Читать книгу Кристиан - Андрей Сёмин - Страница 4

Выйдя из офиса, Кристиан сделал несколько шагов к парковке и остановился: незнакомая свобода покорно плелась за ним по пятам и, судя по ее опущенной голове, совершенно не представляла, как она будет жить вместе с этим энергичным, но постаревшим за час человеком. «Раз, и все, – тихо сообщил ей Кристиан. – Как Атлантида. И главное – быстро так, без анестезии. Что теперь делать-то будем?» Существо было явно женского рода и всем своим видом показывало, что оно заранее согласно на все безумные выходки Кристиана, включая и легкие его капризы, и резкие перемены настроения, зависящие от частого общения со слишком уж переменчивой совестью. «Не верю, – громко сказал Кристиан. – Такого не бывает. Чтобы просто так я мог делать все, что захочу? Не верю я», – более уверенно повторил он, но на всякий случай посмотрел по сторонам и украдкой взглянул на небо. Никакого знака он там не увидел, да и какие знаки могли дожить до XXI века? Он же не в Индии и, тем более, не в Перу, где в древности даже самые маленькие селения имели своих богов, а все их священные тотемы и ритуалы назывались «huaca». Слово это произошло от глагола выть, стонать или причитать: очень даже подходящее название для сегодняшнего дня.

Открыв машину, Кристиан тяжело упал на сиденье и опустил все стекла.

– Залезай, – пригласил он. – Не уверен, что у нас что-нибудь получится, но начинать с чего-то все-таки надо. Сейчас немного покатаемся и домой. Или – не домой?

Не дожидаясь ответа, Кристиан резко выскочил на трассу и несколько минут ехал молча. Проезжая мимо слепящих глаз, на ходу рассматривающих его старую машину, он с удивлением думал о том, что впервые сталкивается со свободой. Вот она, сидит себе рядом, голову в окно высунула, и язык всем показывает: смелая! Вспомнив, что слово свобода на древнеиндийском языке звучит как «svapati», то есть «сам себе господин», Кристиан хитро улыбнулся и даже немного расправил плечи.

– Давай, сразу договоримся, – без вступления предложил он. – Ты только меня не трогай. Будет нужно, я сам тебя позову.

Сидящая справа от него Свапати замерла и недовольно закрыла окно: жест, конечно, не дерзкий, но в контексте его последних слов это показалось Кристиану крайним неуважением к только что родившемуся господину жизни.

– Значит, так. Слушай. – Обернувшись к правому окну и для ясности щелкнув пальцами, Кристиан хотел добавить кое-что еще, но тут его машина чуть не врезалась в идущий впереди грузовик. – Ладно, – примирительно согласился он. – Если временами будет заносить, ты меня все-таки тормози. Умный-то я умный, но иногда себя не контролирую.

Бледная от страха Свапати двумя руками вцепилась в ремень безопасности, и по ее лицу можно было легко прочесть искреннее сожаление по поводу собственного имени, которое, как известно, есть судьба твоя и карма, и судьба эта – полностью в руках сорокалетнего, потерявшего опору под ногами мужчины. Господин был явно не готов к внутренней свободе, а все эти дремучие штучки о левитации – ну какая это свобода? Дело техники, не более. Как и всегда, пробки на дорогах убивали вдохновение и тормозили мысль, но Кристиан теперь никуда уже не спешил.

– Три часа на дорогу от офиса и обратно, – хмуро констатировал он происходящее. – Это в день. За месяц набегает около семидесяти часов, а это почти три дня. За год я теряю тридцать шесть дней своей жизни, разве это нормально?

Молчаливая Свапати улыбнулась и участливо покачала головой.

– Вот и я говорю, – радуясь неожиданной поддержке, заводился Кристиан. – За восемь лет я выкинул на эту дорогу более десяти месяцев! Это ж триста дней! Кстати, если отложить двенадцать часов на работу, три – на дорогу и шесть часов на сон, то остаются какие-то жалкие три часа в сутки. А что ты за эти три часа сделать-то успеешь?

– Ты спишь шесть часов? – недоверчиво поинтересовалась Свапати.

– Да ладно, шесть, семь, восемь, какая разница? Не придирайся! Я же тебе о принципе говорю! Ну как здесь жить? – разозлился на правду Кристиан.

