Читать книгу Серебряный век. Поэты и стихи - Антология, Питер Хёг - Страница 5

     Мне мило отвлеченное:

     Им жизнь я создаю…

     Я всё уединенное,

     Неявное люблю.

     Я – раб моих таинственных,

     Необычайных снов…

     Но для речей единственных

     Не знаю здешних слов…

     Смотрю на море жадными очами,

     К земле прикованный, на берегу…

     Стою над пропастью – над небесами, —

     И улететь к лазури не могу.

     Не ведаю, восстать иль покориться,

     Нет смелости ни умереть, ни жить…

     Мне близок Бог – но не могу молиться,

     Хочу любви – и не могу любить.

     Я к солнцу, к солнцу руки простираю

     И вижу полог бледных облаков…

     Мне кажется, что истину я знаю —

     И только для нее не знаю слов.

     За Дьявола Тебя молю,

     Господь! И он – Твое созданье.

     Я Дьявола за то люблю,

     Что вижу в нем – мое страданье.

     Борясь и мучаясь, он сеть

     Свою заботливо сплетает…

     И не могу я не жалеть

     Того, кто, как и я, – страдает.

     Когда восстанет наша плоть

     В Твоем суде, для воздаянья,

     О, отпусти ему, Господь,

     Его безумство – за страданье.

     Мы долго думали, что сети

     Сплетает Дьявол с простотой,

     Чтоб нас поймать, как ловят дети

     В силки беспечных птиц, весной.

     Но нет. Опутывать сетями —

     Ему не нужно никого.

     Он тянет сети – между нами,

     В весельи сердца своего.

     Сквозь эту мглу, сквозь эту сетку,

     Друг друга видим мы едва.

     Чуть слышен голос через клетку,

     Обезображены слова.

     Шалун во образе змеином

     Пути друг к другу нам пресек.

     И в одиночестве зверином

     Живет отныне человек.

     Страшное, грубое, липкое, грязное,

     Жестко тупое, всегда безобразное,

     Медленно рвущее, мелко нечестное,

     Скользкое, стыдное, низкое, тесное,

     Явно довольное, тайно блудливое,

     Плоско смешное и тошно трусливое,

     Вязко, болотно и тинно застойное,

     Рабское, хамское, гнойное, черное.

     Изредка серое, в сером упорное,

     Вечно лежачее, дьявольски косное,

     Глупое, сохлое, сонное, злостное,

     Трупно-холодное, жалко-ничтожное,

     Непереносное, ложное, ложное!

     Но жалоб не надо; что радости в плаче?

     Мы знаем, мы знаем: всё будет иначе.

     Медный грохот, дымный порох,

     Рыжелипкие струи,

     Тел ползущих влажный шорох…

     Где чужие? Где свои?

     Нет напрасных ожиданий,

     Недостигнутых побед,

     Но и сбывшихся мечтаний,

     Одолений – тоже нет.

     Все едины, всё едино,

     Мы ль, они ли… смерть – одна.

     И работает машина,

     И жует, жует война…

     Блевотина войны – октябрьское веселье!

     От этого зловонного вина

     Как было омерзительно твое похмелье,

     О бедная, о грешная страна!

     Какому дьяволу, какому псу в угоду,

     Каким кошмарным обуянный сном,

     Народ, безумствуя, убил свою свободу,

     И даже не убил – засек кнутом?

     Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой.

     Смеются пушки, разевая рты…

     И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,

     Народ, не уважающий святынь.

     Как скользки улицы отвратные,

     Какая стыдь!

     Как в эти дни невероятные

     Позорно – жить!

     Лежим, заплеваны и связаны

     По всем углам.

     Плевки матросские размазаны

     У нас по лбам.

     Столпы, радетели, водители

     Давно в бегах.

     И только вьются согласители

     В своих Це-ках.

     Мы стали псами подзаборными,

     Не уползти!

     Уж разобрал руками черными

     Викжель – пути…

     Всё это было, кажется в последний,

         В последний вечер, в вешний час…

     И плакала безумная в передней,

         О чем-то умоляя нас.

     Потом сидели мы под лампой блеклой,

         Что золотила тонкий дым,

     А поздние распахнутые стекла

         Отсвечивали голубым.

     Ты, выйдя, задержался у решетки,

         Я говорил с тобою из окна.

     И ветви юные чертились четко

         На небе – зеленей вина.

     Прямая улица была пустынна,

         И ты ушел – в нее, туда…

     Я не прощу. Душа твоя невинна.

         Я не прощу ей – никогда.

     На баррикады! На баррикады!

     Сгоняй из дальних, из ближних мест…

     Замкни облавкой, сгруди, как стадо,

     Кто удирает – тому арест.

     Строжайший отдан приказ народу,

     Такой, чтоб пикнуть никто не смел.

     Все за лопаты! Все за свободу!

     А кто упрется – тому расстрел.

     И все: старуха, дитя, рабочий —

     Чтоб пели Интер-национал.

     Чтоб пели, роя, а кто не хочет

     И роет молча – того в канал!

     Нет революции краснее нашей:

     На фронт – иль к стенке, одно из двух.

    …Поддай им сзаду! Клади им взашей,

     Вгоняй поленом мятежный дух!

     На баррикады! На баррикады!

     Вперед за «Правду», за вольный труд!

     Колом, веревкой, в штыки, в приклады…

     Не понимают? Небось, поймут!