Читать книгу Жизнь – что простокваша - Антонина Шнайдер-Стремякова - Страница 7

Весной 1942-го женщины без мужчин засадили огороды, но едва успели собрать урожай, как были извещены о новом указе: женщины в возрасте от шестнадцати до сорока пяти подлежат мобилизации в трудармию. Не подлежали отправке лишь те, у кого на руках были дети меньше трёх лет, – нам с Изой было уже четыре.

Кроме нас, оставались у тёти Маруси – 10-летняя Маша, 8-летняя Лиля, 4-летний Саша и 4-месячный Витя; у тёти Веры, младшей сестры дедушки Сандра, 4-летняя Алма. Не зная, с кем оставить детей, съезжались к родственникам в пределах одного населённого пункта: передвигаться дальше спецпереселенцам не разрешалось – в исключительных случаях на то требовалось разрешение высокого начальства. Ранним утром дедушка Сандр пришёл к нам в заречный домик.

– Элла, я вот что надумал: Лисбет уже старая, да и чужая она – няня… Как на неё оставить детей? Складывай вещички – перевезём всё к нам! Пусть переживут это время у нас.

И домик за речкой осиротел. Три дня дедушка и мама перевозили на тележке вещи и продукты. Перевезли тётю Марусю с детьми. В двух небольших комнатах дедушки жило теперь двенадцать человек. Ждали отправления женщин.

Осенью, в конце октября 1942 года, приехали обозы из районного центра. Всем строго-настрого приказали собраться у сельсовета, в случае неявки – статья «врага народа». Морозный воздух наполнился криком, рёвом, стонами – родственники и дети не хотели расставаться.

Люди в шинелях НКВД с трудом усадили в розвальни истошно кричавшую тётю Марусю. Она дважды срывалась и убегала – её каждый раз возвращали. Наконец, закричали: «Тро-о-гай! Пое-е-хали!»

Казавшаяся присмиревшей, тётя Маруся этого момента будто только и ждала: рывком, в полный свой рост приподнялась, наклонилась и, как подстреленная, скатилась лицом в снег. Подбежали энкавэдэшники. Они вновь хотели усадить её в сани, но, придя в себя, она отчаянно сопротивлялась, рыдала и с полубезумными глазами бесконечно повторяла:

– Тома маленький ребёнка! Не поеду – хоть стрелять!

Местные женщины не выдержали – подбежали и, нервно ругаясь, накинулись на энкавэдэшников:

– У вас йе сэрце?! Дитки? Четвэро у нэй!

– А младшэнькому и годика ныма – груднычок ще!

– Крэста на вас нымае! Чого диток лякаетэ? Чого их сырбтытэ?

– Ны трогайтэ йии! Хай остаеться!

Душещипательная сцена казалась бесконечной, и старший на первом возу дал команду трогаться.

Люди у сельсовета не расходились ещё долго – плакали, галдели, обнимали тётю Марусю, которая таким образом спаслась от трудармии. Эта история повторялась, как легенда, над тётей Марусей смеялись; смеялась и она сама, а деревенские женщины сдружились с нею и, заходя в гости, одобряли: «Молодчина! Ты хороша матка! Ны бийся! Мы тэбэ отстоя лы!»