Читать книгу Апофеоз Судьбы - Арцви Шахбазян - Страница 8

Недалеко от главных ворот к ним снова присоединился их провожатый, и копыта его коня мерно цокали по мостовой, рядом с повозкой, пока он вполголоса переговаривался с возницей, объясняя путь к дальним, более удобным для них воротам.

Уже близился рассвет, когда повозка остановилась у небольших ворот, ведущих на узкие улочки спящего города.

Жители Виттенберга были очень взволнованы последними событиями, а когда речь шла о гостях в городе, они запирались и напрочь отказывались с кем-то говорить. Вероятность навлечь на себя беду была настолько велика, что люди с опаской относились ко всем незнакомцам, старались их избегать.

В потемках этой ослепительно-черной ночи светило лишь мутное пятнышко луны. По расплывшейся поверхности небес скользили темные облака, поглотившие отдаленные небесные тела. Лишь над шпилем собора легко пульсировала одна упрямая звезда, именуемая Северной. Взглянув на нее, Фабиан вспомнил место в писании, где говорилось о волхвах, ищущих Иудейского Царя, следуя за Вифлеемской путеводной звездой. Они валились с ног, но не отступали, потому что верили в важность свей миссии. Волхвы знали ценность каждого проделанного шага – он приближал их к высшей цели.

Виттенберг показался пустым, лишь столбы дыма, поднимающиеся от крыш фахверков, указывали на то, что в городе кто-то есть. Пустующие поля сменялись населенными участками, в воздухе не прекращались игры мелких насекомых, которые сопровождались беззвучным вальсом.

Эта ночь была самая тихая. Стоило лишь путникам пройти мимо какого-то дома, как окна тут же прочно запирались ставнями. Люди были пуганы, перешептывались и тихо ждали. Они давно уже легли бы спать, но что-то тревожило их сердца, не давало глазам сомкнуться.

Может, поэтому привратник не спешил открывать им ворота, и оставалось только ждать, а потом снова трястись по улицам города в поисках ночлега.

– Расскажу одну историю, иначе ты сейчас уснешь. – Сказал Фабиан, легонько толкнув Эдвина в плечо.

– Я подремлю, а ты разбуди, когда начнется самое интересное, – отяжелевшим языком проговорил Эдвин, сонно улыбнулся и, скрестив руки, прижался к жесткой спинке сиденья.

– Ну, не знаю. Вряд ли уснешь. А если и уснешь, хороших снов обещать не могу. Ладно, начну.

– Начни, начни, – сквозь сон промямлил Эдвин.

– Мне было шестнадцать лет. Тебе, напомню, тогда было всего тринадцать. Я хотел поступать в Виттенбергский университет19, горел желанием стать адвокатом. Возможностей у меня тогда было хоть отбавляй. Деньги на экзамен были собраны еще до того, как я посетил первый свой семинар. И, поверь, я стал бы адвокатом, не случись со мной этого приключения.

Эдвин еще больше сузил глаза. Они блестели лишь в уголках, и увидев их блеск, Фабиан продолжал рассказ.

– Помню, словно это было вчера… – почти неслышно сказал Фабиан. – я пробивался сквозь узкий ряд колонн, обходя разношерстные группы вагантов через двустворчатые двери туда-обратно раз семьсот на дню. При этом не замечал вокруг никого. И однажды, под рев осеннего неба с листопадом от молотящего дождя, я рвался со скоростью ветра под крышу, чтобы не промокнуть. Врезаясь в одних, в других, я несся, как сумасшедший… И вот, уже, казалось бы, выбравшись из стен университета, я столкнулся и упал, а отряхнувшись и подняв глаза, потерял речь. Передо мной стояла девушка разительной красоты… И откуда только она там взялась!

– Да ты что, – рассмеялся Эдвин, потирая лицо. – А я-то думаю, к чему это он ведет?

