Читать книгу Сталинград.Том шестой. Этот день победы - Андрей Воронов-Оренбургский - Страница 6

Из воспоминаний генерал-полковника Танкаева М.Т.

«Кампания 1942 года только стала переломной в боеспособности немецкой армии, но она также показала, что советская армия с каждым месяцем становилась всё более профессиональной и эффективной. <…>

Так успех операции «Уран» в ноябре 1942 года продемонстрировал не только тактическое и техническое преимущество наших войск, но и стал примером блестящего планирования боевых действий на стратегическом уровне. В отличие от «Плана Блау» операция «Уран» преследовала более скромные цели – локальный двойной охват противника, который был достигнут, несмотря на то, что Красная Армия ещё не до конца восстановилась после тяжелейших поражений начала войны. Советские командиры прекрасно использовали полученный на войне опыт, особенно по преждевременной эскалации первоначально успешного контрнаступления зимой 1941-1942. Поэтому успех советских операций в конце 42-го убедительно показывает, что наше командование учитывало и училось на своих предыдущих ошибках, которые стоили Советскому Союзу чудовищно дорого. <…>

В отличии от неприятеля Гитлер и его Верховное командование оказались в 1942 году неспособными оценить приобретённый опыт. В ходе осуществления «Плау Блау» фашисты повторили те же ошибки, которые они совершили во имя операции «Барбаросса». Преследовавшие сверхчестолюбивые цели наступление началось слишком поздно, и немецкое командование оказалось не в состоянии превратить первоначальный тактический успех в стратегический триумф. Гитлер постоянно растягивал линию фронта, распыляя свои силы и оставляя фланги уязвимыми перед советским контрнаступлением. И наши войска с благодарностью приняли – с катастрофическими для Вермахта последствиями – столь неосторожное «приглашение» противника. Неудача немецких войск в попытке разгромить СССР в 1942 не была следствием какого-то менее эффективного взаимодействия родов войск, недостатками разведки и подготовки младшего и среднего комсостава или же снижения морального настроя боевых частей – всё это оставалось практически на уровне 1941-го. Скорее дело было в том, что советское командование научилось эффективно использовать просчёты врага на стратегическом уровне. <…>

«Уран» был только первым шагом в скоординированном советском ответном ударе, до мозга костей потрясшем весь Восточный фронт. «Уран» стал классическим примером стратегии окружения, которая показала превосходство нашей армии над войсками Оси. Однако, в отличии от практикуемой фашистами тактики «котлов», командование РККА при осуществлении операцией ставило перед войсками географически ограниченные цели, но стремилось гарантировать, что цели эти будут достигнуты. <…>

Как известно 11 ноября гитлеровцы начали решающее и окончательное наступление в Сталинграде. К вечеру положение защитников города стало ужасающим. Фашист на всех участках выдавил нас к самому берегу Волги, до которой оставалось не больше 200-т шагов! <…>

…все мы готовились к одному: подороже отдать свои жизни за Родину. Надежды на спасение, на внезапное чудо – ни у кого не было. Мы обнимались, целовались, навсегда прощаясь друг с другом.

Никто…Ровным счётом никто из нас не знал о том, что к северо-западу от города, стремительно наращивается свежая группировка войск. Что наши войска готовились разгромить противника сокрушительным ударом в ходе операции «Уран». Что мы – смертники, до последнего момента являемся отвлекающим фактором немецких дивизий, исступлённо рвущихся к Волге. Не берусь утверждать, но как мне думается…о контрнаступлении Красной Армии, о готовящейся операции «Уран», – не знали даже командующие Сталинградской битвы: Ерёменко (Сталинградский фронт), Чуйков (62-я армия), Шумилов (64-я армия). Операция «Уран» готовилась в жесточайшем, сверхсекретном режиме.

Как известно уже стало теперь, положительно никто не знал об этой операции и в самом Кремле. <…> «Уран» не случайно назвали «Тайной трёх». Действительно, о сей операции знали лишь три человека – её создатели: генерал армии заместитель начальника Генштаба Василевский, генерал армии Жуков и, конечно, Верховный главнокомандующий товарищ Сталин. Интересная деталь: операция «Уран» обязана своему необычному названию – секретного доклада академика Вернадского об атомной бомбе – новом оружии массового поражения, огромная взрывная мощь которого основана на взрывной цепной ядерной реакции – (расщепления ядер тяжёлых элементов, таких как плутоний или уран).

