Читать книгу Несущие Свет - Анна Таури - Страница 5

I. Ноктюрн

Глаза беспощадно жгли и болели, безоговорочно требуя сна. Но спать было нельзя, в эту ночь – ну совсем нельзя. Никак.

Чашка горячего молока дымилась в руках, а за тускло освещенным окном все темнее сгущалась ночь – та ночь, в которую что-то должно было обязательно решиться. Что-то очень важное. Ночь, которую пропустить нельзя.

Вопреки ожиданиям и ворчанию рассудка, молоко изрядно взбодрило. Она долго смотрела в окно на город, укутанный черным ночным плащом, и вслушивалась в свои ощущения: безумная смесь предчувствия, трепета, восторга, страха и хмельного упоения смешались в единый нектар, будораживший кровь. А потом руки тепло укутывали беззащитное тельце, а ноги шли на улицу. И, как всегда, по привычке – взглянуть на свои же окна, поймать в них пугающую пустоту и, отвернувшись, забыть…

Город был красив. Город был великолепен в его переливах желто-коричневого света фонарей и в мельтешении бело-красных огней машин. Город на всю мощь дышал жизнью, шествовал в своем несокрушимом ритме к одному лишь ему известной цели. И этот город часто напоминал ей ту памятную банку с крупой (кажется, гречкой), внутри которой она однажды обнаружила целую вселенную – там копошилось множество мелких серых червячков с маленькими черными глазками. И непонятно было: то ли они противные, то ли милые – поди разбери. Но в тот момент почему-то стало ясно, насколько же вселенная переполнена жизнью. Насколько она кишит ею…

Город горел огнями: множество огромных панельных домов пялились на нее сотней окон-глаз, и в очередной раз она поражалась, что ведь за каждым этим окном – чья-то жизнь со своими радостями, горестями и стремлениями. И это – лишь в одном квартале не самого большого города. Эта мысль думалась уже в тысячный раз и снова не давала покоя, то ли ужасая, то ли восхищая собой.

Она вспоминала, как он однажды рассказывал ей о том, что жизнь на самом-то деле ничего не стоит. Вообще ничего. И ценности в ней никакой. А она слушала. Хлопала глазами и внимала каждому слову. Он правильно говорил. То есть, неясно, говорил ли он Правду, но то, Как он говорил – это было правильно.

Город был чудесен. Хотелось фотографировать каждое освещенное фонарем дерево, но любимый фотоаппарат был забыт дома. В том «дома», куда уже не было возврата, ибо в эту ночь что-то должно было случиться…

Было сладко купаться в предчувствиях, но циник-рассудок не уставал напоминать: а не есть ли это глупая выдумка? Чего она так ждёт?

Часы перешагнули полночь, а город все отбивал пульс жизни. Шатались стайки компаний. Кто-то курил на балконе. Бродили невесть откуда взявшиеся одинокие бабульки с тачками. «А ведь эти бабульки, – путались мысли в сонной голове, – ведь они тоже когда-то были молодыми, красивыми, талантливыми и верили в великое чудесное будущее, в счастливую жизнь, полную свершений…»

Устав, она плюхнулась на лавочку, и тут же море странных ощущений вовсе затопило ее.

– Что ж, если вы зовете, – тихо, но вслух сказала она, – кем бы вы ни были, я иду к вам.

II. Соната

Она решительно встала и растерялась, не понимая куда же именно ей идти.

– Подайте хоть какой-то знак! – взмолилась она шепотом. Но ничего не происходило. Она снова плюхнулась на лавочку и засмеялась мрачным смехом: «Глупая, глупая, ну сколько можно сказки выдумывать… Еще три минуты – и домой, спать».

Пока за домом слева не ахнуло оглушительно невидимым фейерверком. «Слышу, – обрадовалась она. – Иду!»

Подворотня была до ужаса темной, лишь над входом в последний подъезд тускло светила одинокая лампочка, вокруг которой мельтешила обманутая мошкара.

«Туда, что ли…»

Другого не оставалось.

Дверь в подъезд была открытой. Из подвала мерцал тусклый огонек. В этот момент ей стало по-настоящему страшно: не столько от того, что может случиться, сколько от осознания своего бесконечного одиночества. Вот сейчас с ней случится самое непоправимое, и… И ничего не изменится, никто не хватится, никто, кроме нее самой, за это не ответит.