– Мне эта девка за год душу вымотала. Дальше не будет никакой романтики. Мы прятались с ней в одном из домов ее дяди. Он построил несколько домов, заселил жильцами, а первый ему был так дотошен, что он оставил его пустовать. Ее дядя был другом детства какого-то богатенького сановника. Ходили слухи, что они вдвоем получали чистыми под пять процентов из кармана каждого городского жителя, но это только догадки. Это не столь важно. Важно то, что он был богатым от слова «везение».

– Давай-ка ближе к делу. – Эдвин, щурясь, посмотрел на довольного рассказчика. – Что такого сделала эта красавица, раз ты до сих пор ее не забыл?

– Мы с ней были вместе где-то полгода. Хорошо я за ней ухаживал, как полагается. Уже и жениться хотел, только все сорвалось, когда я ее пригласил на воскресное служение. Хотел ее приобщить к церкви, чтобы получить благословение, ну, ты понимаешь. Только вот, оказалось все не так просто. Такого отпора я еще не встречал. Можешь себе представить, как высокая, красивая девушка с прекрасным лицом, как у ангела, кричит, лает, как взбешенная собака? Вот и я не ожидал такого превращения. Я там и бросил все свои надежды стать женихом. Инквизиции я ее сдавать не стал, но потом до меня дошел слух, что в Ризе девушка эта уже давно подозревалась в колдовстве.

– Ох, расскажешь ведь! Дьявол уже не прячет своего лица. Гуляет среди людей, пугает, насмехается. Боюсь, как бы и самому в их лапы не попасть.

– Мне, как раз, повезло, а вот она, все-таки, попала в руки инквизиторов. И что ты думаешь? Она просто откупилась, заплатив церковному судье, а тот подстроил обвинение так, что оно пало на плечи одной из ее несчастных прислужниц. Та заживо сгорела на костре.

– Ах… Господи… – горько произнес Эдвин. – Когда закончится это безумие…

– Да, брат… С тех самых пор я не могу представить рядом с собой женщину. Как вспомню ее глаза – до сих пор страху наводят. И ведь не боялся бы, не будь в них той красоты.

– И что, думаешь, она тебя околдовала? Нет ли на тебе проклятия, Фабиан? – насторожился Эдвин.

– А разве нас с тобой можно околдовать?

– Почему же нет? Мы обычные люди… сомневаюсь, что у нас есть что-то вроде противоядия от проклятий. Они ведь настигают, когда их совсем не ждешь. И как понять, кто тебя проклял…

Фабиан с непониманием отвел глаза и коротко вздохнул.

– Ты ведь веришь в Господа? Вот и не сомневайся – кровь Христа уже очистила нас от всех проклятий. Разве ты не помнишь, что сказано в Библии? «Се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью, и ничто не повредит вам20»

Эдвин Нойманн вздохнул.

– Спасибо Господу за то, что рядом со мной такой доблестный брат. Я всегда верил в настоящую дружбу. Но христианство дарит нам не просто друзей. Оно преображает друзей в настоящих братьев. Ты помогай мне, если во мне вера оскудеет. Я порой так падаю, что потом в зеркало видеть себя не могу – тошно. Хожу, как кот, темными углами, прячусь. А спроси меня, так ведь и сам не знаю, от кого прячусь.

– От Бога прячешься, – сказал Фабиан.

– Легко сказать! С самого рождения я ищу Его, ищу, как драгоценное сокровище. Теперь ли мне прятаться, когда цель так близка? Да и где ж от Него спрячешься?

– Вот и я тебя спросить хочу. Где? – И добавил: – Если и есть в мире такое место, так не дай нам Бог в нем оказаться…

– «Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу? Взойду ли на небо – Ты там; сойду ли в преисподнюю – и там Ты», – поспешил оправдаться Эдвин. – такая наша христианская судьба – безропотно нести свой крест.

– Куда собрался? – Фабиан поглядел на его покрасневшее лицо и протянул сосуд с водой. – Все будет хорошо. Вот, попей воды.

– Сам не знаю, куда… – отвечал Эдвин, выдохнув остаток воли, а тот единственный глоток воды, что он сделал, превратился в вязкий ком, когда повозка остановилась.

Сопровождающий спешился, взял коня под узды и, заглянув под навес повозки, доброжелательно пригласил товарищей ко входу через узкий двор, ведущий в город.

