Читать книгу Цвет алый - Антология, Питер Хёг - Страница 6
I. Палитра звуков
Евгения Онегина
г. Москва
ОглавлениеЭто только слова
«Все, что я могу тебе дать…»
Все, что я могу тебе дать, —
это только слова.
хлестать ими по лицу,
прикасаться небрежно.
а поймаю твой взгляд опять —
и едва ли жива.
я, как узник, стою на плацу.
экзекуция – нежность.
и внутри обрывается все,
забываю дышать.
сердце с уханьем падает вниз
переполненным лифтом.
ты красавец, мудак и козел,
но какая душа!
может, это любовь? извини.
мои мысли убиты.
все, что я могу тебе дать, —
это только слова:
провести невзначай по щеке —
будто в прорубь шагнуть с разбегу.
ни за что не решусь живьем.
обожаю минуты, когда
я в истоме и легкой тоске,
и ласкаю своим жестковатым,
полулитературным твое
набухающее от важности эго.
p. s. мои жесты всегда – почти.
мои взгляды не терпят жалости.
мои строки просят: прочти
и молчи. и молчи. пожалуйста.
«если ты блюдо…»
если ты блюдо,
то я последний гурман,
вконец потерявший рассудок.
если ты дурь, то
я сторчавшийся наркоман:
исколотой куклой вуду
шатаюсь в поисках дозы.
если ты лихорадка —
то я безнадежный больной,
но боль моя стала сладкой
и даже почти родной.
а если совсем серьезно —
ты все, что во мне осталось,
и я не жду ничего.
но если любовь – это танец,
то я хочу, чтобы ты вел.
«пока модели едят свое ничего на ужин…»
пока модели едят свое ничего на ужин,
а толстухи завистливо смотрят в витрины кафе,
я отчетливо осознаю: мне никто не нужен.
даже ты. жаль, не мой, но любимый трофей.
я готова была отдать свою лучшую музу,
получив тебя настоящего вместо нее.
я готова была разгребать твой душевный мусор
и по-детски бояться остаться вдвоем.
я готова была сочинять на ходу не в рифму,
на твоем предплечье от нежности умирать
и дышать в учащенном дичайшем ритме.
воровать поцелуи. знакомым врать:
«ой, да ладно вам, ничего между нами нет!»
и надеяться, что ты думаешь обо мне.
а меня окружают до боли смешные люди,
объясняющие, почему мне нельзя курить.
знаешь, в чем преимущество сольного рукоблудья?
в том, что после не нужно ни с кем говорить.
«на горизонте Останкино…»
на горизонте Останкино.
снизу – шоссе. чашка чаю.
руки мерзнут, деревья седеют желтым.
осень снижает ставки на
прошлый апрель. скучаю
до способности в спину орать «пошел ты!».
город силится спать, торопясь огнями
скрыть усталость железных холодных век.
я запуталась в том, что теперь между нами,
но тебя слишком много в моей голове.
просто холодно. нет никаких трагедий.
счастье знать, что ты есть и
сейчас, на одном из ста тысяч балконов,
точно так же стоишь, обо мне не помня.
не мешаю. ты слишком красив свободным.
этим можно согреться.
Городами
* * *
Нева во льдах, набережные – в огнях.
холод, как в детстве, обжигает щеки.
за гранитом набережных останавливаешься у реки, защищаешься от шумового натиска машин и слышишь, как недозревшие льды не доживают до весны.
* * *
– билет Санкт-Петербург – Москва, пожалуйста…
– вам в один конец?
– да.
* * *
февраль, наконец-то. не морозно-оптимистическая подделка, а настоящий, депрессивный, серый-ветреный, с мокрым снегом и слякотью, люблю его нежно, как осужденный своего палача.
* * *
три дня пешеходить Васильевский остров в ветреную погоду рубежа весны – удовольствие редкое.
казалось бы, непоколебимая логика василеостровских линий иногда дает сбои.
старые дома – это большие расстояния, и, конечно… как же прекрасен этот остров на рубеже, в звенящем ожидании весны, в этом почтимарте! если бы у меня был фотоаппарат, встроенный в сетчатку, я бы показала вам это великолепие, но – придется сохранить эту красоту у себя, и, честно говоря, не очень я и жалею по этому поводу.
* * *
был чудесный больной октябрь, когда чувствуешь жизнь, как амеба – химический раздражитель, эти желтые листья, небо, солнце, в лучших традициях Левитана, только лучше: обожаемое мною динамичное урбо, когда, даже в условиях всепетербургского уныния и размеренности, сердце меж ребер подтанцовывет дикую джигу и дух захватывает, как от первой в жизни сигареты.
* * *
янтарные фонари и уютные огни, от всего исходит тепло, предчувствие чуда в предчувствии осени…
обожаю троллейбусы, конечно, еще и трамваи, за то, что они лишены спешки и скученности людей, гуманность в уважении к личному пространству. прелесть неспешности.
я села, как обычно, у окна, купила десятирублевый билет за золотую новенькую монету, билет оказался несчастливый, но на обратной стороне не было рекламы, а был следующий текст:
идеальное время никогда не наступит, вы всегда
либо слишком молоды, либо слишком стары,
либо слишком заняты, либо слишком устали,
либо еще что-нибудь.
