Читать книгу Город ангелов - Ари Миллер - Страница 2

Мы едем по авеню. Свернув два раза направо, я бросаю за спиной тот шумный океан, о котором столько лет мечтаю. Каждый день я стою перед окном, глаза закрываю, и вспоминаю свой заплыв, случившийся во сне. На глубину ныряю, пытаясь разглядеть в ней свет; руками воду разгребаю и бросаю вон бесшумные слова. Я тянусь ко дну, но волна поднимает; я вдыхаю воду, а она через уши вытекает, сквозь мозги, прямо в сердце попадает. Я кулаками машу, разбивая волну, и бешено кричу… Но всегда, каждый раз, я просыпаюсь на берегу и, валяясь на песке, мысленно спрашиваю: «Почему…? Почему не принимаешь? Меня отторгаешь…».

В ответ, я слышу тот же женский голос: «Не могу».

В своём подсознании, я сам от себя убегаю: совершаю бесполезные попытки вернуть свою молодость, уничтоженную временем. Его я ненавижу, да и жизнь проклинаю за то, что промчалась скоростным локомотивом, и, усадив на кресло, сделала основным пассажиром. За окном я вижу свет, а поезд мчится в пустоту. Но я не кричу, не срываюсь с кресла, и по вагонам не бегу, в направлении к хвосту… Я больше не сопротивляюсь! Я занимаю прежнее место, и продолжаю смотреть в окно. Продолжаю следить за «хвостом» поезда, убивая взглядом жизнь, что прячется за тем холмом…

Нет, я не сумасшедший, – это моя боль, и тоска по утраченным возможностям. Всю жизнь я куда-то бегу, всё время за кем-то гоняюсь; в кого-то стреляю, и чаще всего – попадаю. Но, если пуля моя слепа, то жертву я сам догоняю. У людей я свободу отнимаю. Я это ненавижу, просто презираю.

Я еду по второму ряду. Два потока машин разделяет жёлтая полоса. Двойная сплошная значит, что нельзя… Разделённая – ещё туда-сюда, «гладкокожие» тачки, беспечно подставляясь под удар, подсовывают длинные носы. Но, на дороге есть свои часы – это чёрный светофор. Две электронные стрелки соблюдают протокол, но всего лишь два цвета разделяет людей. Похоже на дискриминацию? Нет, это закон. Ему подчиняется движение: зелёный – иди; красный – тормози! Кажется, что просто, но в жизни всё не так.

Мне очень душно, – раскрываю окно. В нём вижу синее небо, стоящее стеной, ослепительный диск горит над головой, а по краям дороги мелькают пальмы, с идиотскими причёсками, воткнутые в ряд. Сквозь них, я вижу жёлтые дома: вдавленные крыши, широкие окна; невысокие заборы и блестящие сетки с зелёной табличкой «частная собственность». Люди ходят вяло, за собою их тянут коты и собачки… У каждого свои дела, и каждый из них – свободная душа, потупившись в экранные гаджеты, ступает по дороге судьбы.

Мой локоть лежит на двери, а растопыренной ладонью ловлю потоки воздуха, разгорячённый яростным солнцем. Скорость нормальная, – я не лечу, и боковым зрением слежу за тем, что творится на широком мониторе, – приборной панели. Но, надев очки, теперь я могу смотреть на неё.

Девчонка не любит косые взгляды, я это уже понял. Мне и говорить не надо, – знаю точно, что привыкла к осуждению, недоумению, боязни и отторжению. Повернувшись лицом к стеклу, она поникла, и, приклеившись лбом, рассматривает ненастоящие пейзажи, сооружённые людьми не для потехи и забавы: символические заборы, и большие таблички, куда чужой ноге ступать нельзя. Я знаю, что в искажённом отражении смотрит на меня. Возможно проклинает за то, что отобрал её свободу, а может прославляет, и предвкушает новую жизнь, наедине с любимой. Так странно…

Красный свет, – машину торможу.