Эта была воистину стратегически блестяще разработанная операция. Без сомнения Георгий Жуков и Алексей Василевский, эти два гения РККА – могли командовать не только фронтами, но и группами фронтов.

Советские войска серьёзно готовились разгромить заклятого врага сокрушительным ударом в ходе операции «Уран». Для готовящегося наступления Ставке с большим трудом удалось собрать следующие силы: Юго-Западный фронт 398 000 человек, 6 600 орудий и миномётов, 160 «Катюш», 750 танков и 540 самолётов; Донской фронт – 309 000 человек, 5 300 орудий и миномётов, 150 «Катюш», 190 танков и 270 самолётов; Сталинградский фронт – 429 000 человек, 5 800 орудий и миномётов, 145 «Катюш» и 660 танков. Между тем оборонительные позиции на участке Донского и Юго-Западного фронтов занимала 3-я румынская армия (110 000 касок), а на участке Сталинградского фронта – 4-я румынская армия (80 000 касок).

Операция «Уран» началась 19 ноября атакой войск Юго-Западного и Донского фронтов на позиции 3-й румынской армии. Румыны вооружённые немецким стрелковым оружием яростно сопротивлялись концентрированному удару советских 5-й танковой, 21-й и 65-й армий, и первоначально наступление развивалось медленно. Однако, наконец, 1-му и 26-му корпусам 5-й танковой армии удалось пробить широкую брешь в румынском фронте, через которую в прорыв хлынули резервы. К концу дня румыны потеряли до 65 000 тысяч солдат. 20 ноября 1-я румынская, бронетанковая дивизия была на голову разгромлена частями 5-й советской танковой армии, которая так же нанесла сильнейший удар по 22-й танковой дивизии противника, отбросив его к Чиру.

В Сталинграде продвижение немецкого XΙV танкового корпуса Хубе, у которого закончилось горючее, захлебнулось. Выручила авиация. Наши штурмовики и бомбардировщики вовремя обнаружили и сожгли две колонны «наливников», доставлявших на передовую стратегически важное топливо для бронетехники XΙV корпуса.

На южном участке фронта позиции 4-й румынской армии атаковали советские 51-я, 57-я и 64-я армии. Румыны тщетно пытались оказать сопротивление, но стремительный удар 13-го танкового и 4-го механизированного корпусов взломал их оборону. Потеряв свыше 36 000 человек, румыны в панике отступили, лишь испытанные немецкие 29-я моторизованная и 297-я пехотная дивизии оказали яростное сопротивление.

21 ноября фланги фашистов с севера и юга от Сталинграда были смяты, а части Красной Армии стремительно приближались с двух сторон к Калачу. Два дня спустя 28 000 румынских солдат капитулировали – это стало бесславным концом 3-й армии, которая с момента начала операции «Уран» потеряла свыше 90 000 человек. Войска Юго-Западного и Сталинградского фронтов соединились в Калаче, намертво захлопнув тем самым ловушку, в которой оказались 6-я армия Фридриха Паулюса, часть 4-й танковой армии Германа Гота и остатки разбитой 4-й румынской армии: 256 000 немцев, 12 000 румын, 150 танков, 1900 орудий и миномётов, 11 000 автомашин и 24 000 лошадей. Во время операции «Уран» войска генерала Паулюса потеряли 44 000 человек, 460 танков и 380 орудий и миномётов. Тем временем группа армий «Дон», составленная в большинстве своём из второочередных формирований, начала в срочном порядке создавать новую линию обороны вдоль рек Чир и Дон. Генерал Паулюс также перегруппировал свои войска, заняв многолинейную, глубоко эшелонированную круговую оборону.

