Читать книгу Без восторгов и проклятий. Субъективные заметки по истории России - Аркадий Любарев - Страница 14

После самосожжения Ирины Славиной25 мне, как и многим, было очень тяжело. Я сидел один на даче и не мог работать. И тут я сообразил, что у меня есть целый шкаф книг. Мой выбор пал на «Повесть о жизни». Паустовского я до этого много читал, но до «Повести о жизни» добрался только сейчас.

Это было правильным решением: я стал потихоньку оживать.

Но вот я дошел до рассказа о том, как по дороге из Киева в Одессу (осенью 1919 года, если более точно, то, вероятно, в октябре) на станции Помошная герой наблюдал проезд эшелона махновцев.

Возможно, я не обратил бы на этот рассказ столько пристального внимания, если бы речь не шла о Помошной – места, где жил и работал мой дед и где предположительно родился мой отец. И я тут же пожалел, что не прочитал этот рассказ в детстве или ранней юности, когда еще жива была моя бабушка. Хотя, боюсь, я тогда не догадался бы ее расспросить по поводу этого эпизода.

Впрочем, рассказ Паустовского сильно не вязался с тем представлением, которое я получил о Махно – и когда-то от бабушки, и уже в последние годы от чтения литературы и посещения музеев в Добровеличковке и Помошной.

В начале этого эпизода рассказывается, что поезд пришел на станцию Помошная ранним утром, и паровоз тут же куда-то исчез. На станции никого не было, кроме одного дежурного: все убежали, поскольку ожидался эшелон с махновцами. И вот что дальше автор якобы увидел собственными глазами (из окна станции):

«На заднем сиденье из красной сафьяновой кожи полулежал в ландо щуплый маленький человек в черной шляпе и расстегнутом казакине, с зеленым землистым лицом. Он положил ноги на козлы, и вся его поза выражала лень и томный сытый покой. В опущенной руке человек этот держал маузер и поигрывал им, слегка подбрасывая его и ловя на лету. Я увидел лицо этого человека, и тошнота отвращения подкатила к горлу. Мокрая челка свисала на узкий сморщенный лоб. В глазах его – злых и одновременно пустых, глазах хорька и параноика – поблескивала яростная злоба. Визгливое бешенство, очевидно, не затихало в этом человеке никогда, даже и теперь, несмотря на его вальяжную и спокойную позу. Это был Нестор Махно.

Дежурный неестественно вытянулся, выставил далеко вперед правую руку с зеленым флажком, а левую руку поднес к козырьку фуражки, отдавая Махно честь. При этом дежурный заискивающе улыбался. Страшнее этой улыбки ничего нельзя было придумать. Это была не улыбка. Это была униженная мольба о пощаде, страх за свою нищую жизнь, беспомощная попытка разжалобить. Махно лениво вскинул маузер и, даже не взглянув на дежурного и не целясь, выстрелил. Почему – неизвестно. Разве можно догадаться, что придет в голову осатанелому изуверу. Дежурный нелепо взмахнул руками, попятился, упал на бок и начал биться на перроне, хватая себя за шею и размазывая кровь. Махно махнул рукой. Тотчас пулеметная очередь хлестнула по асфальту перрона и ударила по дежурному. Он несколько раз дернулся и затих».

Итак, перед нами образ заурядного бандита, психически неуравновешенного человека, способного к немотивированным убийствам. А что на самом деле?

Начну с географии. Наверняка большинство читателей недостаточно хорошо знакомы с этими местами.

Для Махно же это были особые места. Всего в 8 километрах от Помошной находится село Песчаный Брод, откуда родом его жена Галина Кузьменко и где в то время жила его теща. Забегая вперед, скажу, что в реальности Махно не проехал мимо, а заехал на два дня в Песчаный Брод.

В 25 километрах от Помошной находится Добровеличковка, где Галина училась. Там в августе 1919 года Махно на несколько недель останавливался. И по рассказам разных людей, в том числе моей бабушки, он доброжелательно относился к местному населению. И тем более Галина, которая грозилась убивать тех, кто будет обижать ее земляков.

