Читать книгу Шоколадный папа - Анна Йоргенсдоттер - Страница 8

Может быть, когда-то и Маддалена содержалась в такой лечебнице? Может быть, она носилась как безумная, и ей давали таблетки, и она успокаивалась, а потом встретила Карла, который, наверное, ее спас. Или она спасла его. От чего?

Андреа в комнате для занятий с новой подружкой – пациенткой Янной и Крикуньей (которая оказалась милейшим существом: кричит, только когда кто-нибудь проходит мимо и когда ей не хватает внимания, а это вполне можно понять!). Андреа рисует очередную акварель, на которой маленькие человечки ползают, переплетаясь, срастаясь с другими, и становятся все безумнее или же просто обнимаются. Сегодня картинка будет красно-черной, человечки – спина к спине, и один из них – желтоволосый… Андреа берет в руки кисточку. Кажется, Аните полагается что-то сказать? Анита же самый близкий Андреа человек, она должна знать, что Каспер… что Каспер… что ей снится Каспер и она ничего не может с этим поделать: иногда он просто есть у нее в голове – она же не сажает его туда нарочно, но все-таки сколько это уже длится – у нее за спиной? Впрочем, Каспер не является частью вселенной Андреа. Он просто один из многих, кто угодно, а то, что они проводили вместе так много времени… Андреа могла проводить это время с кем угодно, какая разница?

Каспер тоже приходит в больницу – разговаривать с Анитой. Он приходит даже несмотря на то, что его уже выписали, а Андреа попала сюда во второй раз, но теперь она уже совсем не такая, как прежде: у нее есть воля, точно, есть воля стать здоровой, или как это еще назвать – когда хочется жить и дышать полной грудью? Но она не собирается серьезно прибавлять в весе, немножко – пожалуйста (она уже добралась до пятидесяти, хотя Эва-Бритт утверждает, что идеальный вес Андреа – пятьдесят восемь, да-да!). Как они не понимают, что именно так и должна выглядеть настоящая Андреа? Как бы то ни было, Каспер иногда приходит сюда, но после того самого разговора по телефону на фоне ДиЛевы он и Андреа не сказали друг другу ни слова. Она ни о чем не жалеет: многое в жизни неизбежно, ничего не поделаешь. Лина-Сага говорит, что во всем, абсолютно во всем происходящем есть смысл, но иногда этот смысл становится ясен лишь через несколько лет, и тогда можно оглянуться и подумать: «Ну само собой, конечно же!» – и посмеяться над собственными сомнениями, пусть и мимолетными.

Но Андреа и не сомневается, что поступает правильно. Она нисколько не влюблена в Каспера. Ей вообще нет до него дела. Да, у нее колотится сердце, когда он, ссутулившись, проходит мимо комнаты для занятий, но это оттого, что она социально некомпетентна. Он же теперь обыкновенный, его запросто можно встретить в городе, с ним можно выпить кофе, он не такой, как Андреа и все остальные в Сто шестом отделении. Они вьются по стене, почти невидимые, но смертельно опасные, они не какая-то там скучная серая масса, которая рассиживает в кафе и болтает о погоде.

Но все же почему Анита ничего не сказала, почему только от Эйры Андреа узнала, что Каспер… ну, что он теперь… что у него есть… девушка?

Так мерзко, так… нормально! Он и какая-то хорошенькая здоровая-прездоровая девушка, которая о нем заботится и внушает ему, что он тоже, ну, что он вовсе не такой, как…