Всё же, я не понимаю… В сексуальном разнообразии молодёжи не особо разбираюсь, но не могу свести концы. В моем сознании витало чёткое разграничение в отношениях людей, освободившиеся от предрассудков, кто не побоялся заявить «Я – гей», и теми, кто держит жён взаперти, и говорит: «Ты не должна работать… Ты должна идти по стопам моей матери». Раздвинуть ноги, расслабить мышцы, подпустить к себе чужое тело, и принять оскорбительный плевок, или животворящее семя…

Кажется, всё просто: одни желают свободы, другие ненавидят их за это и тянут общество на дно, – две одинаковые массы, различающиеся по составу. И никогда не слиться воедино! Но, нет. Оказывается, геи и трансы не брезгуют извращением; неонацисты, втайне, в первых влюблены, но вынуждены носить повседневные маски. Кажется, ясно только одно: природа над всеми посмеялась, подкинув семя ущербности, предрасположенность к однополой любви и телепортации из одного телесного состояния в другое. Никто не рождается мальчиком, никто не появляется девочкой, а есть только тело, – исходный материал, из которого можешь слепить то, что душа захотела.

Хотя, не всё так радужно… Пусть неонацисты латентные геи, но никто не наделял их правом ограничивать свободу, повергать в рабство других, кто к их играм не причастен. Они нарочно несмышлёных подкармливают наркотой… устраивают ночи гламура, совращают, золотые горы обещают или насильно принуждают, угрожая расправой. Здесь не идёт речь о свободе, нет взаимных отношений, основанные на доверии и любви, – я вижу рабство, циничную манипуляцию ради наживы. Вижу насилие и угнетение слабых. Налицо – тотальное нарушение закона! И ни о каком национализме речи не идёт.

А теперь по делу! Что мы имеем? Некая «третья» группа влезла во взаимоотношения двух противоположных идейных сообществ. Ясно, что неонацисты не такие, как были во времена моей молодости, да и ЛГБТ – не святые угодники, не против «потусить» со своими идейными врагами. У первых и вторых на первом месте деньги, страсть и развлечение… Это – молодость. На это ещё можно закрыть, хоть как-то, глаза. В общем, я ей верю, и нет смысла гробить дойную корову. Девушка права.

И получается вот что: некая «третья» сила убивает двух парнишек, с животной жестокостью. Возможно, внутри лагеря неонацистов, всё-таки, вызрели новые кадры: узнав о тесных связях представителей своей команды, решили наказать, в первую очередь, своих. Ведь, у них же была любовь! А для членов ЛГБТ – демонстрация силы, хороший повод запугать, посеять панику. Типичные животные повадки… Почему-то считают, что должны только сильных уважать. Но сила-то, бывает разная. Знают ли это ублюдки?

Я еду один. Водители успокоились: машины отдалились, шум угас, поток рассредоточился, а я по-прежнему не могу прийти в себя. Что же это значит? Пацаны, которые ходили вместе на задание, оказались изгоями, лишь из-за того, что выбрали в любовники себе подобных? Сложная ситуация…

«Какая тебе разница, кого я целую, и кому свои мысли посвящаю, – это моё личное дело, кого я должен любить! И, я не выбираю, жизнь меня не направляет – это судьба нас сводит, случай нас соединяет… Сердца влюблённых всё определяют! Мы любим – значит всё! Так Бог решил…», – говорил мне, как-то, один гей. «А другие это отвергают. Они говорят, что любовь – она одна; что боль – она сильна… Что жизнь – она жестока, и за свои поступки должен отвечать…». Не стал тогда я спорить…

– Следующий – направо! – хлопает ладошкой по плечу меня.

Я сворачиваю в переулок. Впереди видна всё та же полоса, по обе стороны – дома, растущие непрерывным потоком старых аппартментов. Вижу разноцветные козырьки – пёстрые шатры, разделённые напополам, прикрывающие лавочки с фруктами, и вольно мыслящих людей, шагающие вдоль. Я бы по всем пробежался, в руку самые вкусные собрал и её бы угостил. Но, она мне говорит:

– Офицер, тормози! Приехали.

Девка хлопает дверцей и бежит вперёд, а я – важно оглядываюсь, разминаю шею, а уж потом снимаю очки. Машин не так уж много, но есть фургоны, тёмные зоны, до которых мой глаз не достаёт. Сложив очки в кармашек, я медленно ступаю. Впереди – простой проход, прячущийся в тени деревьев, а по бокам гуляет одинокий ветерок, вдоль усталых, от времени, домов… Я иду вразвалку.

– Бабульки нет на месте… – внезапно, говорит.

– Это нормально?

– Вообще-то, нет. Мексиканка здесь всегда сидит.

«Ну ладно», – думаю я. «Всего лишь «мекс».

– Ты со мной, офицер?