Он с силой нажал на газ и хотел было развить свою мысль в направлении столь необходимых человеку пауз, но мигающий аварийкой вывод о том, что при всех этих паузах у человека вообще не остается времени на жизнь, заставили его резко затормозить и, вывернув руль, криво прижаться к обочине.

– Смотря что ты называешь жизнью, – ласковый голос Свапати застал Кристиана врасплох.

– Жизнь – это когда внутри радость, – уверенно ответил Кристиан. – И когда ты ничего никому не должен. Вот так.

– Так не бывает, – не согласилась с ним Свапати. – Рядом с тобой живут родные тебе люди, и им ты должен всегда. Хоть немножко, но должен. Разве нет?

– Если ты о Клер…

– Нет. – Свапати чуть повернула к Кристиану светлую милую головку. – Я не о Клер, но если ты заговорил о ней первым, то, честно говоря, я не знаю, что вас связывает.

– Это комплимент ей или мне? – Кристиан настолько растерялся, что ему нужна была хотя бы пара секунд, чтоб сообразить, как вести себя с этим новым для него существом.

– А почему ты меня боишься? – неожиданно поинтересовалась Свапати.

– Чего это я тебя боюсь? – изумился такой дерзости Кристиан. – Ну остановился на пару минут, сейчас покурю и поеду. Вот еще, бояться тут всяких…

– Я не всякая, – гордо вскинула головку Свапати. – Я – твоя. И я никуда не уйду.

– Уйдешь! – жестко возразил Кристиан. – Вот помучаешься со мной и уйдешь. Все уходят.

– Ну, конечно, сначала будет трудно, – вздохнула Свапати, – ты ведь должен ко мне привыкнуть, а привыкать в таком возрасте к свободе очень сложно. И, пожалуйста, не кури в машине.

– Слушай, это моя машина, понятно? – начинал заводиться Кристиан. – Моя машина, мои сигареты и моя жизнь. Дальше – по списку. Клер, Франческа, Марк и большая задница с работой. Ты вообще в курсе, что меня сегодня выгнали? А может, ты только этого и дожидалась?

– Я рада, что мы поняли друг друга. – От волнения Свапати даже слегка дотронулась рукой до Кристиана. – Если бы ты продолжал торчать в офисе, мы никогда бы не увиделись.

– И?

– И ты никогда не узнал бы, кто ты есть на самом деле, – уверенно резюмировала Свапати. – Люди начинают хоть что-то понимать только тогда, когда умирают их близкие. Почему только на кладбище люди могут отличать искренние чувства от суеты? Будем считать, что сейчас ты смотришь на свою игрушечную смерть со стороны.

– Ничего себе сравнения: игрушечная смерть, – поежился от внезапного холода Кристиан. – Ты хоть выражения выбирай помягче, или у вас так принято?

– А по-другому это и не назовешь. – Свапати опустила зеркальце и чуть поправила прическу. – Сейчас ты можешь обернуться и посмотреть, что было позади. Разве ты видишь много важного и интересного, с точки зрения умершего человека?

– С точки зрения умершего – полная хрень, – подумав, поддержал ее мысль Кристиан. – А с точки зрения только что родившегося?

– Вот здесь начинается самое интересное, – воодушевленно заговорила Свапати. – Представляешь, тебе дали второй шанс начать все заново, но ты уже не слабый ребенок, а капризный сорокалетний мужчина с очень вредными привычками и крайне сомнительным опытом. В смысле, шансы все-таки есть.

– Без сарказма никак нельзя? – обидевшись, Кристиан закрыл глаза и представил себе собственные похороны: если бы он работал, пришли бы сотни, а сейчас – человек десять, не больше. Почему? Он ведь совсем не изменился.

– Корпоративный этикет, – грустно объяснила ему Свапати. – Теперь ты понимаешь, чего он стоит?

Спорить с ласковым существом Кристиан сейчас точно не хотел, и вместо твердого, но тактичного предложения катиться к своей манхэттенской Матери-Свободе, которую беспечные французы зачем-то подарили американцам, он закрыл глаза и откинулся на потемневшее от времени сиденье. Конечно, свобода есть возможность выбора, способность принимать собственные, не зависящие ни от кого решения, но он так не может. Их проблема с женой…

– И что же теперь делать? – Кристиан задал этот вопрос чисто риторически, но уже через секунду горько пожалел об этом.