В мире было так много жизни – слишком много, бесконечно – вот только каждая капля этой жизни оказывалась надежно закрытой в своей чешуе, запечатанной в оболочке – единая вселенная, сквозь плотно закрытые окна глядящая на беззвучно кричащий мир.

Была секунда, когда она уже готова была передумать и вернуться домой. А может, ей это показалось, так как в следующую секунду она уже была на десяток ступеней ниже, у железной двери, и рука открывала дверь.

III. Фуга

У девушки был проникновенный понимающий взгляд. А еще она была красива простой, но обаятельной красотой. В такую можно было смело влюбиться, да так, чтобы она никогда об этом не узнала: обожать ее, любоваться ею, страдать и радоваться ею, и все это издалека.

– Давай познакомимся. Меня зовут Марта, – произнесла девушка.

Они сидели за столом в маленькой подвальной комнате. Стены были обиты чем-то похожим на серо-голубой пластик; стол, стулья – все было такого же материала и цвета. А в дальнем углу размеренно покачивалась яркая лампочка, из-за которой танцевали туда-сюда тени, а предметы расплывались, теряли обычные очертания и создавали впечатление то ли коморки в пузе судна, то ли невесомости внутри космического корабля.

– А я – Алиса.

Откуда-то слышались голоса. Тихие-тихие, еле различимые краем сознания, они казались продолжением ночных шорохов. У голосов не было эмоций, они были словно механические, что сухо констатировали одним им известные факты… (Первый уровень осознанности… Эмоциональная актуализация…)

– Хорошо, Алиса. Ты помнишь, что было три дня назад?

Она мучительно вспоминала.

– Я… Вроде помню, но три ли, и дня ли… (Частичная иммеморизация… Хрональная инверсия…)

– Значит, нет. Что ж, я должна помочь тебе вспомнить, – Марта напряглась, словно вслушиваясь во что-то. – Ты одна живешь? Где твои родители, друзья, родственники?

– Не помн… Ой, да… Мама… Она плакала… А он так и не пришел… Да, я помню… (Погружение на третий уровень… Высокая инерционность…).

– Где они теперь?

– Я была в больнице, и мама почти все время плакала. Она постоянно была рядом, я же хотела, чтобы он зашел хоть на секунду. Я сумбурно говорю? (Погружение… Пятый уровень…)

– Неважно, Алиса. Кто еще был там?

– Это продолжалось долго. А потом зашел врач, воткнул в вену какую-то странную штуку, и я… Я умерла! (Хрональное осознавание… – продолжали размеренно шептать безликие голоса). – Неужели я могла забыть о том, что умерла?

– Могла. Но я здесь затем, чтобы помочь тебе вспомнить.

И тут воспоминания нахлынули на нее.

Она летела над городом, не осознавая отсутствия тела и не имея ни единого сомнения в том, что летать возможно. Все было обыденно, легко и естественно.

Улицы, люди и дороги мелькали то внизу, то мимо нее. Она словно вышла на прогулку в выходной день и без толку шаталась округой, кое-где шагая по мостовой, а где-то – например, у красного светофора – спокойно перелетая переход, пока остальные пешеходы покорно ждали.

Все бы ничего, не обернись она по привычке на свое отражение в витрине и не найди его там. Она остановилась, пару раз шагнула вправо, потом влево, никак не в силах поймать свое лицо в отражении. Подошла ближе, зачем-то протянула руку в сторону стекла, но не увидела ни этой руки, ни себя. И внезапно поняла, что она далеко, в чужом городе, на другом континенте, и что домой возвращаться долго-долго – может быть, ехать и плыть месяца, а может и лететь, но не меньше, чем сутки.

И еще она знала, что у нее всего три дня на то, чтобы добраться обратно, на то, чтобы найти свое тело и вернуться в него, вернуться в жизнь.

Одной волей она нашла аэропорт. Ее никто не видел, и это было ей на руку: она взошла по трапу, села в мягкое кресло, а когда стюардесса объявила взлет – пристегнулась.

Самолет взлетел, а она, пройдя сквозь сидение и обшивку, осталась сидеть на взлетной полосе. Не имея сил даже заплакать…

Единственным способом перемещения была сила воображения. Вот только она казалась почти неуправляемой: Алиса воображала одно место, а попадала в другое – похожее, как два капли воды, но другое.