* * *

…Всё так…Но всё это начнётся лишь 19 ноября…А тогда! – безумие и ужас медленно, но верно наползало на нас, сравнивая с землёй последние советские огневые рубежи, закатывая в твердь, наматывая на гусеницы ещё живую, пульсирующую плоть. К северо-западу от Сталинграда раскинулась жуткая пустыня. Все города и селения были сильно разрушены, превращены в кучи щебня, или стёрты с лица земли. Огромные стаи пикирующих бомбардировщиков «Stuka» – не оставляли населённым пунктам ни единого шанса. Всюду душу мутил и преследовал один и тот же кошмар: сожжённые деревни были нелюдимы-покинуты; совхозные фермы разрушены, обугленные остовы пугали своей кладбищенской пустотой…Урожай сгнивал на заброшенных, изъезженных грузовиками, перепаханных танками полях. Первая волна немецкой армии смела буквально всё. Фактически уже в течении первых двух-трёх недель эта ещё недавно огромная цветущая территория на подступах к Сталинграду, стала мёртвой зоной и в прямом, и переносном смыслах, так как повешенные на столбах, массово расстрелянные люди были повсюду. Вздутые, разложившиеся трупы женщин, детей, стариков и животных, слегка припорошенные пеплом-золой, безмолвно и жутко взывали живых к возмездию, страшной, но праведной мести. <…>

Взгляд каменел при виде этих оголтелых зверств чинимых фашистами. Каждая смерть являла собой изуродованную часть мира, которая отпугивала и доставляла мучительную горечь, перекипавшую в жилах в свирепую ярость. Конечно, война многое объясняла: кровь, смерть, страдания, холод, голод, пот и слёзы…Но такую бессмысленную, иступлённую жестокость, такую безумную ненависть ко всему живому…ни поднять, ни тем более принять было немыслимо. Казалось, дрожащий ужас в глазах детей, женщин, беззащитных стариков, чужая животная боль, отчаянье, предсмертные агонии – активно снимаемые на киноплёнку нацистами, пропущенные через их вожделенные взгляды и, счастливо замиравшие в сердцах, в общем и целом, – обретали мучительную красоту. Похоже, эстетика распада и тлена питала их разум и мироощущение. <…>

Мне не раз приходилось видеть трофейные фотоснимки и киносъёмки – страшные свидетельства бесчинств, массовых убийств, глумливых надругательств и жестоких насилий – осознанно и последовательно творимых гитлеровскими оккупантами. Они потрясают сознание нормального человека своим чудовищным злом, уродством нацистской морали, которая возведена ими на недосягаемый пьедестал, на заоблачную горнюю высоту. И всякий раз мы убеждались: именно эстетика Смерти питает их отравленное сознание, через которое – извращённый нацистской идеологией разум и дух обретают ни с чем несравнимое наслаждение. Природа, медленно тратившая энергию жизни на создание дерева, человека или дома, испускала её мгновенно при попадании снаряда. Высвобождала энергию смерти. Создавала жуткую красоту разрушения – Зла.

В память врезалась одна страшная киноплёнка…Каратели из зондеркоманды СС, расстрелявшие из автоматов мужчин посёлка, насиловали молодых женщин прямо на глазах их испуганных детей… Вытолкали прикладами из разграбленного дома ещё одну молодуху – солдатку. Она была беременна, на последних сроках, с большим животом; упала на колени перед эсэсовцами, слёзно умоляла её не трогать, показывала – укрывала руками тяжёлый округлый живот. Но те лишь глумливо смеялись, срывали с неё одежду, горячо спорили между собой: «какого пола ребёнок», делали ставки…Потом один оберштумфюрер со смехом приказал своим солдатам держать её за руки за ноги, а сам, как мясник, вспорол штык ножом несчастной живот, отсёк пуповину и вырвал из её распоротого чрева за ножки ещё народившееся дитя…Остриём ножа указал на пол, корчившегося младенца, с сочувствием подмигнул проигравшим и подбросил ребёнка палачам на штыки на глазах ещё живой, обезумевшей матери…

И весь этот ужас снимал старший офицер, чья твёрдая рука ни разу не дрогнула, а ледяной глаз подтаял слезой. Палач хладнокровно снимал страдания мира, спокойно стрекотал камерой без малейшего сочувствия, желая лишь одного: чтобы эти страдания-смерти были сняты, как можно натуралистичнее, сочно и ярко. Провоцировал своих подручных палачей, чтобы образ боли и ужаса, запечатлённый в любительской съёмке, вызывал неподдельное содрогание и аплодисменты германского зрителя. Сам же он оставался бесстрастен и холоден, как оловянный слиток. Вёл мерцающий радужный зрак вдоль жуткой парной раны на животе убитой, стараясь не упустить шокирующих подробностей, смачно снять гранатово-чёрный наплыв крови и перламутровую слизь. Брал крупным планом пузырь розового глаза, выбитого из черепа пулей.