На его лице плясала улыбка, и в ней одной сошлись попытки скрыть усталость. Эту усталость необходимо увидеть, понять ее, поскольку она не так проста, как кажется на первый взгляд. Она присуща таким людям, которые сами недоедают, но обязательно, вынув из кармана последнее, отдают прохожему, затем, до захода солнца, помогают старикам разнести хворост, и только потом идут на свою работу. Усталость эта всегда к добру, это простой, но необходимый вклад в чье-то счастье.

Истомленность, такая, какая лежала на лице у Каспара, зачастую незаметна. Возможно, Фабиана подкупила именно простота и искренность этих глаз. Они не сулили больших надежд, но жаждали правды, были готовы искриться от слез при виде лицемерия и лжи, объявшей его родные края, его любимый народ. И хоть мужчина был совсем еще молодой, но честные морщины в уголках его глаз выдавали почти все.

Ночь притихла в таинственном ожидании. Эдвин и Фабиан делали осторожные шаги, ведущие в спящий город. На заборе стоял кот. Он напряг лапы, вытянулся, округлил спину и с опасением глядел на людей. Воздух был холодным и неприветливым. Вдруг где-то раздался сильный хлопок. Кот сорвался с забора, по счастью упал на лапы и, как ошпаренный, рванул куда-то в темноту.

Фабиан тоже дрогнул, но в ту же минуту заставил себя воспрянуть.

– Держись ко мне ближе, – сказал Эдвин, обеспечив тем самым защиту скорее себе, чем товарищу.

Потом до них донеслось приближающееся мягкое рокотание обернутых мешковиной лошадиных копыт. Видимо, всадник предпочитал скорее рискнуть тем, что лошадь поскользнется, чем привлечь к себе внимание цокотом подков.

Кто-то, укрывшись мантией, мчался в их сторону. Гостей это всерьез напугало. Если чудовища – это всего-навсего вымысел, то люди друг друга убивают без счета и порядка.

Фабиан бросил напряженный взгляд на Каспара. – «Ах ты, подлец!» – подумал он. – «Зачем мы тебе нужны?»

Эдвин шагнул в сторону, готовясь к неминуемой смерти, но всадник неожиданно остановился перед неизвестными. Он спрыгнул с коня и взглянул наверх – там было несколько близко расположенных домов. В маленьком окне горел тусклый свет, походивший на колышущиеся языки смоляных факелов. Человек поднял с земли горсть камней и один за другим бросил точно в дверь. Спустя несколько секунд дверь распахнулась, и хозяин дома вышел на балкон.

– Реджинар! Выходи, скорее!

– Мартин? Это ты…? – удивившись, спросил человек сверху.

– Тише, тише! Спускайся ко мне, я очень спешу!

Начавшийся диалог перебил Каспар:

– Мааартин! – Радостно протянул он. – Ты нас до смерти напугал.

– Каспар? мой приятель! Прости, у меня совсем нет времени и сил что-то объяснять… Мне грозит большая опасность.

– Что же решили на рейхстаге?

– Вормс – город лжеучителей, брат мой. Там уже давно правит дьявол. Они подняли свое воинство, движимое мамоной21 против Самого Бога. На заседании издали Вормсский эдикт, по которому я объявлен еретиком, одержимым злым духом, – Мартин произнес это тяжело, потому что проводил дни напролет в молитвах и годы в трудах, а теперь его сделали еретиком, – мои книги тоже запретили читать. Скорее всего, их теперь сожгут.

– Но, как… – обратился к нему Реджинар, – …как они могли такое объявить?

– Подумали, пошумели… и объявили.

– И что ты им ответил?

– А что я мог ответить? «На том стою. Не могу иначе. Да поможет мне Бог22».

– Как они могли не поверить тебе?!

– Ими движет зло, брат мой.

– Что они ответили тебе?

– Да можно сказать, они ничего мне не ответили. Они взывали ко мне, чтобы я отрекся. А когда поняли, что не отрекусь, они вопреки Истине и Правде назвали меня врагом Рима и всей папской церкви. И вот Папа Римский Лев X спешно предал меня анафеме23.

