Читать книгу Libertas, vale! - Анна Максимилианова - Страница 5

Полуденное августовское солнце щедро заливало элегантный атрий радостным золотисто-розовым светом, оживлявшим тонкие фигуры соблазнительных нимф на ярких фресках. Лучезарный поток проникал в просторную комнату через большое прямоугольное отверстие в крыше, которое в холодную погоду накрывали специальным тентом. Точно повторяя форму и размер отверстия в крыше, под ним размещался неглубокий бассейн с дождевой водой, называемый имплювием. В нём резвились, плавали и ныряли ослепительные солнечные зайчики. Тёплые, задорные лучи скользили по прекрасным мраморным рельефам, украшавшим алтарь домашних богов – ларов. В нише великолепного ларария7 стояло блестящее серебряное блюдо с различными кушаньями и кубок вина – дары, преподнесённые божествам после очередной трапезы обитателей дома.

Парадная, ликующая атмосфера атрия контрастировала с мрачным настроением молодой хозяйки дома. Её выразительные глаза горели от возмущения, густые тёмные локоны, уложенные в сложную причёску, подпрыгивали в такт её быстрых шагов по мозаичному полу, расцвеченному радужными бликами. Она нервно ходила взад и вперёд, громко восклицая:

– Ах, я знаю, что мой муж готов снизойти до любой авантюры ради нескольких тысяч денариев8. Но я никак не ожидала, что он может приказать притащить в дом грязного варвара, который вот-вот должен отправиться к своим диким и невежественным предкам! Неужели там, в летнем лагере, не нашлось никого, кто бы позаботился об этом германце?! Почему надо было приказать привезти его сюда, в такую даль? Чтобы доставить мне лишние отрицательные эмоции? Ведь мой муж знает, что я с прошлой зимы страдаю от расстройства нервов. Здесь и так смертельная тоска, а теперь ещё с этим тяжелораненым варваром в дом войдёт настоящая смерть!

– Успокойся, пожалуйста, госпожа, не стоит так волноваться. Варвар не умрёт. Он поправится за несколько недель, а потом его увезут в школу гладиаторов, – уговаривала свою хозяйку молодая пышная смуглая рабыня по имени Амира.

– Я надеюсь, что ты права. Но не стой, как вкопанная! Скорее пошли кого-нибудь за гарнизонным врачом и приготовь всё для перевязки. Уже давно пора промыть и заново перевязать ужасные раны этого варвара. Старые повязки почернели от запекшейся крови! Фу!

Когда служанка вышла из атрия, Элевтерия приблизилась к раненому, лежащему на узком ложе рядом с имплювием, и стала его рассматривать. С первого взгляда она поняла, что этот светловолосый мужчина не простой воин, а наверняка принадлежит к родовой знати. На вид ему было лет тридцать. Его запачканная запекшейся кровью и засохшей грязью одежда была сшита из ярко-голубого холста и украшена странными блестящими нашивками из серебра и золота. Широкий кожаный пояс на его тунике с длинными рукавами скреплялся великолепной фибулой9 с загадочным орнаментом то ли из птиц, то ли из змей с клювами. На левой руке германца сверкало массивное золотое кольцо с причудливыми символами, искусно насечёнными на дорогом металле. Таинственность и необычность внешности молодого мужчины вызвали у римлянки глубокий интерес. Она подошла совсем близко и наклонилась над бледно-желтоватым от потери крови лицом варвара. Неожиданно лицо раненого как-то странно передёрнулось, и он открыл глаза. Они были такого же пронзительно голубого цвета, как и небо в яркий солнечный день. Молодой женщине никогда ещё не приходилось видеть такой красивый насыщенный цвет глаз. К сожалению, синие глаза германца ничего не выражали и сразу же закрылись.

– Это агония. Он умер, – тихо произнесла Элевтерия, и ей почему-то стало страшно от своих собственных слов.

– Наверное, это так! Его убил многочасовой переезд в трясущейся повозке. Ты права, госпожа, лучше бы они оставили его в летнем лагере.

От этих слов вернувшейся служанки молодой жене пропретора Вара стало ещё страшнее. По её телу пробежал ледяной озноб, а в руках почувствовалась нервная дрожь.

– Что ты говоришь, глупая? – раздражённо воскликнула патрицианка. – Смотри, его ресницы слегка подёргиваются. Конечно же, он жив.