И на весь этот «Новый порядок» с кирпичной стены комендатуры взирал большой портрет Гитлера, обрамлённый кровавыми полотнищами со зловещими чёрными пауками свастик. Одержимый взгляд стальных глаз виделся раскалёнными добела кругами, впившимися в распаренные красные лица своих солдат. Сакрально сцепленные ниже пояса пальцы рук казались чёрными когтями. Чуть приоткрытый, перекошенный рот давал иллюзию слабой улыбки под чётко выбритой по моде «стопкой» усов. Взор фюрера и вправду гипнотизировал, вербовал. Портрет молчал, но было полное магическое ощущение жизни, плотных колец спрессованной тёмной энергии в этом фотографическом изображении, в этом дьяволе во плоти, в коричневом без затей, строгом военном мундире. В зрачках мерцали ртутные отблески далёких бомбовых взрывов, а слух – ей-ей – ловил знакомые бесноватые ноты, которыми были нашпигованы его длинные истеричные тирады, как перцем, солью и чесноком дешёвая колбаса:

«Gut! Sehr gut! Alles fur Deutschland!34 Кровь и честь!

Огнём и мечом вы утверждаете священное право Великой Германии. Под свист пуль и снарядов, штандартами Третьего Рейха, сквозь смердящую тьму и терние старого мира – вы прошли к вечному свету звёзд! Вы заслужили это! Мы арии – раса господ! Война необходима нам – немцам, как воздух. Мы сыны воинов. Мы – истинные хозяева мира! Прочь сомнения трусливых демагогов демократии. В печь жухлую риторику старого мира. В печь жидов и уродов! Очистим нацию от скверны и кровопийц!

Огнём и мечом вы утверждаете священное право Великой Германии. Под свист пуль и снарядов, под штандартами Третьего Рейха, сквозь смердящую тьму и тернии старого мира – вы прошли к вечному свету звёзд! Вы заслужили это! Мы арии – раса воинов. Мы – истинные хозяева мира! Прочь сомнения трусливых демагогов демократии. В печь жухлую риторику старого мира. В печь жидов и уродов! Очистим нацию от скверны и кровопийц!

На этот Крестовый поход нас благословил Ватикан. Папа Пий XΙΙ лично пожимал мне руку и осенял крестом. Браво сыны Великой Германии! Берите на захваченных территориях всё! Не обращайте внимание на вопли прогнившего мира. Vae victis!35 Как объяснить евнуху прелесть камасутры? Вперёд, к вещей славе! К новым победам! Вы вскормлены молоком волчицы, как Ромул и Рэм. Вы воспитаны стальным орлом Тысячелетнего Рейха. Покрыли себя громом блестящих побед и славы, каких ещё не знала история. Вперёд, на Сталинград! Мир будет наш. И ваши бессмертные легионы Древнего Рима, Великого Цезаря, которому мир целиком так и не покорился. Ваши имена будут занесены в анналы Нового мира! Вперёд сыны Германии! Заставьте большевистских псов жрать трупы своих комиссаров!»

Гитлер на портрете молчал. Сталинград ещё только ожидал удар первой железной волны Вермахта, ночных бомбардировок и сокрушительного огня мощных гаубичных батарей, в состав которых входили сверхтяжёлые осадные мортиры типа «карл», «Дора», «Берта» – которые транспортировали по железной дороге или в разобранном виде (частями) при помощи танковых тягачей…Да, всё ещё было впереди…Город ещё только ждали свирепые танковые удары, полчища оккупантов, проверка его на прочность…

Но, глядя на этот дьявольский образ фюрера, душу не покидало тяжёлое, гнетущее чувство: для Сталинграда, России, да и для всего мира уже начал осуществляться неумолимый жестокий план, в котором положительно каждому рождённому на земле – уготовано просчитанное и выверенное место… В зависимости от его цвета кожи и глаз, формы носа и черепа, неукоснительно следуя чётким пунктам «расовой теории» – кого ждала петля, кого газовая камера, кого печь крематория, кого кастрация – стерилизация и цепь раба…а кого – почётное «место аристократа под солнцем».

