Читать книгу Арт-пытка, или ГКП - Антон Рай - Страница 24

Крот. Кое-что понял. И, если я вас правильно понял, а вы и сами это только что сказали, свою основную задачу вы видите в том, чтобы помочь творческому человеку?

Томский. Все верно.

Крот. А нуждается ли творческий человек в помощи?

Томский. В каком смысле?

Крот. Я имею в виду вот что: не пытаетесь ли вы искусственно облегчить путь творческого человека, создавая для него тепличные условия и, тем самым, скорее нанося ему вред, чем принося пользу?

Томский. Художник, в общем, должен быть голодным.

Крот. Так часто говорят – причем и сами художники.

Томский. Просто вы отталкиваетесь от тезиса, что «талант всегда пробьет себе дорогу», а я исхожу из того, что мир враждебен творческому началу – и продолжает оказывать сверхнегативное влияние на творчество и в том случае, если талант все же пробивает себе дорогу. А если не пробивает? Тогда вы вообще ничего о нем не узнаете.

Крот. Это обычная житейская ситуация. Кто-то пробивается, кто-то – нет. Это во всех сферах жизни так.

Томский. Наверное, но сфера творчества имеет свою специфику. Это в бизнесе человек априори должен быть «пробивным», а в искусстве – совсем не обязательно. В искусстве избыток пробивной силы скорее вредит, а даже и полное отсутствие пробивной силы еще мало что говорит о таланте человека – как в плюс, так и в минус.

Крот. Все это понятно, но я немного о другом. Я хочу сказать, что жизнь должна проехаться катком по любому человеку, проверить его на прочность, так сказать. Практичный он или непрактичный – все равно. Каждый человек должен пройти испытание жизнью, и испытание это суровое, – а вы пытаетесь его облегчить. Искусственно облегчить.

Томский. А, вот оно как… В ответ я вам приведу один исторический пример: Булгаков. Советский строй так проехался по нему, что попросту укатал. А согласно вашей логике – это такое просто жизненное испытание.

Крот. Отлично, что вы вспомнили Булгакова. Насколько я знаю, «Мастер и Маргарита» – одна из ваших любимых книг?

Томский. Верно.

Крот. А как вы полагаете, мыслимо ли создание этой книги в условиях более благоприятных для творческого гения Булгакова, или он мог создать ее только в наличных совершенно невыносимых условиях?

Томский. Я уже вижу ловушку, которую вы мне приготовили, и между тем я, конечно, вынужден признать, что он мог написать свой роман только в наличных совершенно невыносимых условиях, – ведь книга по своему содержанию напрямую проистекает из этих условий.

Крот. Именно. Я рад, что вы ответили честно. Но следующий мой вопрос подразумевается: если бы мы могли представить себе, что Булгакову предоставляются более благоприятные условия, но ценой ненаписания романа «Мастер и Маргарита» – как нам поступить в такой ситуации? Пусть Булгакову будет лучше, но роман «Мастер и Маргарита» не будет написан, или пусть Булгаков невыносимо страдает, но зато в итоге будет написан великий роман?

Томский. Проблема вашего вопроса в том, что я не могу представить себе ситуацию, которую вы предлагаете мне представить. Я занят настоящим, но я не меняю прошлое. Булгаков совершил свой творческий подвиг в тех условиях, которые уже не подлежат никакой корректировке.

Крот. Уходите от ответа. Уходите.

Томский. И правильно делаю, что ухожу. Хотя кое-что при этом я могу сказать – ведь и вам, и ежу понятно, что ситуация Булгакова все равно является ненормальной. А вот каким бы был Булгаков в более нормальной ситуации – этого мы попросту не знаем.

Крот. Но что «Мастер и Маргарита» – результат именно той, совершенно ненормальной ситуации – это мы знаем. Наверняка знаем.

Томский. Знаем. И еще мы знаем, что настолько удушающие условия вовсе не являются чем-то необходимым для творчества.

Крот. А вот этого мы как раз точно не знаем. Тот же Достоевский стал Достоевским только после несостоявшейся казни и состоявшейся каторги. Нормальная это ситуация? Ненормальная. Но только эта ненормальная ситуация и породила Достоевского. Не кого-нибудь, а Достоевского, понимаете? И опять у меня возникает вопрос: стоит ли создавать искусственно благоприятную среду для творчества? Не является ли творчество результатом самых разных, но естественных условий, которые временами могут быть хотя и чудовищными, но необходимыми именно для творчества? Царский режим хотел расстрелять Достоевского, итог – великое пятикнижие. Советский строй хотел задушить Булгакова, итог – «Мастер и Маргарита». Вы хотите «помочь» писателю, но я пока что еще не вижу среди ваших авторов Достоевского или Булгакова.

Томский. Вы вроде бы и логичны, но кое-что всё время спутываете. В ГКП не может быть ни Достоевского, ни Булгакова. Нам нужен свой великий писатель, и каким он должен или может быть никто не скажет. Вот появится – и станет ясно. Это, во-первых. Во-вторых, наши авторы уже сегодня достаточно громко заявили о себе в различных творческих сферах – и это невозможно отрицать. В-третьих, то, что вы называете «испытанием жизнью» не может миновать ни одного человека. Вы говорите, что в ГКП создаются тепличные условия? Это не совсем верно, но, в качестве упрощения, я готов согласиться. Пусть это будет теплица. Но что это за теплица? Это теплица, в которую приходят с ненастья. Повторюсь, я исхожу из того, что мир враждебен подлинно творческому началу. ГКП – это противовес, противоядие для отравленного неблагоприятствующей для творчества средой человека. И, да, я думаю только о том, как «помочь» творческому человеку, оставляя все препоны и удушения естественному ходу вещей. Об этом у меня и голова не болит: как бы так навредить, чтобы параллельно способствовать творчеству. Это не ко мне, это к реальности. А у нас тут своя реальность – реальность благоприятствующая. Наша среда не убивает, но делает-таки художника сильнее.

Крот. А ведь Ницше подразумевал, что сильнее делает именно то, что убивает – пытается, но не может убить.

Томский. Да, и поэтому я не большой фанат этой фразы, как и многих других фраз в этом роде. Мне куда ближе слова Гогена, а он сказал так:

«Я знаю, что значит подлинная нужда, что значит холод, голод и все такое прочее… Все это ничего – или почти ничего – не значит. К этому привыкаешь и, если у тебя есть толика самообладания, в конце концов ты только смеешься над всем. Но что действительно делает нужду ужасной – она мешает работать, и разум заходит в тупик. Это прежде всего относится к жизни в Париже и прочих больших городах, где борьба за кусок хлеба отнимает три четверти вашего времени и половину энергии. Спору нет, страдание пришпоривает человека. Увы, если пришпоривать его слишком сильно, он испустит дух!»

Вот это – так, вот это – правда!

Крот. И все же и Гоген стал Гогеном только пройдя через все эти невыносимости…

Томский. Сбежав от них… Что же, я именно и хочу, чтобы сообщество ГКП стало для художника тем, чем стал остров Таити для Гогена. ГКП – это чудесно-таинственный остров, где не надо думать о куске хлеба и где может укрыться каждый потерпевший или терпящий кораблекрушение Художник. Укрыться, чтобы творить.