– Да.

– Тогда, не отставай!

Да не фиг делать! Но она бежит вперёд, перепрыгивая через две ступени, отталкиваясь рукой от замусоленных перил. Не стал я следовать её примеру, но поднимаюсь, перешагивая через одну. Её я быстро догоняю, но она, присев на коленку, уже в замке ключом ковыряется, посматривая в замочную скважину. Дверь толкает, ключ поворачивает, но та – не подчиняется.

– Что за чёрт?! – возмущается. – Сейчас, такое бывает. Замок, иногда, заедает.

Ну окей, – я жду, прислонившись спиной к холодной стене. В кой-то веке, могу насладиться прохладой, прижаться к стене и, спрятав руки глубоко в карманы, постучать затылком, прислушиваясь к шагам, раздающиеся где-то там. Подумать о своём… Сколько лет прошло, когда я был «зелёным» и «чужим»? Такое впечатление, словно я в гостях, и шёпот секундной стрелки напротив, мне будто, говорит: «нужно расслабиться и на вечер забыть о работе».

– Проклятье! – снова ругается. – Замок провален, и ключ не достаёт…

– ЧТО??? – просыпаюсь я. Хватаю пистолет, ложу палец на крючок, и в реальность возвращаюсь. – За спину мне! ЖИВО!

Девушке страшно. Да и мне стало боязно: сердце проснулось, в ушах проявилась барабанная дробь. Я прикусываю «резиновую» жвачку. Считаю: «раз-два-три», плечом отталкиваюсь от стены, и медленно ногой давлю на дверь. Она со скрипом проваливается…

В глаза мне бьёт тусклый свет, носом чувствую ароматы мягких духов: запахи женской любви; сигналы девственной косметики, малины, клубники и прочей сладкой гадости, что можно учуять в девчачьей обители. Но, в передней комнате – бардак, мебель перевёрнута верх дном, оконные жалюзи сорваны, стены изуродованы страшными надписями, в которых читается жестокий смысл животной ненависти, а пол усеян бусинками, розовыми бумажками, открытками, сердечками и прочими признаками беззаветной любви двух чистых и откровенных душ, растоптанные широкими и грязными подошвами.

Девчонка, ошалевшая от наглости взломщиков, бросилась собирать свои подарки и стихи, вытирая, сразу же, пальцами черные следы. Но её я в угол загоняю, уговаривая сидеть молча, приложив указательный палец к губам.

– Сиди здесь! – шиплю, как змея. Она, хоть и неохотно, но ныряет в уголок, который прикрываю входной раскрытой дверью. Посмотрела на меня, словно в последний раз.

Передо мной – пистолет, впереди я вижу мушку. Передёрнут ли затвор? Я забыл, а проверять слишком поздно. На лбу испарины, в голову ударила жара, а грудь сжимает холодом. В передней комнате – точно никого, один лишь бардак и грязь, но на стенах есть блевотина и чернота, отпечаток чьих-то мерзких душ. Они писали: «мразь». Они черкали: «сдохни тварь!». В надписях оставили остаток моральной нищеты. Но я медленно ступаю вперёд, сжимая пистолет в руках, а под ногами «плачет» битое стекло…

Подхожу к следующей комнате. Чьи-то шаги эхом пролетают по коридору… Меня напрягает, – рефлекторно направляю пистолет в сторону выхода, но шаги куда-то дальше убегают. Ну и ладно! Пришло время переступить порог.

Я поворачиваюсь, вновь, но спина ловит удар, – проваливаюсь в ванну. Пистолет звонко падает, ибо рукой ударился… За шкирку тянут назад, разворачивают, и снова получаю в живот… Влетаю в кафельную стену с такой силой, что пластиковые пузырьки и тюбики летят на голову, полка падает и о затылок мой ломается. Куски старого кафеля, штукатурки, и серебряного стекла… – это всё теперь на мне. На мгновение, теряю ориентацию: в ушах звенит, наступает облегчение, словно тело подбрасывает вверх… Умиротворение.

Но, ещё один удар ногой, – ещё глубже проваливаюсь. Где-то сверху вижу свои ноги, и размазанный белый свет, на котором вырастает тёмный силуэт. Но, зря он меня вытащил! Дёрнув со всей силы, один решил, что можно шею мне сломать, другой – ударив головой о кафельную стену, просто голову снести. Первому, осколком кафеля, куда-то в руку вонзаю, но второй, схватив за шею, со спины, принялся душить. Ко мне вернулось зрение, восстановилось дыхание, и боль врезалась в сознание с такой силой, что дико заревел, ударив ногой того, что был спереди. Ещё раз… ещё, и ещё. Бью в грудь до тех пор, пока он не станет задыхаться, и терять ориентацию.