– Я не могу поверить в это… после всех твоих трудов, после всей твоей жизни… Уму не постижимо.

– Чему же ты удивляешься? Вспомни Христа. Он был совершенством смиренности и добра. И все же, фарисеи добились над Ним суда. Пора нам всем понять – дьявол восстал против Бога и всех святых.

Эдвин незаметно шагнул вперед и пристально посмотрел на Мартина Лютера – на человека, чье имя и слово разносилось эхом по домам и городам всех германских земель в составе Священной Римской Империи германской нации24. В его лице не было ничего особенного. Иисус Христос, как многие полагают, тоже не отличался особенными чертами лица. Вся Его исключительность была в словах, имеющих огромную силу святости.

– Я думаю… Что теперь, когда тебя объявили еретиком и врагом церкви… Мартин, твоя жизнь повисла на волоске…

– Собственно, об этом я и хотел сообщить сейчас… Я чувствую, что меня хотят убить, братья. Смерть не пугает меня, но к горлу подступает мучительная тоска за то, что я не успел завершить начатое, – сказал реформатор.

– Мы доведем это дело до конца, Мартин, Сам Бог на нашей стороне! – взволнованно произнес Реджинар. – Не зря же ты встретил тут сейчас и меня, и Фабиана, и Эдвина, и Каспара! Не волнуйся ни о чем, Бог не оставит тебя. Тебе просто нужно уйти в безопасное место. Мы не оставим тебя, а когда настанет время, мы сорвем маску с этих волков в овечьих шкурах! Весь мир запоет осанну, когда церковь снова станет принадлежать Богу, а не папе.

– Ты такой сонный, мой друг, – с грустной улыбкой произнес Мартин. – Это совсем не похоже на романтическое приключение… нас ждет большой труд. Простите, но мне пора. У меня, должно быть, целый легион на хвосте.

– Но, Мартин, – пробубнил Каспар, – как нам быть с Фабианом? Он проделал далекий путь из Лейпцига. Вы хотели ему что-то передать…

– Ах, как же! Я чуть было не забыл о самом главном. Послушайте, братья, мы играем перед пастью льва, и решаются в ней судьбы многих людей. Сейчас все внимание на мне, и это дает вам возможность продолжить наше великое дело там, где этого не ждет никто. Отправляйтесь в Финстервальде. В этом некогда прекрасном городе прежде жили христиане, а теперь там распространили ужасную ересь. Люди там верят, по сообщениям братьев, в некого Вольфа. Не задерживайтесь в Виттенберге больше одного дня, здесь чрезмерно опасно.

– Впервые слышу и о Финстер… как его там… и об этом Вольфе, – прошептал Фабиану Эдвин.

– Да, мне тоже не довелось раньше сталкиваться с этим именем, – вступил Фабиан.

– Это обычный идол, коих мы уже насмотрелись, но люди озлоблены присланными по их души, тела и богатства отрядами инквизиторов. Мне сообщили, что диаконы и послушники, отправленные туда на миссию, обольстились и стали предателями веры. Узнал я это также из писем одного из диаконов, который остался верным Христу. Он будет ждать вас. Его зовут Фридеман Хофер, он очень велик ростом, вы без труда узнаете его даже по одному этому признаку. Если об этом узнает епархия, туда пошлют отряд монахов-инквизиторов с миссионером и охраной, но мы не можем себе этого позволить. Одна поездка туда уже привела к ужасным последствиям. Совсем нет времени объяснять, Фабиан… Доверьтесь Христу, следуйте по зову сердца и помогите этим людям познать Живого Бога.