Очень, очень долго она так бродила по свету. Трое суток – это почти вечность, когда умеешь так быстро перемещаться, и когда у тебя слишком мало времени на то, чтобы успеть вернуться. Она бродила городами и селами, холодными и теплыми странами, видела людей, детей, стариков…

Мало того: кроме обычных людей, видела она теперь и других – тех, кто почти как она – то ли еще не люди, то ли уже не… Кто-то уже умер, но еще не понял этого, кто-то ждал воплощения. Целые группы призрачных душ бродили землей, подыскивая себе мам и пап, пытаясь их, строптивых, наконец-то свести вместе и, не смотря ни на что, родиться.

Они тоже видели ее, но никто не вмешивался в ее игру: успеть, успеть вернуться в выплюнувшую ее жизнь.

IV. Кантата

– Но я же вернулась, – говорила она Марте, – Я успела.

– Успеть-то ты успела. Но одного ты не заметила. Ты НЕ ТУДА вернулась.

По комнате разлилось молчание.

– Помнишь то зеркало?

– Нет… (Импульсное давление. Осторожней, Марта!)

– Наше тело привязывает нас к земле, упорядочивая наш хаос. Когда же остаешься без тела, с хаосом очень тяжело справиться. И важно контролировать себя, и особенно – не входить в вихревые потоки – например, в зеркало.

– Но я ведь не… – она уже чуть не плакала.

– Тихо, Алис, еще не все потеряно. (Марта, осторожней! Предел рефлекторности…) Алис, ты слышишь?

– Да… – Сдавленное горло…

– Прости, я сейчас, – Марта на минуту исчезла под столом, потом возникла с чашкой горячего молока. – Держи.

– Ой, спасибо. Откуда ты знаешь?

– Угадала ведь? – подмигнула Марта.

– Ага. А город этот – как две капли… (Осознанность третьей степени… Продолжай…)

– Это и есть твой город, – Марта уже попивала пахучий кофе, – вот только мир это другой.

– Он лучше или хуже?

– Не знаю, – девушка улыбнулась. Да, в нее точно можно было влюбиться. – Но это мир-где-все-наоборот. Здесь, чтобы остаться, нужно уйти, чтобы быть вместе – разойтись, чтобы получить – отказаться, а чтобы увидеть – закрыть глаза. Все-все тут наоборот.

Алиса улыбнулась.

– Что-то слишком похоже на мой…

Марта молчала. Дольше, чем нужно. Голоса что-то шептали на чужом неразличимом языке.

– Что мне теперь делать? – допив любимое молоко, наконец прервала тишину Алиса.

– Что решишь, – пожала плечами Марта. – Ты можешь остаться здесь, хоть этого и не было в предназначении, а можешь попытаться вернуться назад. У тебя есть время до обеда.

– Но, я так понимаю, зеркала не работают…

– Правильно понимаешь. Они только Уводят.

– И выход мне искать самой?

– Да, – вздохнула Марта. – Даже если б я знала, я бы не могла сказать, как.

– Но ты же не нашла тогда, да?

Марта незаметно вздрогнула:

– Да, не нашла… И не успела бы уже. А ты еще можешь, – в ее глазах теплилась надежда.

– Я подумаю… Впрочем, этот мир не так уж отличен от моего. Спасибо тебе за все, – Алиса направилась к выходу и остановилась у дверей. – И еще: ты очень красива. В тебя даже можно влюбиться, – и, не дожидаясь ответа, вышла на улицу.

V. Кода

На дворе светало. Небо сменило черный цвет на серый. Город оживал. Не такой уж и плохой, в общем, город. Даже не смотря на то, что в нем все наоборот.

Алиса шагала по городу, забыв о том, что совсем еще недавно хотелось спать, и что прошла ночь, и что до этой ночи что-то было.

Начинался новый день. Целый бесконечный день.

Она знала, что сейчас пойдет к реке встречать рассвет, а уж что будет дальше – одному богу ведомо, и то, наверное, не до конца.

У нее еще есть время. До обеда – а это так много… Ведь есть и те, у кого этого времени уже нет.

И еще – никакой мир не чужд и не страшен, пока в нем есть хотя бы один любимый человек.