Вспомнив про второй пистолет, – убиваю, выстрелом в голову.

Тишина, – второй не ожидал. Увидев кафель, испачканный мозгами напарника, меня он отпускает, потом снова дёргает, подбрасывает и на пол роняет. Что-то сзади разбилось, а я – парю в пространстве и времени. Снова та же невесомость, знакомая мне издавна: размазанный свет, язвительный писк; тёмный силуэт, удары сердца, и собственное дыхание… Его руки сами притащили в этот свет! Лихо развернув, теперь уж точно решил задушить, накинув локоть на шею. Но, сколько можно? Я и так забыл, когда последний раз дышал… Хотя, его мёртвый хват меня отрезвляет: новая боль врезается в голову, а пульсирующая рана на затылке провоцирует злой крик, резкий свет в глазах… – я только сейчас понял, как мне хочется жить!

Теперь-то я увидел всё, что творилось вокруг. Пол в ванной – залитый кровью, разбитые признаки жизни чувствую под собой: тупые осколки цемента, пыль, грязь, бесполезная возня, и визг ботинок противника, лежащий подо мной… Давление его колена на позвоночник, и тяжёлое дыхание, прерываемое всхлипами изнеможения. Ему тяжело…

Но, я вижу знакомую рукоять – чёрт, не достать, ибо пальцы слишком коротки. Зато, вокруг полно осколков унитаза! Беру я один… беру второй, третий – то, что надо! В руке жёстко сжимаю длинный осколок… Куда рука достаёт, туда я и втыкаю… насколько сил хватает, настолько глубоко и вонзаю. Раз, два, три – я слышу хрип, тихий вопль. Беру я выше, туда, где должна быть голова… Один, два… – локоть противника слабнет, мне передаётся его дрожь. Ещё раз, и ещё – он задыхается, я чувствую агонию. Ещё и ещё – мой затылок пачкается в кровь.

Оттолкнувшись вперёд, кое-как перекатившись на левое плечо, ему я облегчаю страдания: как и первого, выстрелом в голову отправляю на тот свет.

И только теперь, вспоминаю о ней…

– Карин, – хрипло реву я, как бык. Подхватив пистолеты, на четвереньках выползаю. Я вижу, что дверь цела, без дырок и вмятин. Подползаю боком, свалившись на стену, медленно открываю – забившись в угол, закрыв лицо руками, сидит и тихо плачет. «Цела, значит», – с облегчением вздыхаю.

Дверь входную закрываю, и, взявшись за руки, решаюсь раскрыть ей лицо. Но она мне пищит:

– Не надо, пожалуйста!

– Это я, – говорю, задыхаясь.

Определив знакомый голос, раскрывает глаза. Девка, будто притворялась! Встав на колени, быстро оглянувшись, стерев с губ сопли и слёзы, мигом берётся за меня. А у меня в груди холодеет, в глазах картинка двоится, и тошнит… Едва ли, получается выдохнуть. Малая под стену подтаскивает, спину ставит ровно, а сама – бежит прочь, перепрыгивая завалы из мебели, что-то там повторяя и выкрикивая из-за угла.

Но, перескочив перевёрнутый диван, мигом прискакала. В голову мне бьёт прохлада и полотенце, мокрое, по затылку мягко расплывается.

– Сейчас, офицер… – она мне говорит. – Сейчас будет хорошо…

А мне и правда хорошо, – боль отступает, в лицо бьёт прохлада, и подлезает сладкий привкус её влажного дыхания. Запахи тела, лёгкость и женственность проявляются в каждом движении. Мне в лицо говорит, повторяет мягкие слова, кожу чем-то влажным вытирает, и без отвращения притрагивается к шее… Но я чувствую укол, словно комар укусил меня в вену. В смятении тянусь рукой, и палец ложу на «укус». Потираю рефлекторно…

Он меня оживил! Вот я и очухался…

– Собирайся… Уходим, – сообщаю, проверяя патроны.

Перемахнув через хлам и безобразие, она снова ныряет в соседнюю комнатку.