Эйра видела их вместе в городе – они обнимались, а потом просто сидели, тесно прижавшись друг к другу, на диванчике в кафе, скорее всего в «Сторкен» – ели пирожные и болтали о ветре, о жаре, о кино и телепрограмме, черт побери! А теперь он здесь! Что же за трудности у него теперь, о чем он нынче рассказывает? Разве «влюблен» не значит «счастлив», «исцелен»? Он, конечно, по-прежнему сутулится и в комнату для занятий заглянул с весьма испуганным видом. Наверное, совсем нормализовался, бедняга, и боится своей прежней повседневной жизни, старается не вспоминать, что на самом деле когда-то был сумасшедшим. Андреа достает песенник и громко поет вместе со своими друзьями: только они и понимают, что такое мир и люди в нем. Громко поет и рождественские, и летние песни, потому что совершенно не важно, какое на дворе время года: здесь все дни одинаковые. Завтрак (и утренние таблетки), обед (и обеденные таблетки), ужин (вечерние таблетки), вечерний чай (и вторые вечерние таблетки), ночные таблетки. Андреа дают только «Золофт» после завтрака и чудесный «Имован» на ночь, да еще «Собрил» – по необходимости.

Ее зовут Ребекка, совсем как красавицу Ребекку Тернквист. Эйра с ней познакомилась, и Андреа кажется, что здесь кроется заговор: все это подстроено специально, чтобы она узнала. Своего рода месть за то, что произошло тогда, в серо-голубом кресле в его проклятой идеальной гостиной (не бывает ничего идеального!). Ну ладно, простите меня.

Вот он проходит мимо – наверное, сеанс закончился. На нем голубой – наверняка колючий – шарф, а тайны его достались Аните. Какая гадость! Ведь после полдника Андреа тоже предстоит беседа с Анитой, которая уже будет знать все о Каспере и Ребекке: какая у них потрясающая любовь! Андреа знает только имя и мысленно рисует образ. Мыльная опера, до крайности слащавая. Она перестает петь «Вокруг все зеленеет» – эту песню она, кстати, довольно хорошо исполняет. Андреа бежит по коридору за Каспером: он стоит у двери, ведущей к лифту, который уносит прочь.

– Приветкакделадавноневиделись. – Каспер оборачивается. Она пытается улыбнуться, старается изобразить полное спокойствие, как ей кажется, удачно, Карл ведь говорит, что волнение никогда не заметно со стороны.

– Да, давно. Да, все хорошо. Я немного спешу.

– А… куда ты спешишь?

– На репетицию. А как у тебя дела, кстати?

– ОТЛИЧНО! Иду на поправку.

– Как хорошо, это же просто замечательно. – Он улыбается, вид у него загнанный, взгляд бегает, убегает от Андреа. – Слушай, мне, к сожалению, и вправду надо…

– Можетвыпьемкакнибудькофе? – Она с трудом выдавливает из себя это длинное, мучительное слово.

– Не знаю. Я встречаюсь с одной девушкой.

«Да какая мне разница, с кем ты встречаешься, кофе-то все равно можно выпить! Боже мой! Что он себе вообразил? Откуда такая самонадеянность, такая самоуверенность, как он может думать, что…»

– А, здорово. – Что тут еще скажешь? «Поздравляю»? «Удачи»? – Слушай, мне тоже надо бежать. У меня… сеанс терапии. Всего хорошего!

– И тебе всего хорошего, Андреа.

Всего тебе хорошего, Андреа, черт тебя дери. Конечно, Каспер, так вот чертовски хорошо Андреа среди чокнутых, каждый из которых в глубине души знает, что в жизни самое важное и настоящее. Может быть, со стороны и кажется, что они несут чушь, параноидальный бред, шизофренически зашифрованные послания, но стоит лишь прислушаться, вслушаться повнимательнее и становится ясно, что они лишь пытаются защититься от зла, которое обитает внутри. Андреа говорит о еде и о том, как у нее стало сосать под ложечкой, как только она решила набирать вес, о проклятых питательных напитках, о проклятом Каспере и о проклятой девушке проклятого Каспера.