Осознание этого чудовищного, беспощадного приговора врага естественно прождало и в нас – свирепое, беспощадное ожесточение. Никто не хотел умирать. Никто не хотел попасть в лапы фашистов, зная какая участь его ожидает. Особенно это касалось командиров Красной Армии, коммунистов, политработников, комиссаров. Если пленный советский офицер отказывался прислуживать врагу – его ждала неминуемая смерть. Но прежде, особенно если он попадал в лапы карателей из национальных частей СС36, его подвергали жестоким пыткам, чтобы сломать воинский дух, а после могли совершить ужасное, унизить, лишить последнего – мужской чести. Так уголовники поступают с теми, кого хотят опустить на самое дно своей тюремной иерархии, кого хотят подавить навсегда, внушая отвращение к себе самому, и этим отвращением делая человека навсегда изгоем, одиноким и немощным. Но Добро сильнее Зла. Свет побеждает Тьму!

<…> Любовь к родным, преданность Отчизне, коммунистической партии, страх плена, животная ненависть к врагу и страстное молодое желание жить, – весь этот сплав чувств, калёным железом жёг наше сердца, крутым кипятком шибал в головы, в заледенелые жилы, растапливая в них окаменелую кровь, заставляя её вскипать, бурлить жаждой жить, мстить фашистам… Заставляя нас крепче врастать в эту мёрзлую землю, сильнее дружить, выручая друг друга, и драться до конца! – как бы это пафосно не звучало. – До последнего патрона, до последнего вздоха! Всё происходило на моих глазах…А потому подтверждаю: коммунисты (их было не меньше четверти в каждой роте, подавали достойный пример остальным. Они были счастливы, что первыми идут в бой и первыми погибают в схватках с нацистами.

Немцы радовавшиеся своим успехам в Сталинградской битве, торжествовали перед своей гибелью. Миллионы сражались в летней кампании 42-го года…и миллионы погибли…<…>

Хорошо помню настрой германских войск перед операцией «Уран». «Настрой этот впервые поменялся с первым выпавшим снегом. Новое наступление Вермахта явно пробуксовывало. А впереди, как и в 41-ом, оккупантам грозил кулаком генерал Мороз. Гитлеровцы наконец ощутили себя не только захватчиками-победителями, но и жертвами, которых так же, как и других перемалывал слепой Молох войны. Трудно описать это чувство, но мы будто кожей ощутили это. Фриц всегда кичился, что на его солдатской пряжке, как на том обереге сияло: «Gott mit uns!» Фриц и в Сталинграде, когда припёрло, искал Бога в каждой воронке, окопе, яме или канаве…Но чем ближе время клонилось к русской зиме, тем чаще враг находил только смерть да зловонный дух Дьявола. Бог отвернулся от немцев. Он оставался лишь на страницах псалмов, обгорелые образцы которых мы находили едва ли не в каждой траншее.

Другие настроения заметно начинали чувствоваться и в Берлине. В 41-м успехи Вермахта были неоспоримы. В ходе немецкого наступления оказались смяты все расположенные вдоль границы соединения Красной Армии, советские ВВС понесли огромные потери, после чего танковые корпуса вышли на оперативный простор. На некоторых направлениях успех превзошёл все ожидания. По ряду подсчётов более 1,5 миллиона солдат нашей армии были убиты или взяты в плен. 3 июля 41-го года генерал Гальдер записал в своём дневнике: «Не будет преувеличением сказать, что кампания против большевистской России выиграна в течении 14 дней.»

Но теперь, тот же генерал Гальдер докладывал Гитлеру отнюдь не победные сводки с Восточного фронта…И в голосе его звучала не триумфальная медь, но дроглая, вибрирующая органная нота: «Мой фюрер! Нами задействованы все мощности Европы. Все военно-промышленные концерны и синдикаты во главе с «Арсеналом Рейха» – сталелитейного короля Круппа, – работают на пределе возможностей. Ежемесячно для Восточного фронта с конвейеров сходят 800-1000 бронетанковых единиц…Но эти русские! Эта дьявольская кузница на Урале!.. Verdammten kommunisten! Verdammen sie! 1300-1500 танков! Dass ist fantastisch! Ведь, Люфтваффе рейхсмаршала Геринга разгромило все их заводы!»

Что ж, ни первая операция «Барбаросса» в 41-м, ни вторая «План Блау» в 42-м – «лёгкими летними прогулками» у Вермахта не получились. Да, Гитлеру удалось достичь на Восточном фронте невероятно многого, но свою сверхзадачу – уничтожить Советский Союз – он осуществить так и не смог.