Элевтерия явно противоречила самой себе и не могла понять, что вызвало в ней такое глубокое смятение чувств. «Почему я так взволнована? Неужели я так сильно боюсь смерти?» – мысленно спросила она себя и тут же ответила: «Да, наверное. Надеюсь, что он выживет».

На рассвете следующего дня Элевтерию разбудил тихий голос раненого, у постели которого она провела всю ночь. Он опять повторял то же самое слово, которое она и раньше часто слышала в его бессознательном бормотании. Но теперь это слово звучало чётко и ясно. Вдруг Элевтерия почувствовала на себе пристальный взгляд пришедшего в сознание варвара.

Вокруг царил прохладный полумрак, поэтому германец мог видеть только смутные очертания женщины, склонившейся над ним.

– Адальрад… Адальрад, – снова произнёс он, добавив ещё несколько незнакомых слов. Голос его обладал низким, густым тембром, и в нём ясно слышались ласковые нотки. Для Элевтерии этот тихий голос казался божественной музыкой. Ей хотелось, чтобы германец продолжал говорить свои странные, непонятные слова тем же задушевным тоном. Но, чувствуя неловкость сложившейся ситуации, она не могла больше молчать.

– Кого ты зовёшь, доблестный воин? – осторожно спросила молодая женщина.

Простой вопрос на латинском языке, казалось, ранил германца сильнее, чем удары римских мечей. Он всё вспомнил и всё понял. Однако, желая убедиться в верности своего мрачного предположения, пленник спросил:

– Ubi sum? Quis es?10

Низкий, густой голос звучал теперь резко и отрешённо. Несмотря на то, что вопросы были заданы на её родном языке и обращены к ней, Элевтерия обернулась, всматриваясь в сумерки с тщетной надеждой найти кого-нибудь, кто бы ответил германцу вместо неё.

– Ты в доме военачальника Квинтилия Вара. Я его жена Элевтерия. Тебе не нужно тревожиться. Здесь ты в полной безопасности, – наконец, решилась произнести молодая женщина.

Воцарилось молчание, очень долгое и мучительное. Через окно, находившееся почти под самым потолком, струился робкий призрачный свет. Окружающие предметы стали вырисовываться более чётко. Лицо раненого бледным пятном выделялось в редеющих сумерках. Элевтерия не хотела зажигать светильник. Во-первых, совсем скоро взойдёт солнце, а во-вторых, она боялась увидеть выражение ненависти в глазах германца. Молодая женщина встала с мягкого кресла, подошла к маленькому столику и взяла серебряную чашу с вином, наполовину разбавленным водой. Пока раненый пребывал без сознания, Элевтерия часто смачивала его губы этой целительной жидкостью. Сейчас она снова склонилась над ним, одной рукой осторожно приподняла его голову, а другой – поднесла чашу с вином к плотно сжатым губам германца. Он твёрдо решил не принимать ни воды, ни пищи, ни лекарств. Теперь у него не было ни дома, ни семьи, ни свободы, и жгучая боль утраты острой иглой вонзалась в его сердце. Зачем жить?.. Но как только живительная влага коснулась пересохших губ молодого мужчины, они сами собой приоткрылись, и он большими жадными глотками осушил чашу.

– Вот это хорошо, – одобрительно заметила Элевтерия и хотела ласково погладить несчастного пленника по голове.

– Хорошо для кого?!

Резкий ответ заставил римлянку отшатнуться. Ненависть в голосе варвара, огромная и зловещая, угрожала раздавить её – уничтожить, не оставив и следа. Да, он ненавидел римлян, которые отняли у него всё самое дорогое, но в этот момент он больше всех ненавидел самого себя за то, что, сам того не желая, принял вино из рук жены своего врага.

«Будь проклята алчная, подлая плоть, которая, не слушая ни воли, ни разума, жаждет только одного – жить любой ценой!» – в яростном отчаянии подумал пленник. Эта новая душевная пытка казалась ему самой унизительной и невыносимой. Она приносила ему больше страданий, чем ужасные головные боли и острая резь в левом плече.

Элевтерия неподвижно стояла рядом, не зная, что делать.

– Я понимаю и разделяю твоё горе, доблестный воин, – наконец, произнесла она. – Но, мне кажется, что тебе не стоит винить кого-либо в том, что случилось. Очевидно, такова была воля богов. Ведь это они предопределяют наши судьбы, не так ли?

Ледяное безмолвие вместо ответа. Раненый лежал, не шелохнувшись. Казалось, что он не дышит. Элевтерии вдруг представилось, что весь мир заключен в этих четырёх стенах и во всех его уголках стоит мёртвая тишина.