Андреа сообщает, что идет на прогулку, и отправляется к автозаправке, которая находится довольно далеко. Она торопится, на улице темно, она идет без шарфа и рукавиц и покупает мороженое, шоколад, коробку печенья, венскую слойку и коробку шоколадной нуги, где каждая конфетка завернута в фольгу с изображением вальсирующей пары – только вот какое отношение эта пара имеет к шоколаду? Танцевать, тесно прижавшись друг к другу, любить друг друга… Коробки шоколадной нуги, которые папа привозил Андреа, возвращаясь из своих командировок. Она медленно возвращается в больницу. Думает о Маддалене. О том, какой безобразной может стать любовь или быть с самого начала. О том, как она разрушительна. Андреа спешно ест, шоколад тает во рту, становится ничем, но все-таки наполняет желудок. Это так мерзко и так приятно; Андреа останавливается на мосту, ведущем к обыкновенным коттеджам, в которых живут нормальные. Рядом с коттеджами – школа, и всего в нескольких сотнях метров от нее возвышается бетонная башня, бросая тень на все остальное. Слышна тоска, слышен страх – их слышно, если как следует прислушаться, эти ужасные звуки, эти прекрасные звуки… Вот она уже почти доела, осталась только шоколадная нуга; Андреа смотрит на машины внизу, вокруг становится все темнее, и она думает о том, что всего за три секунды – что-что? – она может оказаться внизу, распластаться трупом в каких-то десяти метрах от моста, кишки наружу, впервые истинно свободная. Перегибается через перила – не будь она такой трусливой… Хотеть жить – как это? Понятно, что хотят все, только вот как это делается? Как найти ту жизнь, которая подходит именно тебе? Сердце в теле, со всей силой. Внизу проносятся машины, Андреа никто не видит, никому бы и дела не было… Она пробегает сто метров, оставшиеся до входа в здание, которое теперь и есть ее дом. Она не хочет покидать его, не хочет возвращаться в маленькую противную квартирку, где почти нет мебели, где совсем нет жизни. Она бежит вверх по лестнице в Сто шестое отделение, звонит в дверь. Открывает какой-то санитар, впускает ее и снова запирает дверь; Андреа спешит в туалет. Анита уже ушла, Моргана тоже нет. Андреа открывает кран над раковиной, чтобы заглушить остальные звуки. Слышно, только если подойти совсем близко, но сегодня подойти никто не решится.

Она закончила. Споласкивает лицо, отпирает дверь и выходит как ни в чем не бывало.

А в другом доме, недалеко от дома Андреа, на кровати сидит Каспер, а в серо-голубом кресле – Ребекка, и они смотрят друг на друга, и Ребекка улыбается, и Каспер тоже (и нервные подергивания исчезли от ласковых прикосновений Ребекки). Ребекка не плачет без повода, она не пугается и не убегает прочь, Ребекка остается с ним. И Каспер берет ее за благодатные руки и притягивает к себе.

Они близки. Вообразить их кружащимися в вальсе. Стройная пара – они вместе, они самые важные друг для друга люди, навсегда.

Они ненастоящие.

Андреа ложится на кровать, смотрит в потолок, думает о Маддалене и Карле: как Маддалена сидит рядом с Карлом – ближе, чем кто-либо когда-либо, и он говорит ей, что никогда никого так не любил – даже Андреа, говорит он. «Какую Андреа?» – удивляется Каспер, и они дружно смеются – это смех единства. «Все из-за еды», – думает Андреа. Если бы еда не заставляла ее тело трудиться, чувствовать голод и сытость, как и всех остальных, то таких мыслей не было бы: «Даже Андреа – какую Андреа?»

Приходит ночной дежурный, приносит «Имован» в пластиковом стаканчике и стакан воды. «Спокойной ночи, Андреа». Дружелюбный голос. Она не отвечает. Она почти ничего не смеет. Проглотить таблетку, зная, что это спасение. И сон. Ей вообще наплевать: она даже рада, что у нее нет близкого человека. Она своя собственная, у нее свои собственные приемы: не прыгать, три секунды, десять метров, через десять минут подействует таблетка. Тогда исчезнет Каспер, а с ним и Ребекка. Они умрут, хоть и будут думать, что живут. Она смеется. Нормальные и их невозможная любовь. Как только они не понимают! Что любовь обречена на истощение, на смерть. Как прыжок через перила – три секунды, и все.