И в этой самой Добровеличковке 5 августа 1919 года Махно издал Приказ №1, где, в частности, было сказано:

«Каждый революционер-повстанец должен помнить, что, как его личные, так и всенародные враги, являются лица богатого буржуазного класса, независимо от того, русские они, евреи, украинцы и т. д. … За насилие же над мирными тружениками, к какой бы национальности они не принадлежали, виновных постигнет позорная смерть, недостойная революционера-повстанца… Не может быть обид среди нас ни одному сыну или дочери трудового народа, за который боремся. И всякий, кто это допустит, покроет себя позором и навлечет на себя кару народной революционной армии… Отношение к мирному населению в селах и пути должно быть, прежде всего, вежливое, товарищеское. Помните, товарищи командиры и повстанцы, что мы дети великого трудового народа, каждый труженик и труженица являются нашим братом и сестрой».

Так что мне трудно поверить, что в Помошной приезд Махно мог вызвать панику. И что он был способен просто так убить простого железнодорожного служащего.

Я уже не говорю о том, что в той ситуации было не слишком разумно просто так тратить патроны. Их у махновцев никогда не было в избытке.

Но есть и более серьезные аргументы в пользу того, что рассказ Паустовского – выдумка.

Передо мной фундаментальный труд «Дороги Нестора Махно», подготовленный А.В.Белашем на основе записей его отца, видного деятеля махновского движения В.Ф.Белаша. В нем подробно описаны все передвижения Махно и его армии. И я вижу явные нестыковки с Повестью – как по датам, так и по другим деталям.

Паустовский выехал из Киева не ранее середины октября 1919 года. Он еще застал временный захват Киева красноармейцами, который происходил 14—15 октября, и погром, завершившийся 19 октября. Дорога до Одессы заняла, по его словам, 18 дней. Таким образом, в Помошной поезд мог оказаться не ранее конца октября 2019 года.

А вот что известно из труда Белашей.

28 сентября командование махновской армией приняло решение перебазироваться из под Умани на Екатеринославщину (более 300 верст). Это был рейд в деникинском тылу. «Она двигалась по намеченному маршруту тремя колоннами, которые по мере удаления проселочных дорог от центральной, расходились на 30—50 верст в сторону… Ночью 28-го сентября главная колонна, во главе со штармом, с боем заняла станцию Ново-Украинку, а 29-го вышла на Верблюжку. Махно задержался у своей тещи в селе Песчаный Брод, оставив себе кавбригаду 2-го корпуса. В Верблюжке пришлось ожидать его двое суток». Отмечу, что Новоукраинка находится рядом с Помошной, а Верблюжка – значительно восточнее.

2 октября Махно покинул с. Верблюжки, 5 октября захватил Хортицу и Александровск (это уже нынешнее Запорожье). 7 октября он занял родное Гуляйполе. «На всем пространстве, где проходили корпуса, крестьяне встречали нас радушно».

Далее речь шла о боях в районе Мелитополя и Бердянска, о съезде, который проходил в Александровске с 28 октября по 2 ноября и в котором Махно принимал участие. В то же время 28 октября махновцы захватили Екатеринослав. Никаких сведений о пребывании махновцев в это время в районе Помошной нет.

Деникинцам пришлось начать с махновцами серьезную борьбу, и махновцы вынуждены были отступать. «На 4 ноября 1919 г. Повстанческая Армия Украины (махновцев) занимала линию фронта в 750 верст, которая проходила через: г. Ногайск, Большой Токмак, Орехово, Ново-Николаевка, ст. Раздоры. Зайцево, Илларионово, Синельниково, Михайловку (Бановку), Петриковку, Верхнеднепровск, ст. Верховцево, Софиевку, Апостолово, Большую и Малую Александровку, Снегирёвку, Каховку, Ивановку, ст. Акимовку. Ново-Константиновку». Это нынешние Запорожская и Днепропетровская области.