Что же те двое искали? Чуть привстав, я очутился на правом колене, левым плечом упёршись в стену. В руках держу пистолет. На стенах вижу новые надписи… такие же грязные, мерзкие и отвратные, нацарапанные то ли гвоздём, то ли ножом. Смысл их мне так и не ясен – в голове и без того всё смешалось. Сбитый замок, изуродованные стены, хлам под ногами… – они нас поджидали? Ну нет… Если бы знали, что будем вдвоём – вломились бы тихо, не оставив ни следа. Затаились бы по углам, и потом… – напали бы, исподтишка. Ведь, и так напали… но без огнестрела.

Значит, обо мне не знали.

Крутанувшись вокруг своей оси, не разгибая колен, я возвращаюсь к месту борьбы. Стена вся в крови, остатках мозга и кусочках черепной кости… Да и пол уже полностью залитый кровью. Одеты в темно-синие спецовки… темно-красные, или кроваво-черные – уже не разобрать. На головах – маски спецназа, руки чисты, а пальцы без татуировок, тюремных наколок и гангстерских знаков. Но, что у него на груди? Раскрыв замок, показалась чистая кожа, без нацистской символики, свастики и крестов. Вообще никакого намёка на представителей разбойных группировок! На кого же мы попали?

Какое хоть было лицо? Потянув за низ маски, на шее я вижу Колибри…

– Ты «птичку» прикончил? – вдруг, я слышу из-за спины.

– Не эта ли «птичка» за тобою гналась?

Она отдаляется, держа в руках рюкзачок. Не желает смотреть, – я её понимаю. Но, всё же, головой качнула вяло, дав своеобразный ответ.

Ступив на чистый кафель, свободный от крови островок, тянусь пальцами к голове второго. На улице – стоит какой-то шум: странная возня, переполненная неразборчивыми криками, и набором торопливых шагов. Я поворачиваюсь в сторону выхода, спрашивая взглядом: «Откуда шум?». Но девочка, прилипнув к стене, в ответ пожимает плечами. Её глаза говорят, что надо проваливать. И, я с ней согласен. Но, всё же, шею второго должен проверить.

Там я вижу такую же, «Чёрную Колибри».

– На кого же мы попали?! – бормочу себе я, и поворачиваюсь к ней.

«Ну, что ты там увидел?», – девчонка мне кивает.

– Собирай манатки и уходим!

– Уже! – тихо сообщает мне.

Выпрямившись, хватаю девку за руку, и тащу за собой. Не слишком вежливо, и даже грубо, но я бегу вперёд, навстречу к выходу. За ним, нас встречает пустой коридор, по глянцевому полу разлетаются, эхом, наши глухие шаги. Часы показывают одно и то же время, за жёлтыми дверями хранится тишина, а в узеньких глазках тусклые огоньки мелькают, разгораются и потухают… Я знаю: чьи-то уши нас уже ведут; сквозь тонкие стены, взглядом провожают, но страх сильнее любопытства – входные двери заперли на все замки.

Мы подлетаем к выходу, но «они» уже бегут по лестнице, распространяя звонкие шаги. Нас выследили, просекли, и следом за теми, такие же точно пришли? Или паранойя? Инстинкты…

– Что же делать? – от страха, девушка визжит.

Что делать, что делать… Бежать и только бежать, но теперь – в другую сторону.

Я тащу обратно за собой, и она мне подчиняется. Но, куда теперь? Прятаться в разгромленной квартире? Бежать по коридору, пока не упрёмся в тупик? Или быстро выломать соседние двери, потому что нам не откроют? Вот это прокол… Коридор короткий и прямой, без каких-либо ответвлений, поворотов и углублений… Но звонкие шаги всё больнее впиваются в мозги, нагнетая панику…

– Сюда! – вдруг, тянет меня в сторону. Легким толчком плеча раскрывает дверь, и ныряет в тёмную комнату, утаскивая и меня за собой. А я и не знал, что в конце есть кладовая! Мы провалились в пустоту, нас поглотила тишина, кромешная темнота и запахи химии, не стиранного белья полезли мне в ноздри.

Прислушиваясь к шуму, я оставляю приоткрытую дверцу настолько, чтобы мрак коридора наше присутствие схоронил, а щель, шириною в два пальца, оставила работу для глаза. Я должен наблюдать и должен знать, когда мне первым выстрелить в лицо. Но за спиною, уцепившись за бока в шею мне девушка дышит, и дрожащим голосом хочет что-то сказать.