– А теперь ты будешь продавать себя со скидкой, – стараясь говорить как можно мягче, спокойно ответила Свапати. – Люди ужасно любят разные осенние распродажи.

– По-твоему, я уже второй сорт? – взвился Кристиан. – Да откуда ты знаешь? Ты сама-то появилась на свет только десять минут назад.

– Ты все еще в своем офисе, – печально заметила Свапати. – Ты ни разу не спросил меня о своих родных, все о работе и о работе. Тебя правда ничего больше не интересует?

В кармане у Кристиана громко запели птицы, но он долго не вытаскивал телефон. Когда умолкли последние трели и птички взяли небольшую паузу, Кристиан все-таки нажал на клавишу.

– Дорогой, ты где? Дорогой, ты как? Опять приедешь поздно? – Голос Клер источал искреннее желание выразиться покрепче, но она прекрасно знала, что, перейдя грань, она легко может за этой гранью и остаться. Несколько раз, оказавшись на той стороне, она подолгу молчала, но затем скрепя сердце извинялась, делая вид, будто случайно перепутала все на свете. «Ничего она не перепутала, – объяснил Кристиан непонятливой Свапати. – Просто порода такая. Ты послушай, что дальше будет».

– Ты извини, я на секундочку, – не дождавшись ответа мужа, быстро продолжала Клер. – Я только хотела сказать, что сначала я позвонила всем моим знакомым и даже нашим дальним родственникам, и почти все они согласились, но вот тетя Молли наотрез отказалась из-за своей мигрени, которая у нее – ты представляешь? – так и не прошла, но зато мой старик приготовил тебе такой подарок, что ты просто закачаешься. А потом я узнала, что все твои племянники записались в какую-то зеленую организацию и на следующей неделе уезжают в заповедник, так что их не будет. А заповедник и невоспитанные пятнадцатилетние дети это что-то особенное, я тебе скажу. Вот у моей сестры, нет, не у родной, а у двоюродной, по линии дочери сестры моей мамы от второго брака… То есть, конечно, не сестра моей мамы от второго брака – у нашей бабушки, между прочим, всю жизнь был один-единственный мужчина, я тебе уже говорила, – а именно их дочь от второго брака, булочка такая сдобная, я о ней рассказывала. Не помнишь? Ну ладно. Так вот, в общем, я туда-сюда съездила, и что же ты думаешь? Так, а чей там голос такой? Короче, все нашла, заказала и даже успела к маме – у нее последнее время такое странное представление о загробной жизни! А ресторан будет небольшой, большие я не люблю. А мама спрашивала о тебе: говорит, ты у нас тонкий и гениальный. Хм, гениальный. А потом мама опять открыла Библию и заплакала. Я заказала рыбное ассорти и белое вино, у них какие-то бешеные скидки на это вино, сначала я даже не поверила. А ты звонил своей маме? Ты мне обещал. А что ты думаешь по поводу шефа и его жены? Мы же их пригласим? А музыка? Ты же так любишь музыку!

– Я очень люблю музыку, – ледяным голосом согласился Кристиан. – Ту, что была до рэпа и синтезаторов.

– А белое вино? Если совсем немножко, то тебе можно.

– Лучше со льдом? – уточнил Кристиан. – Когда-то давно древние греки смешивали вино и воду в пропорции один к трем, но спустя всего пару веков они перешли на смелые один к одному. Были даже отчаянные эксперименты с морской водой, но соленое вино у них как-то не пошло.

– Зря ты смеешься, – укоризненно щелкнула по трубке Клер. – Вот у брата моей двоюродной сестры…

– Которая от второго брака? – чуть уколол ее Кристиан.

– Так вот, у него в детстве был один случай, когда они с ребятами из соседней деревушки, ну, той, где мы были пять лет назад, ты тогда еще долго не уходил от озера, а я все ждала и ждала, и тетя Молли вся тогда прямо извелась… Тебе приготовить что-нибудь на ужин?