– Мартин, – обратился Фабиан. – Почему все так неожиданно?.. Это ведь далекий путь. По твоим словам, мы можем и вовсе не вернуться домой…

– Идет большая война, – отвечал Мартин. – Война с антихристом… Нам ли, христианам, роптать, когда на кону спасение такого количества человеческих душ… Там, где стояли шатры, поднимаются стены, там, где строились поселения, растут города. В месте, где посадили семя, появился сорняк и задушил молодой росток, стремящийся к свету, погибший в объятиях холодной тени. Проходят сотни лет, а люди не меняются – они по-прежнему наивны, как дети. Поиск легких путей становится частью их жизни. Мир всегда делился на бедных и богатых, где первые чаще находятся в поисках справедливости, а вторых устраивает собственная «правда». Когда вопросы справедливости идут супротив целям духовных лидеров, лучше бы вам быть готовыми к удару. Постыженный епископ, а уж тем более кардинал – сродни поедающему огню. Их устраивала своя «правда», пусть и неразделенная с бедняками. Кому нужны эти голодающие бродяги? С ними и поговорить-то не о чем, разве что, о еде. Так полагали многие священники, вскормленные собственной ложью, как чужеродным молоком. В природе такого не бывает, но если и вскормит когда-то волчица ягненка, то лишь ради того, чтобы потом набить им свое брюхо.

– Простите, но я тоже не могу так просто все бросить и уехать. У меня… – Эдвин задумался и вдруг понял, что нет ни одной весомой причины, по которой ему стоило бы вернуться и тихо остаться в Лейпциге. – А знаешь, Фабиан? Меня здесь ничто не держит. Я поеду в этот город, и пусть будет, что будет.

– Когда всякий ваш день преисполнится молитвой и благословением, на удачу надеяться не придется, – сказал Мартин Лютер. – Это большая и важная миссия. Если примете ее, примете вместе с ней и силу от Господа, идущего с вами нога в ногу. Братья, поймите… Этому миру нужны сильные мужи веры. Я не надеюсь на всех этих заспанных студентов… мне нужно, чтобы вы горели ради Христа, чтобы вы готовы были на все ради спасения ближнего. Проповедуйте, несите свет во тьму мирской жизни. Я буду молиться за вас.

– Хорошо, Мартин, благослови нас, и мы завтра же поедем в тот город, – ответил Фабиан Сарто, не удостоив растерянный взгляд Эдвина хоть малейшим вниманием.

– Благодарю вас, братья! Я буду с нетерпением ждать известий из Финстервальде. Часто бывает, что язычники, обращенные в христиан, ведут более целомудренную жизнь, чем мы. Помогите этим людям найти Бога, пока мы здесь будем бороться с дьяволами, которые гуляют в рясах. Я очень верю, что все получится. Буду молить Бога о каждом из вас, пусть Он благословит этот путь. Однажды вся наша земля станет церковью Божьей. Без инквизиции, без крови, лжи и лицемерия! Следуйте за голосом души. Никого не бойтесь. Да пребудет с вами благодать Господа нашего Иисуса Христа. Амэн!

Сказав это, Мартин передал вознице горсть монет. Тот внимательно сосчитал их, тут же выдал широкую улыбку и кивнул в знак одобрения.

– Доставлю без приключений, – и возница отступил в тень, чтобы еще раз пересчитать барыш.

Братья склонились перед Мартином. Именно в этот момент Эдвин Нойманн понял, почему про Мартина идет молва как о человеке, способном вселять в людей веру в Божий промысел. Многие находили в этом умении дар свыше, поэтому принимали богослова с соответственным благоговением. Некоторые относились к нему так, словно он часом ранее беседовал с Богом, как когда-то давно это делал пророк Моисей. Эдвин хотел с почтением поцеловать его руку, но вовремя опомнился: Фабиан предупредил его еще в пути, сказав, что это у протестантов не приветствуется.

Небо распустило густые темные пряди, словно скрывая его в темноте своих кос. Меж тучных облаков едва мерцали редкие скопления жемчужных звезд. В их оправе поэтично сияла луна, раскинув лучи по всей ширине небес.

Мартин ударил коня по сухотелым бокам и тот исчез в темноте городской окраины. Минуту спустя стих приглушенный топот копыт.

Ночной город, потеряв свое сокровище, внезапно стал крошечным и убогим, способным лишь контрастировать с богатым небесным пейзажем, глубоким и загадочным, неизмеримо более сложным и величественным, чем любое человеческое творение.