– Я… – снова пробует она. – Я знаю, слышишь?

– Тсс! – шиплю я, в ответ.

А она мне снова, возле уха:

– Я знаю, что это за «птичка» такая…

– Да заткнись ты, – я тоже знаю! – пришлось нагрубить, чтобы рот девчачий закрыть. Как раз, те двое подошли… Как раз, внутрь зашли. Но я не слышу разговоров, не чувствую страха и паники не ощущаю. Они за дверью растворились, умолкли, как будто сговорились и не будут покидать то место преступления, пока не вскроют каждую дверь… Под страхом расправы не вынудят заговорить соседей, и пальцем указать на дверь, за которой мы спрятались.

Ведь, они знают… И, без сомнений, они скажут! На нас пальцем покажут. В таком случае, я должен первым идти? Нельзя рассчитывать на снисхождение и уповать на божью благодать, забившись тут, в углу. Мне нужно действие, я работаю на результат. Я живу ради информации, которая нас спасёт!

Я решаюсь сделать первый шаг – переступить порог, чтобы покинуть безопасное укрытие. Но, Карин обрывает: её уста, почувствовав свободу, тихим шёпотом опережают.

– Я знаю, что это значит, – наконец, сказала, что хотела. А я, дурак, ей рот затыкал. Думал-то про птицу. Услышав это, тут же ныряю назад – во тьму комнаты, оставив тонкую щель для наблюдения. – То есть, слышала про один спортклуб с такой же птичкой, в качестве эмблемы…

– Почему раньше молчала?

– Ты же не давал…

– Что ещё за клуб?

– Я слышала от мальчиков… С виду – обычный клуб для кикбоксинга, и прочих любителей мордобоя, и боев без правил. Но, неофициально – это рекрутская контора, где набирают будущих бойцов для какого-то «спецназа».

Ого, вот это новость…! По крайней мере, это объясняет хотя бы то, с какой лёгкостью «впечатали» в кафельную стену. Понятно, что простым гаврикам из бригадных уличных воинов до этого далеко… Чёрт, да между ними Небо и Земля! Уличные стрелки, – дурные, как пень, но с гонором, как у Рэмбо. На сделках стреляют от бедра, встав посреди дороги, а, получив по жопе, разбегаются во все края.

– Ты уверена насчёт спецназа? – переспрашиваю, полушёпотом.

– Я говорю лишь то, что знаю, – шипит мне на ухо. – Несколько мальчиков присутствовали на встрече с этими… С птицами на шеях.

– ЧТО? – не понимаю я. – Не те ли «несколько», которых нет в живых?

– Джереми и Сэмми? – спрашивает она. – И они тоже…

– Имена… Ты знаешь их лично? Кто присутствовал на встрече…

– Не всех! Лишь некоторых.

– Надо предупредить…

– Если же их возьмут под защиту… всё будет нормально? Ведь, так?

«Надеюсь, что «так», Карин. Очень надеюсь».

– Что будем делать? – спрашивает девка нервозно.

Надо идти! В данном случае, – движение жизнь.

Я опускаю дуло пистолета в пол. Патронов много, стреляю хорошо, но дерусь я плохо. Сейчас, я сделаю вот что: пока они наводят марафет, внутри, я подбегаю тихо к двери, и застаю их врасплох. Можно кричать, можно орать, а можно сделать показательный выстрел, чтобы запугать. Те двое, за которыми пришли, орудовали голыми руками, и лёгкими ногами… И эти, сто пудов, не простаки! Мне нужно их движение застопорить, взять на мушку или подстрелить. И держаться от них на расстоянии!

Да не фиг делать! Я иду…

– А я? – девка цепляется за меня. – Ты же обещал…

– Побудь минуту без меня, – шепчу ей я. – Наблюдай за всем издалека…

– Ага, – без вопросов соглашается она. – Я жду.

Переступив порог, вынырнув из тьмы чулана, я иду. Дорожка пола ведёт, а шахматные клетки сопровождают… Я тихо ступаю на чёрную, попадаю на белую – нарушаю границу двухмерных фигур. Я прижимаюсь к левому «берегу», плечом ощущая ровную геометрию шершавой стены. Двери узкие, но высокие, по цвету – идентичные, в одиноких глазках которых мерцают огоньки. Какой же номер? Какая была ручка? В какой из них сломан замок? Я вижу глянцевый лоск, полосу света, запылённая временем, которую нарушили чьи-то широкие следы. Они свежие…

Теперь я знаю, чьи. Вот она!

