Читать книгу Жизнь – что простокваша - Антонина Шнайдер-Стремякова - Страница 21

Для игр в куклы мама могла приносить обрезки из куспрома, но, чтобы не осложнять жизнь и не давать повода для обвинения в воровстве, мы делали куклы из старых домашних тряпок. Скатывали их потуже, перепоясывали верёвочкой, с одной стороны этого жгутика натягивали косынку – получалась голова. Сажей рисовали рот, нос, глаза, так что к лицу прикасаться нельзя было. Прежде чем отправиться с такой куклой спать, заворачивали её в другую тряпочку, чтобы постель не пачкалась. Соседские ребятишки завидовали нашему богатству – у них и таких кукол не было.

Сажа… Если бы не она, чем бы в те годы писали письма-треугольнички и документы? А как жили бы школы? Интересной была и судьба сладкого овоща – свёклы «бордо», её красными «чернилами» проверялись тетради.

Вечерами, когда мама чинила что-нибудь на руках, мы зачастую просили:

– Мамочка, расскажи о своём детстве!

После вздоха она нехотя начинала. Проходило время – у неё молодели глаза. Заворожённо слушая рассказы о магазинных куклах, мы сомневались: казалось, она фантазирует. Чтобы исключить недоверие, допытывались:

– А во что кукла была одета?

– А какие у неё были волосы, глаза?

– А куда она девалась?

– Значит, в старину жили лучше? Разве так бывает?

– Бывает, значит… Война!

Мы проклинали войну и соображали:

– Ав нашем Кучуке никто не хочет войны, правда?

– Думаю, правда.

Мрачная действительность скрашивалась речкой Кучук, в прозрачной воде которой мы так любили хлюпаться! На её песчаном берегу лепили из мокрого песка мячи, куклы, домики. Иногда сооружались настоящие песчаные крепости, на вершине которых втыкалась веточка лозы, символизировавшая дым из трубы.

Полуголодное детство – характерная особенность тех лет. Наша деревня исключением не была. Однажды нас с сестрой уговорили сходить во двор Сондрика поиграть с его детьми в жмурки. Дети побежали в сарай прятаться и обнаружили там большие деревянные чаны. Шура Логинов и Коля Маллалаев заглянули внутрь и застонали:

– А-а-а! Белый хлеб в воде!

Опрокинулись по пояс и начали торопливо его вылавливать.

– Вкусно? – интересовался кто-то.

– Ну да! От – живут!.. Мы голодные, а они белый хлеб свиньям скармливают!

– Тихо, услышат, – протянул нам Коля ладошку с хлебом.

Размокший, он оказался безвкусным. Обнаружив «кормушку», подбежали другие дети.

В чанах почти ничего не оставалось, когда в дверях сарая появилась младшая дочь Сондрика:

– Вы чо делаете? А ну марш отсюда! – дети, не реагируя, продолжали жевать. – Вы чо – оглохли? Кому говорю?!

Ребятишки, что были повыше, торопливо вылавливали остававшиеся куски.

– Не-ет! Не слушаются! Щас мамке скажу – она вам задаст! – и убежала.

С клюкой выбежала высокая жилистая Сондричиха.

– Я усих запомню! Усих матырей у тюрьму отправлю! – ничего страшнее придумать нельзя было и, закрывая лица, дети кинулись врассыпную. – Запомынай, Галю! Хватай их! Ышь, усэ зъилы! И чим мэни… зараз свынэй кормыть?

В страхе мы убежали и спрятались в своём сарае. Вечером рассказали обо всём маме.

– Будем надеяться, что обойдётся. Больше к ним не ходите. Играйте в другом месте, – успокоила она, улыбаясь.

Картошка и жмых, меню большинства, считались деликатесом. Картошка к весне, как правило, заканчивалась, и люди шли на старые поля рыть из-под земли мёрзлую картошку. Она была сладкой, невкусной, но, самое главное, её было мало.

Фруктов дети не видели. Единственная ягода, которая нам с Изой иногда перепадала, была лесная клубника и маленькие ягодки зелёного крыжовника – возле домика росло три кустика. Бабушка Лиза запрещала лакомиться этой незрелой зелёнью, и тогда она доставалась ребятишкам с соседних улиц. Чтобы опередить их, мы вставали пораньше и, прячась от няни, срывали эти кислые горошины, что казались необычайно вкусными, но нас вылавливали, и мы получали «нагоняй».

Через дорогу находилась горная полянка. Кругом ещё снег, а горка уже чиста, и из-под земли выбиваются символы стойкости и надежды – гордые букеты белых и голубых подснежников. Им сроки подошли, и, сочно-махровые, они прорезАли толщу белоснежного покрывала, восхищая жизнелюбием и красотой. Взрослые ими любовались, дети срывали, но помалу – помногу не разрешалось.

Полянка превращалась в место встреч и игр, на ней собиралась ребятня и молодёжь не только близлежащих улиц, но и всего колхоза. Между старшими зарождалась, бывало, любовь. Горку любили, ею гордились, как гордятся достопримечательностью:

– Ав нашем колхозе горка, она к солнцу близко!

– Ав нашем – дубрава! – парировала ребятня из «Карла Маркса».

«Ворошиловцы» молчали – хвастать-щеголять было им нечем.

За огородом начиналось поле – настоящая, целинная степь.