френчах и липовой грыжей, что не могут отыскать его девочку. Может, при отправке поленились записать? Или при распределении не разобрали фамилию?

Следом он вспоминал огромные толпы людей на пыльных дорогах, развороченных снарядами, минами; прошитых очередями истребителей и пикировщиков; залитых кровью, потом и криками. Эшелоны с беженцами, застрявшие на раскалённых станциях потому, что паровоз сняли с состава и подали к платформам с заводским оборудованием оборонного значения; крики, неразбериху и беготню по путям. Он представлял полуторку с кузовом полным детей и кабиной с распахнутыми дверями на ледяной дороге, а в небе над колонной снуют самолёты с крестами на фюзеляжах, воют в пике и бомбят, бомбят… Вот борт машины торчит в полынье, а в свинцовой ладожской волне качаются картонные коробки и узлы с документами, мокнут, тяжелеют и исчезают навсегда…

Злость уходила. Столько людей разметало за эти четыре года, столько исчезло, пропало без следа. Но свою надежду он держал цепко, словно щипача, взятого на кармане, чтобы не вывернулась. Ничего, войне конец ни сегодня завтра. Вот добьём гада, говорил себе Горстин, демобилизуюсь и Лиду сам найду. Не успокоюсь, пока не отыщу! И бумажек слать не буду, а ножками, ножками, как в розыске. В Василеостровском УГРо он хорошим оперативником был, не оплошает…

Обычно, думая о дочери, Горстин и засыпал, хотя вряд ли отдавал себе отчёт в этом.

Сон его был глубоким и спокойным, без сновидений, словно тихий омут. За четыре -шесть часов такого сна организм успевал восстановиться полностью. Капитану Горстину шёл двадцать седьмой год.

***