Выдохнув, толкаю дверь и кричу стандартную фразу:

– ЗАМРИ! Полиция Лос-Анджелеса!

Дверь быстро провалилась, ошарашив меня светом. Напротив, замер один, не завершив свой переход в ванную комнату и, где-то слева, за стеной затаился другой. Но я стою в коридоре, не зная, как мне зайти… Да и нужно ли? На мушке – тот, что на виду, в таком же синем костюме, в такой же чёрной шапке, как и первые, скрывающая шею и лицо. Правая рука свободна, а левая – укрылась за спиной.

Что же делать? Не стоять же мне так вечно? Секунды идут, по вискам капельки влаги бегут, а я – сжимаю пистолет и представляю, что в руке у противника такой же точно инструмент: предохранитель спущен, а палец лежит на крючке. И, он просто ждёт… Переговариваясь глазами с напарником решают, когда я дам слабину… когда я сломаюсь, сделаю фатальную ошибку и внутрь зайду. Но, они не знают… Они не знают, что я знаю, что их – двое, а не один.

Я стреляю в того, что на виду. Тот сложился пополам, и, оказавшись мигом под стеной, успел лишь выпустить на волю резкий крик. Увидев в левой руке пистолет, выстрелом в голову, его добиваю. Минус четыре. Наружная стена проглотила кусочек свинца, а его тело завалилось на бок. Я не могу рисковать. Оставив его раненым, меня бы подстрелил.

А теперь второй. Его я должен оставить в живых! Я не киллер и не псих, и цель моя – не развлечение, с оружием в руках. И, я не уличный стрелок, начавший охоту, а простой себе коп, от которого зависит жизнь, как минимум, одного человека. А, может, десятков или сотен других, кто оказался под прицелом… Я должен информацию добыть, чтобы свои догадки подтвердить и узнать, где находится логово «Чёрной Колибри». На этот раз сыграю жертву: нарочно обнажу свои изъяны, и после жёсткой схватки, всё выбью из него.

Переступаю порог…

Молниеносным ударом выбивает пистолет… Противник хватает за руку, продолжая бить ногою под дых, в живот, и в грудь. Ну, хоть не по лицу! Закончив с этим, резко разворачивает, и в стену вдавливает, начав коленом месить мой живот. Чёртов кикбоксер! Не зря я столько лет изнурял себя тренировками, качал организм не бухлом, никотином и «травой», а силой и выносливостью. И теперь, прикрывая голову руками, я отвечаю: бью раз – в живот, второй раз попадаю в пустоту, на третий – он меня читает и отражает удар, поставив блок коленом. Я осмелел и бросился вперёд, чтобы вцепиться в клинч, своим весом повалить на пол… Но, ударив с разворота ногой, меня он быстро остужает. Потом ещё раз догоняет, в прыжке, попав в ухо каблуком.

Чёртов кикбоксер… – меня он оглушил.

Опять знакомая картина… Похожие симптомы: писк в ушах, мрак в глазах; вокруг летают голоса, и воздух выедает мне глаза. Хочется плакать… Но, не от слабости и боли. Да, я знаю – в драке я слабак, и вечно не хватает быстроты. Но я умею бить кулаком, под прямым углом! Знаю, как сбить дыхание, вывернуть руку, захватить кулак, и врезать со всей силы о дверной косяк… Тот явно не ожидал, что ребро двери въедет ему в глаз – пятится назад, потеряв ориентир. А я добавляю ещё, сделав то же самое, пока он не пришёл в себя, а потом ещё… и ещё раз бросаю о дверной проем, со всей дури дёрнув за руку на себя. Теперь пришёл и мой черед, – в драке веду я. Пару раз кулаком по лицу, и можно начинать свою игру.

Но, кикбоксер опередил. Не успел я близко подойти, как прыгает вперёд, и хватается ногами за шею. Сделав резкий захват ныряет под пол, унося и меня за собой… Крутанувшись в воздухе, грохнувшись на пол, я отлетаю в сторону. На мгновение, потерял ориентацию. Мне слышны его хрипы, тяжёлое дыхание и заметны лишь лёгкие движения, размазанный силуэт… – всё же, сильно закрутило! Он же – в расслабленном состоянии, нашёл себе место у противоположной стены. Я слежу за его руками и пытаюсь разобрать тот чёрненький предмет, что завертелся в руке. Смотрю секунду, смотрю вторую, и начинаю понимать, что накручивает глушитель на ствол. Зачем?

