Читать книгу Серебряный век. Поэты и стихи - Антология, Питер Хёг - Страница 4

     Не наслаждение, не мука,

     Не вдохновение страстей,

     Удел живых – тупая скука,

     Пустое бремя лишних дней.

     Я не ропщу и не страдаю,

     Я к одиночеству привык:

     Часы, часы, я понимаю

     Ваш утомительный язык.

     На жизнь смотрю я хладнокровно,

     Где нет друзей и нет врагов.

     И бьется сердце ровно, ровно,

     Как сердце мертвое часов.

     Я людям чужд и мало верю

     Я добродетели земной:

     Иною мерой жизнь я мерю,

     Иной, бесцельной красотой.

     Я верю только в голубую

     Недосягаемую твердь.

     Всегда единую, простую

     И непонятную, как смерть.

     О, небо, дай мне быть прекрасным,

     К земле сходящим с высоты,

     И лучезарным, и бесстрастным,

     И всеобъемлющим, как ты.

     Кроткий вечер тихо угасает

     И пред смертью ласкою немой

     На одно мгновенье примиряет

     Небеса с измученной землей.

     В просветленной, трогательной дали,

     Что неясна, как мечты мои, —

     Не печаль, а только след печали,

     Не любовь, а только след любви.

     И порой в безжизненном молчаньи,

     Как из гроба, веет с высоты

     Мне в лицо холодное дыханье

     Безграничной, мертвой пустоты…

     Дома и призраки людей —

     Всё в дымку ровную сливалось,

     И даже пламя фонарей

     В тумане мертвом задыхалось.

     И мимо каменных громад

     Куда-то люди торопливо,

     Как тени бледные, скользят,

     И сам иду я молчаливо,

     Куда – не знаю, как во сне,

     Иду, иду, и мнится мне,

     Что вот сейчас я, утомленный,

     Умру, как пламя фонарей,

     Как бледный призрак, порожденный

     Туманом северных ночей.

     Шумит июльский дождь из тучи грозовой

     И сеткой радужной на ярком солнце блещет,

     И дачницы бегут испуганной толпой,

     И летних зонтиков пурпурный шелк трепещет

     Над нивой золотой…

     А там, меж бледных ив с дрожащими листами,

     Виднеется кумач узорного платка, —

     То бабы весело с разутыми ногами

     Теснятся на плоту; и звучного валька

     Удары по белью над ясными волнами

     Разносит далеко пустынная река…

     О, мука вечной жажды!

     О, тщетная любовь!

     Кто полюбил однажды,

     Тот не полюбит вновь.

     Смиренью учат годы:

     Как все, терпи, живи;

     Нет любящим свободы,

     Свободным нет любви.

     Узла ты не развяжешь,

     Не сможешь ты уйти

     И никогда не скажешь:

     «Я не люблю, – прости».

     Но жизни злая сила

     Навек меня с тобой,

     Как смерть, разъединила

     Последнею чертой.

     Мы любим и не любим,

     Живем и не живем;

     Друг друга не погубим,

     Друг друга не спасем.

     И, как о милой тени,

     Хотел бы я рыдать,

     Обняв твои колени, —

     И ничего не ждать.

     Глядим, глядим всё в ту же сторону,

     За мшистый дол, за топкий лес.

     Вослед прокаркавшему ворону,

     На край темнеющих небес.

     Давно ли ты, громада косная,

     В освобождающей войне,

     Как Божья туча громоносная,

     Вставала в буре и в огне?

     О, Русь! И вот опять закована,

     И безглагольна, и пуста,

     Какой ты чарой зачарована,

     Каким проклятьем проклята?

     И всё ж тоска неодолимая

     К тебе влечет: прими, прости.

     Не ты ль одна у нас родимая?

     Нам больше некуда идти,

     Так, во грехе тобой зачатые,

     Должны с тобою погибать

     Мы, дети, матерью проклятые

     И проклинающие мать.