Читать книгу Жизнь – что простокваша - Антонина Шнайдер-Стремякова - Страница 8

В маленьком домике альтмама (бабушка Зина) и няня (бабушка Лиза), чувствовавшая ответственность за наше воспитание, не всегда меж собою ладили, и она приняла решение переехать с нами в пустующий заречный домик. Дедушка не возражал – мы с Изой радовались.

Няню кто-то предал – сказал, что она нам чужая. Мы отказывались в это верить: сколько себя помнили, рядом всегда была она – Муттер, няня, бабушка Лиза. Матери после родов надо было выходить на работу – не с кем было оставить нас. И ей порекомендовали осиротевшую в раннем детстве монашку, что растеряла родственников и одиноко жила при церкви. Так в наш дом вошла бабушка Лиза. Мы друг к другу прикипели, и без нас она уже не мыслила жизни. В городе Энгельсе у неё оставалась кузина с детьми, но конкретного адреса бабушка не знала. После 28 августа 1941 года, указа о выселении, между нею и родителями состоялся судьбоносный разговор.

– Лисбетвейзел, надо искать семью сестры и уезжать с нею, мы не сможем тебя взять, – удивила её мама.

– Элла! – расплакалась няня. – Я полюбила близняшек, как собственных детей, мне тяжело с ними расстаться.

– Куда нас повезут и что с нами будет, никто не знает. Может, придётся жить впроголодь и платить тебе за труд будет нечем, – сомневалась мама.

– Буду просто членом вашей семьи, платить ничего не надо, а трудности переживём вместе.

– Будет тяжело. Подумай хорошенько, – вмешался отец.

– Если Элла найдёт работу, надо кому-то присматривать за детьми. Она на работе – я дома, вам же легче!

Мама уговорила отца, и он сдался – всю ночь переписывал готовый уже алфавитный список жителей села, который утром предстояло сдать. Через полвека мы сделали запрос в архив Саратова и получили – к удивлению! – две алфавитные карточки. В одной из них бабушка значится – в другой её нет. Видимо, список жителей готовил не только отец – НКВД работало бдительно…

И сейчас, благодаря ей, мы сиротство своё на Алтае почти не ощущали. Возникало острое чувство незащищённости – бежали к ней и успокаивались. Если обижали дети или бабушка Зина выговаривала за шалости, она укоряла их:

– Как не стыдно! Сироток обижаете.

Наша бабушка Лиза, наша Муттер или няня, (слева в платье) Елизавета Николаевна Зальцман (1885–1951). Село Мариенталь. АССР немцев Поволжья

Её рассказы о злых и непослушных детях, что наказывались Богом, учили послушанию и боголюбию. После её историй не хотелось ни лгать, ни обижать – искренне верилось, что Бог всё слышит и видит…

Избушку по вечерам топили соломой. Когда она остывала, бабушка усаживалась меж нами погреться на плите… И начинались разговоры в темноте. Особенно чудесны были вечера при лунном свете. Удивительно добрые глаза украшали некрасивое лицо – мы любили наблюдать за его мимикой…

– Бабушка, а после этой войны будут ещё войны?

– Будут…

– Опять Германия на нас нападёт?!

– Нет, Германия больше воевать не будет – сама от войны настрадается.

– А кто тогда будет воевать?

– Точно не знаю, но начнётся война с юга. Может, с Китая?

В такие полутёмные вечера нам было грустно и хорошо, мы охотно признавались ей в любви: «Какая ты хорошая, быбушка! Мы тебя сильносильно любим!» – «Бог пожалел нас – как бы мы без тебя жили?» – «Кто бы нам воды принёс, огород прополол?»

– У вас же ещё бабушка Зина есть! – лукаво косилась она.

– Бабушка Зина живёт с тётей Марусей – ей тоже помогать надо, – оправдывали мы бабушку Зину.

Она улыбалась. Видимо, эти вечерние беседы нравились и ей тоже. Мы целовали её и просили: «Живи долго-долго, бабушка!» Она тут же начинала спекулировать нашими чувствами:

– А вы слушайтесь – тогда и жить буду долго.