– Что-нибудь приготовь. – Кристиан выключил телефон и повернулся к растерянному олицетворению права на выбор. – Скоро мой день рождения, – перевел он Свапати. – А ты говоришь – свобода.

– Позовешь меня? – оживилась Свапати. – В твой день я хотела бы быть рядом.

– Не люблю я эти дни рождения, – признался ей Кристиан. – Была бы моя воля, я вообще уезжал бы от всех на пару дней в какой-нибудь маленький городок.

– Останови, пожалуйста, у парка, – чуть приподняв левую руку, попросила Свапати. – Смотри, как красиво.

Набросив на кроны постаревшую золотистую мантию, древнейшие представители рода лиственниц щедро бросали на землю продолговатые медные монеты, и, словно задумчивые кронпринцы, внимательно наблюдали, как возле раскиданной ими листвы кружатся в воздухе красные семиконечные звезды, прилетевшие сюда то ли с неба, то ли из ближайшей кленовой рощи, посаженной здесь не более полувека назад. Желто-красные листья напоминали осеннюю разноцветную милостыню, но никто из гуляющих в парке в ней не нуждался. Тончайшая медь хрустела под ногами, и в ожидании своей последней минуты упавшие звезды переворачивались на спину и показывали людям желтые, набухшие от волнения вены. Ловя случайный ветер, самые смелые из них взлетали над землей и пытались спрятаться в низкорослых кустах колючей гариги, но эти полураздетые карлики только корчились от смеха и, качаясь из стороны в сторону, тонкими и острыми шипами попадали звездам в самое сердце, заставляя их умереть раньше, чем поймут они свою последнюю роковую ошибку.

Осень не плакала о прошлом и не вздыхала о настоящем: все, что было можно, она уже отдала и сил на слезливое прощание совсем не осталось. Прекрасно зная, что, родившись ровно через год, она будет совершенно другой и не вспомнит ни единого дня из той, прошлой жизни. Осень сожалела лишь о том, что так и не смогла рассказать людям об их прошлых и будущих жизнях, которые есть просто цепочка из множества самых разных судеб. Цепочка эта – из не повторяющихся никогда колец и без единой застежки, и никогда не будет ей конца, а если уж рвется она, то это означает, что сделал ты что-то такое, что простить этого не могут ни на земле, ни на небе: то есть одним своим поступком ты зачеркнул жизни сотен живших до тебя людей и убил многих, кто мог бы родиться после.

– Постарайся не зачеркивать, хорошо? – мягко попросила Свапати. – Не думай, что твоя жизнь принадлежит только тебе и ты волен решать, исходя из того, что, кроме тебя, это никого не касается. Раньше я так не чувствовала, но в конце концов поняла: это один из самых главных законов, и религия здесь совершенно ни при чем.

– А заповеди? – не поверил ей Кристиан.

– Вера – это добрая, но застывшая в храме иллюзия. – Свапати сложила руки на груди и с трудом подыскивала слова. – Ей совершенно неинтересно, что происходит за пределами церкви. Иногда у меня возникает чувство, что я ей просто не нужна.

– Конечно! – сразу оживился Кристиан. – Ну, кому может понравиться чужая свобода?

– Она может нравиться или безразличному, или тому, кто в меня верит, – вежливо возразила Свапати. – Как странно, правда? А ты мне веришь?

Кристиан открыл правую дверцу машины и мягко похлопал спутницу по плечу.

– Может, когда и увидимся, – грустно улыбнулся он. – Знаешь, если меня долго не будет, ты как-нибудь напомни о себе, ладно?

Светлый силуэт выскользнул из старенького «форда» и быстро направился в сторону небольшого зеленого парка, возле которого быстрые мальчишки хотели поскорее стать мужчинами, а застенчивые девочки качали на руках желто-красные листья и тайком придумывали имена своих будущих дочек.

– Конечно же, тебе туда, – помахал ей рукой Кристиан. – Они сразу тебя примут. Я ведь до сих пор помню…

Сказать было легко, но когда Кристиан захотел продолжить фразу, у него ничего не получилось: он не помнил. Память упрямо пятилась от него, подобно тому как, опустив глаза, родственники медленно отходят от умершего: значит, Свапати была все-таки права.