если вы постоянно беспокоитесь
о выборе идеального момента,
он никогда не наступит.
цени момент.
я верю в чудеса, я верю, что такие записки приходят многим, но только тот, кто обращает на них внимание, является подлинным адресатом.
* * *
запах – это очень важно.
это то, что останется в твоей памяти, даже когда краски сотрутся, а имена забудутся, впрочем, имена забываются первыми,
это то, как пахнет время.
* * *
ночами, нагло-белыми, невыносимыми, трогаю пальцами время, не в состоянии остановиться, тереблю его, как последнюю нить жизни, нет, не нить – струну, стальную, подобную тем, что так нерегулярно терзают подушечки моих пальцев и успокаивают душу, черный телефон на стене, двор-квадрат в окне, старая сырая парадная, синий «честер», капли по лицу, музыка, рвущаяся изнутри, холод-холод-холод… какой-то никчемный чужой непраздничный праздник, снова холод.
Одновременно
Сижу в кафе с Набоковым, пью свой кофе, пишу… жестом прошу счет.
подходит официант, улыбается, кивает на тетрадку:
– письмо дедушке пишете?
– ага, дедушке морозу…
– и как, сбывается?
– а то!
– а вы прочтите мне, чтобы я знал, как писать, чтоб точно сбывалось…
– главное – искренне, то, что думаете, пишите.
– а вы так много написали… много думаете, значит… наверное, эрудируете часто?
– о да! каждый день эрудирую, пока никого нет дома.
* * *
– вы близко общаетесь сейчас с ней?
– ну, на прошлой неделе я выпила весь ее бар и потребовала денег на такси… видимо, близко.
* * *
главное, чтобы не было так:
– кто отец твоего ребенка?
– Джек…
– ???
– Джек Дэниэлс.
* * *
…и мы почти одновременно перешли на виски, на ты и в его комнату.
* * *
кажется, у меня ослабевает воля к жизни, это я поняла по исчезнувшему желанию курить…
* * *
«я в щщи. сегодня весь день пью и читаю один и тот же роман!»
это мой приятель, прожигатель жизни и ловелас, добрался до Буковски…
* * *
хочу напиться, до потери самосознания, стыда и, возможно, макияжа.
* * *
есть люди, которых за их наглую довольную морду и острый язык хочется избить, но вдруг ты понимаешь, что последнее слово в предложении лишнее.
* * *
любопытная вещь из детского сознания.
когда мне было года, наверное, 4, я думала, что слово «Цой» нехорошее, потому что его писали на стенах и заборах, и потому что оно ТОЖЕ ИЗ ТРЕХ БУКВ, а не менее часто встречавшаяся надпись «В. Цой» мне казалась совсем нелогичной, во-первых, из-за точки после предлога, во-вторых, из-за какой-то неправильной падежной формы ругательного, как мне тогда казалось, существительного.
вероятно, я была очень интересным ребенком.
Железная стена понимания
* * *
Я хочу, чтобы Париж, середина XX века, мы сидели в кафе на Монмартре, за окном на мостовую лил дождь, мы пили вино… и чтобы я была Эдит Пиаф
* * *
этот человек читает меня как книгу, и более того – не смотря в строки, угадывает, что будет дальше, и он знает, что между строк.
* * *
однажды начав эту череду предательств (помните у Кундеры?), ты уже не можешь остановиться, выбирая лишь то, что тебе действительно надо, оставляя ненужный город, расставаясь с надоевшими приятелями, с которыми больше не о чем говорить, выбрасывая старые джинсы…
сначала это происходило легко и как-то само по себе, но, чем дальше, тем ценнее каждый день, минута… поэтому надо учиться рубить резко, четко и с хрустом.
* * *
осознание своей всеобъемлющей внутренней пустоты растет и распирает, как пустота может давить изнутри? может, она более насыщенная, чем эта ваша киселевая любовь, которую вы так холите и лелеете, чтобы не оказаться лицом к лицу сами с собой? или – вы мудрее меня, можете жить счастливо?
* * *
мне скучно общаться с людьми, скучно быть с собой – сами понимаете, к концу записи вам надоест эта моя пластинка, а человек внутри меня крутит ее круглые сутки.
вечно раскалывающаяся голова из-за злополучных сосудов и традиционной пачки крепчайшего табака в день, с этой болью невозможно спать, невозможно дышать, к этой боли нельзя привыкнуть.
пора прекращать, прекратила, теперь у меня нет этого маленького удовольствия – дымить…
* * *
я сделала и это.
не могла молчать, вот и сказала, страшные-5-букв-первая-л.
тут реакция не важна, просто сказать,
реакции не видела.
потому что сказала я об этом чаю, стоящему передо мной, чай не отреагировал никак.
я боялась посмотреть в эти глаза, потому что в моем взгляде могло быть слишком явное желание взаимности, даже – требование.
ну, впрочем, похоже, я наткнулась на железную стену понимания.
* * *
…растерять друзей, ощущения, себя… мечтать о прошлом,
ненавидя пресное настоящее, от которого все равно уже никуда, это как закрыть себя на замок в комнату и выбросить ключ в маленькое окошко, в которое воздухом, разъедающим легкие, кусочками, молекулами, запахами проникает нелепая, ненужная, ядовито-сладкая… – свобода…