– А почему в деревне нет мужчин? Только дедушки, и то мало.

– Да, мужчин осталось мало… Война… – вздыхала она

– А война кончится – мужчины вернутся?

– Может быть, – и помолчав, – не все, конечно…

– Бабушка, а откуда берутся злые люди?

– Злые люди? Человека обидели один раз, другой, глядишь – и ещё одним злым на земле стало больше.

– А Иисус Христос никого не обижал – зачем же его казнили?

– Он на себя вину принял и страдал за тех, кто обижал, грабил, убивал. Хотел, чтобы все злые стали таким образом добрее.

– Бабушка, расскажи про него!

– Да я уже рассказывала!

– Ну и что – ещё расскажи!

И она (в который раз!) рассказывала, как мучили, казнили Христа, как он снова воскрес.

– Несправедливо устроено небо!

– Почему? – не понимала она.

– Потому что Бог сохранил злых убийц!

– Да, мог бы и наказать!

– Но Христос же ожил! Убийцы были наказаны его воскрешением! – оправдывала она смерть Христа.

Такая концовка нас устраивала – должно было прийти возмездие! После этих вечеров наступало удивительное умиротворение.

– Бабушка, а за что нас выслали?

– Не знаю. Война…

Вопрос оставался неудовлетворённым и, уже взрослая, когда училась я в восьмом или девятом классах, избегала оскорбительные глаголы «выслали», «сослали». «Мы эвакуированные», – заявляла я, хотя это, разумеется, не соответствовало действительности.

Не знаю, понимала ли бабушка Лиза, что в такие вечера лепила нас.

– Бабушка, расскажи про папу – мы по нему соскучились.

– Да, какой он был? – поддерживала меня Иза.

Она вспоминала и рассказывала об отце только хорошее, но рассказы эти, надо честно признаться, были не так интересны, как рассказы о Боге и всевозможных святых.

Перед тем как выйти из дома, няня обычно крестилась, а если кошка перебегала дорогу, возвращалась, тихо читала молитву и лишь потом уходила. Кто знает, что это было, набожность или суевере, только я с детства уверовала, что есть недобрые приметы. С одной из них связано известие о гибели отца.

Тёплый весенний солнечный день. Восемь-десять детей играли во дворе в прятки. Крики, смех… Вдруг из горницы раздался звон бесконечно долго бьющегося стекла. Дети вздрогнули и окаменели: внутри никого!.. Пришли в себя и, переглядываясь, обошли, крадучись, домик – «взрыв» не был придумкой! Окна оказались целы. Шептались: может, нечистая сила?! Наконец, осмелели и вошли… Весь пол – в осколках разбитого стекла. Большое зеркало, в высоту почти всей стены, орудие труда матери, сверкало на полу большими и маленькими бриллиантами. Одна из девочек тихо заметила:

– Это плохая примета.

Шура Логинов, сосед, успокоил:

– Верёвка была старая – порвалась.

Вечером с работы пришла бабушка. Убрала раму с узорчатым треугольным верхом и, подметая осколки, запричитала:

– Господи, где брать силы всё выдержать? – крестилась она. – Прости, Господи, мои прегрешения, смилуйся, отведи от меня и детей напасти. Сохрани сироток! Сохрани, Христа ради, их родителей, помоги детям выучиться, дай им счастья! Сделай так, чтобы скорей закончилась война и мы вернулись в родные края.

– Бабушка, а, может, ничего не случится?

Но случилось… И хотя нам было всего по пять лет, известие о гибели отца отозвалось эхом на психике – с этого времени я не по-детски сделалась серьёзной.

Со мной происходили удивительные метаморфозы: возникала боязнь темноты, по ночам я часто кричала, лежанка печи казалась объятой пламенем… Со временем эти странности исчезли – возможно, сказалось лечение деревенской старушки. Она плевалась, водила руками у головы, что-то нашёптывала и заставляла пить наговоренную воду. Няня боялась оставлять нас одних и чаще водила теперь к бабушке Зине и дедушке Сандру.