Да, группа армий «Центр» генерал-фельдмаршала фон Бока добилась большого успеха в течение первой же недели кампании, окружив войска советского Западного фронта в «котлах» у Белостока и Минска. К середине июля немецкие передовые части Гейнца Гудериана были в 300 км от Москвы. Однако Блицкрига – «Молниеносной войны», – которая изменила карту Европы…на Востоке у Рейха не получилось.

Гитлер, после доклада генерала Гальдера о положении немецких войск в Сталинграде, пришёл в бешенство, рвал и метал: «Вы идиот, Гальдер! Это гнусная ложь! Это возмутительно, чёрт возьми! Молча-ать! Сего просто не может быть, потому что не может быть!! Откуда такие сведения? Моча-ать! Это вражеская дезинформация! Чёрная еврейская сперма их главного чревовещателя Левитана! Моего личного врага! Которого я прикажу первым кастрировать на Красной площади, вырвать поганый язык, а потом, как собаку вздёрнуть, на кремлёвской звезде. Scheisskerl! Вы слишком много слушаете вражескую Москву, Гальдер. Вот у вас и съехали мозги на бок. – Откуда у коммунистов такие производительные силы? Они что совсем не спят?? Откуда у них столько сырья? Откуда запасные армии, а именно танковые! Хотел бы я знать…Вы мне ответите головой, Гальдер за эту паскудную ложь! O, mein Gott! С вашим развитием, как у незрелой репы, Гальдер, вам следует быть не главным инспектором войск, а вторым помощником свинопаса на хуторе голоштанной Польши! Verpiss dich…37»

Генерал Гальдер с треском подкинул свой пост и до лучших времён отправлен в отставку. Для наведения железного порядка в танковых частях, фюрер вызвал легендарного генерала Гудериана, одного из видных полководцев, разработавших немецкий удар через Арленны, назначив его главным инспектором бронетанковых войск.

Гудериан, один из творцов молниеносных побед начала войны в 1939-1941 годы, изо всех сил старался увеличить количество и повысить качество танков, а также помог принять на вооружение новые типы машин, такие, как Pz.V «Пантера» и Pz.VΙ Aust. E «Тигр Ι». Но он категорически возражал против ведения каких бы то ни было новых наступлений и резонно настаивал с рядом других видных полководцев Вермахта, – перейти к стратегической обороне. Вопреки страстным реваншистским желаниям Гитлера, в немецком командовании, в связи с осознанием невозможности реального восполнения ужасающих потерь последних двух лет, – победило взвешенное предложение Гейнца Гудериана. Германия теперь зализывала глубокие раны, бросив все силы на возрождение былой мощи своих войск.

Примерно такой же непримиримый расклад в мнениях произошёл и в Верховной Ставке в Кремле. Жуков и заместитель начальника Генштаба генерал Василевский твёрдо-аргументированно выступили за оборонительную тактику. Сталину же с частью руководства жестко настаивал на том, чтобы провести ряд закрепляющих успех наступательных операций с ограниченными целями для облегчения положений оккупированных населённых пунктов – к западу от Сталинграда. Однако, когда ещё и ещё раз были взвешены все «за» и «против» – итоги оказались, явно не в пользу сталинских планов.

После капитуляции немецких войск в Сталинграде в феврале 1943 года, казалось, что должен обрушиться весь южный фланг Вермахта. Однако гитлеровцам удалось удержаться, а более закрепиться на новых рубежах. Но и это не всё. Они выиграли сражение под Харьковом и стабилизировали линию фронта. А с началом непроходимой весенней распутицы-бездорожья Восточный фронт намертво застыл, протянувшись от пригородов Ленинграда на севере к западу от Ростова на Чёрное море.

Но как бы не складывалась вся дальнейшая хронология войны… «Величайшая Сталинградская битва стала переломным моментом всей Второй мировой войны. Ранее непобедимый Вермахт был сначала втянут в ожесточённые, изматывающие кровопролитные бои с Красной Армией на Волге – в Сталинграде, а затем окружён в ходе блестяще осуществлённого двойного охвата. Беспримерный героизм и самопожертвование советского солдата привели к уничтожению 6-й немецкой армии и проложили путь к окончательной победе на Восточном фронте».38