Читать книгу Серебряный век. Поэты и стихи - Антология, Питер Хёг - Страница 10

     Пустеет к утру ресторан.

     Атласами своими феи

     Шушукают. Ревет орган.

     Тарелками гремят лакеи —

     Меж кабинетами. Как тень,

     Брожу в дымнотекущей сети.

     Уж скоро золотистый день

     Ударится об окна эти,

     Пересечет перстами гарь,

     На зеркале блеснет алмазом…

     Там: – газовый в окне фонарь

     Огнистым дозирает глазом.

     Над городом встают с земли, —

     Над улицами клубы гари.

     Вдали – над головой – вдали

     Обрывки безответных арий.

     И жил, и умирал в тоске,

     Рыдание не обнаружив.

     Там: – отблески на потолке

     Гирляндою воздушных кружев

     Протянутся. И всё на миг

     Зажжется желтоватым светом.

     Там – в зеркале – стоит двойник;

     Там вырезанным силуэтом —

     Приблизится, кивает мне,

     Ломает в безысходной муке

     В зеркальной, в ясной глубине

     Свои протянутые руки.

     Из снежных тающих смерчей,

     Средь серых каменных строений,

     В туманный сумрак, в блеск свечей

     Мой безымянный брат, мой гений

     Сходил во сне и наяву,

     Колеблемый ночными мглами;

     Он грустно осенял главу

     Мне тихоструйными крылами.

     Возникнувши над бегом дней,

     Извечные будил сомненья

     Он зыбкою игрой теней,

     Улыбкою разуверенья.

     Бывало: подневольный злу

     Незримые будил рыданья —

     Гонимые в глухую мглу

     Невыразимые страданья.

     Бродя, бываю, в полусне,

     В тумане городском, меж зданий, —

     Я видел с мукою ко мне

     Его протянутые длани.

     Мрачнеющие тени вежд,

     Безвластные души порывы,

     Атласные клоки одежд,

     Их веющие в ночь извивы…

     С годами в сумрак отошло,

     Как вдохновенье, как безумье, —

     Безрогое его чело

     И строгое его раздумье.

     Декабрь… Сугробы на дворе…

     Я помню вас и ваши речи;

     Я помню в снежном серебре

     Стыдливо дрогнувшие плечи.

     В марсельских белых кружевах

     Вы замечтались у портьеры:

     Кругом на низеньких софах

     Почтительные кавалеры.

     Лакей разносит пряный чай…

     Играет кто – то на рояли…

     Но бросили вы невзначай

     Мне взгляд, исполненный печали.

     И мягко вытянулись, – вся

     Воображенье, вдохновенье, —

     В моих мечтаньях воскреся

     Невыразимые томленья;

     И чистая меж нами связь

     Под звуки гайдновских мелодий

     Рождалась… Но ваш муж, косясь,

     Свой бакен теребил в проходе…

     Один – в потоке снеговом…

     Но реет над душою бедной

     Воспоминание о том,

     Что пролетело так бесследно.

     Задумчивый вид:

     Сквозь ветви сирени

     сухая известка блестит

     запущенных барских строений.

     Всё те же стоят у ворот

     чугунные тумбы.

     И нынешний год

     всё так же разбитые клумбы.

     На старом балкончике хмель

     по ветру качается сонный,

     да шмель

     жужжит у колонны.

     Весна.

     На кресле протертом из ситца

     старушка глядит из окна.

     Ей молодость снится.

     Всё помнит себя молодой —

     как цветиком ясным, лилейным

     гуляла весной

     вся в белом, в кисейном.

     Он шел позади,

     шепча комплименты.

     Пылали в груди

     ее сантименты.

     Садилась, стыдясь,

     она вон за те клавикорды.

     Ей в очи, смеясь,

     глядел он, счастливый и гордый.

     Зарей потянуло в окно.

     Вздохнула старушка:

     «Всё это уж было давно!..»

     Стенная кукушка,

     хрипя,

     кричала.

     А время, грустя,

     над домом бежало, бежало.

     Задумчивый хмель

     качался, как сонный,

     да бархатный шмель

     жужжал у колонны.

     Поезд плачется. В дали родные

     Телеграфная тянется сеть.

     Пролетают поля росяные.

     Пролетаю в поля: умереть.

     Пролетаю: так пусто, так голо…

     Пролетают – вон там и вон здесь,

     Пролетают – за селами села,

     Пролетает – за весями весь;

     И кабак, и погост, и ребенок,

     Засыпающий там у грудей;

     Там – убогие стаи избенок,

     Там – убогие стаи людей.

     Мать-Россия! Тебе мои песни,

     О немая, суровая мать!

     Здесь и глуше мне дай и безвестней

     Непутевую жизнь отрыдать.

     Поезд плачется. Дали родные.

     Телеграфная тянется сеть —

     Там – в пространства твои ледяные —

     С буреломом осенним гудеть.

     Довольно: не жди, не надейся —

     Рассейся, мой бедный народ!

     В пространство пади и разбейся

     За годом мучительный год!

     Века нищеты и безволья.

     Позволь же, о родина-мать,

     В сырое, в пустое раздолье,

     В раздолье твое прорыдать:

     Туда, на равнине горбатой, —

     Где стая зеленых дубов

     Волнуется купой подъятой

     В косматый свинец облаков,

     Где по полю Оторопь рыщет,

     Восстав сухоруким кустом,

     И в ветер пронзительно свищет

     Ветвистым своим лоскутом,

     Где в душу мне смотрят из ночи.

     Поднявшись над сетью бугров,

     Жестокие, желтые очи

     Безумных твоих кабаков, —

     Туда, – где смертей и болезней

     Лихая прошла колея, —

     Исчезни в пространстве, исчезни,

     Россия, Россия моя!

     Мне видишься опять —

     Язвительная – ты…

     Но – не язвительна, а холодна: забыла

     Из немутительной, духовной глубины

     Спокойно смотришься во всё, что прежде было.

     Я, в мороках

     Томясь,

     Из мороков любя,

     Я – надышавшийся мне подарённым светом,

     Я, удушаемый, в далекую тебя, —

     Впиваюсь пристально. Ты смотришь с неприветом.

     О, этот долгий

     Сон:

     За окнами закат.

     Палата номер шесть, предметов серый ворох,

     Больных бессонный стон, больничный мой халат;

     И ноющая боль, и мыши юркий шорох.

     Метание —

     По дням,

     По месяцам, годам…

     Издроги холода…

     Болезни, смерти, голод…

     И – бьющий ужасом в тяжелой злости там,

     Визжащий в воздухе, дробящий кости молот…

     Перемелькала

     Жизнь.

     Пустой, прохожий рой —

     Исчезновением в небытие родное.

     Исчезновение, глаза мои закрой

     Рукой суровою, рукою ледяною.