Мой выстрел в живот его опередил, желание со мной покончить разбил. Он валится на левый бок, успев выпустить на волю звонкий хрип.

– БРОСАЙ! – кричу я, и начинаю к нему «подгребать». Но тот нацелился опять.

Я попадаю в шею. Минус шесть.

Не пряча пистолет, поближе подлезаю… Вижу багровую юшку, свисающая с носа вниз, слышу булькающее дыхание, ужасно серые глаза, и через рот просачивается красно-чёрный человеческий сок – он в нескольких шагах от агонии. Стягиваю маску, оголяю шею, и вижу нашу птичку – «Чёрную Колибри». Всё понятно, – первого не стоит проверять.

– КТО ТЫ? – кричу ему громко, словно оглох. – На кого работаешь? – ещё раз повторяю, приподнимая голову за волосы. Но тот протяжно стонет, и следом, предсмертную картину завершают судороги. Глаза его меня уже не видят.

Выпрыгнув в коридор, скользя правым плечом по стене, я возвращаюсь назад. Голова ещё гудит, в ушах звенит, а в глазах, и тут, и там, рефлекторно возвращая к эпизодам недавней борьбы, попеременно вспыхивают звёздочки. Но я бегу назад, как и обещал, хоть и возвращаюсь без важной информации.

– Карин, – говорю я тихо. – Карин, выходи! – повторяю чуть громче, остановившись у двери. Из мрака выныривает её бледное лицо, горящие глаза, которыми берётся меня пожирать. Как я этому рад! – Уходим… Быстро! – устало ей говорю.

– Хорошо, офицер, – слышу я в спину.

Я лечу по коридору, ориентируясь по левой стене. В правой руке, дулом вниз, держу пистолет, а левой – за руку тяну её за собой. Меня огибают потоки воздуха, голову остужает прохлада, боль в груди потухает и рождается снова. Ноги заплетаются, подкашиваются, картинка расслаивается, и соединяется в один реальный мир. А слышу лишь своё дыхание, удары сердца за спиной…

Не добегая до угла, я прилипаю к стене. Ох и настучали же мне по голове…

Я втягиваюсь в стену, спиной тяну прохладу, и мысленно умоляю свои ноги быть твёрже, движения – решительнее, мысли – прозрачнее, а удары – тяжелее. Вдыхаю воздух – выдыхаю, делаю ещё раз и снова повторяю… Вроде бы, всё хорошо – боль испугалась, голова наполнилась холодной пустотой. Делаю вдох и сразу выдыхаю. Открываю глаза и чувствую твёрдые колени… Вижу всё тот же пустой коридор, слышу уличные шумы, приглушенные стенами; ветер и тёплые сквозняки, вылетающие из-под лопастей потолочного вентилятора.

Поворачиваю голову и поднимаю глаза на неё.

«Ну как, прошло»? – читаю в её взгляде, и вижу лоск уставшего лица.

«Прошло», – отвечаю слабым кивком, и подзываю за собой. «Можно идти».

Лестница – узкая, ступеньки – железные, с прозрачными узорами; перила высокие… – мы быстро сбегаем на первый этаж. Проверяю слева – никого, целюсь вправо – ничего, что бы могло нам помешать движению. Иду по узкому проходу, шагами пропуская клеточки, за руку подтягивая девушку, но в пол нацелил пистолет.

– Подожди… Мне нужно осмотреться! – говорю я, и сразу сворачиваю в сторону. – Я иду первым, а ты за мной, – выходим, как ни в чём не бывало. Как будто на нас не нападали. Идём быстро, но спокойно… Садимся в машину и проваливаем. Всё поняла?

– Ага… А как же кровь? Твоя куртка вся красная…

И правда, кровь! Я быстро сбрасываю с себя, и вытираюсь подкладкой. Рубашка пёстрая, штаны чёрные – с первого раза не разобрать. Если рубашку ниже спустить, можно пистолеты за пояс зацепить. Всё остальное не важно! Главное, что девка цела.

Я поворачиваюсь к ней, и тихо говорю.

– Ничего не бойся, – я рядом…