Что из этого следует? «Повесть о жизни» часто называют мемуарами. Но это, судя по всему, не мемуары. Это художественное произведение, очень сильное и до сих пор актуальное. Но считать его достоверным источником исторической информации опрометчиво. Писалась Повесть почти через 40 лет после описываемых событий и писалась человеком с очень богатым воображением.

Через всю третью книгу («Начало неведомого века»), о которой здесь идет речь, проходит тема озверения людей, готовности многих на бессмысленные убийства. И эпизод с Махно – лишь одна из иллюстраций к этой теме.

А историческая верность образа Махно для автора, видимо, не имела значения. Третья книга была завершена в 1956 году и несла на себе печать советских идеологических установок и мифологем. Сейчас уже трудно понять, как относился к махновщине и анархистам 27-летний Костя Паустовский, еще не принявший советскую власть, но с детства воспитанный на идеях справедливости. Однако в 1956 году он не мог написать положительно о Махно.

Впрочем, в романе «Хмурое утро» А.Н.Толстого образ Махно более сбалансированный. Но там Махно – союзник Красной армии. О чем позже, вероятно, предпочитали не вспоминать. Хотя Махно до 1920 года воевал в основном против белых и очень редко и скорее вынужденно против красных.

А мы еще, судя по всему, пока далеки от объективной истории Гражданской войны.

UPDATE

Мои выводы еще больше подтвердились, когда я увидел издание четвертой книги Повести «Время больших ожиданий» с предисловием и примечаниями Вадима Константиновича Паустовского (дату издания не смог найти, но явно постсоветское время).

Во-первых, подтвердился вывод, что «Повесть о жизни» – не мемуары, а художественное произведение. Вот что написано в послесловии Сергея Ларина: «В „Повести о жизни“ писатель не просто описывает отдельные эпизоды своей биографии, он подчас существенно трансформирует, видоизменяет подлинные факты, вводит в свой рассказ вымышленных героев либо значительно преображает портреты реальных персонажей… Перед нами не просто жизнеописание автора, плоско скопированное с подлинной биографии, а художественное полотно о становлении писателя… Ибо и вымышленные персонажи, возникающие на ее страницах, и подлинные действующие лица, которые в ней иной раз, наоборот, отсутствуют, – все это имеет свой смысл, и рассказчик прибег к подобным приемам не случайно. Писатель тем самым сохранил за собой необходимую ему свободу действий, позволяющую вольно и непринужденно продвигаться в рамках собственной биографии, только слегка подретушированной, но не в целях лакировки действительности, а ради выразительности и рельефности общей картины».

Самый яркий пример расхождения между Повестью и биографией писателя. Как отмечал Вадим Паустовский, его отец в 1916 году обвенчался с Екатериной Степановной Загорской (в дневниках писателя она Крол, Катя или Хатидже). Они жили вместе в Киеве и Одессе (и, вероятно, ранее в Таганроге и Москве), они вместе в октябре – ноябре 1919 года проделали путь на поезде из Киева в Одессу. Но ни во второй, ни в третьей, ни в четвертой книгах «Повести о жизни» она не упоминается, и во всех трех книгах герой Повести предстает как типичный холостяк.

Кстати, Вадим Паустовский походя отметил, что его отец прибыл в Одессу в начале ноября 1919 года. То есть подтвердилась и моя хронология переезда Киев – Одесса.

Во-вторых, в издании приведены отрывки из дневника писателя и его путевой очерк «Киев – Одесса», опубликованный в декабре 1919 года в одесской газете «Современное слово».

Вот цитата из этого очерка: «Около Помошной неспокойно. Патрули с паровоза сообщают, что поезд преследует какой-то подозрительный разъезд. Начинается бешеная гонка, и разъезд отстает. По сторонам пути – следы крушений, перевернутые вагоны, изогнутые рельсы. Здесь проходил Махно».

Примерно то же в дневнике: «Ново-Миргород. Поиски дров. Комод на паровозе. Мешочники. Следы крушений. Здесь проходил Махно. Стоим. В степи на подъемах. Паровоз набирает пар. Снег вместо воды. Гнались разъезды бандитов. Помошная. Утром Голта…».

Итак, очевидно, Паустовский в конце октября 1919 года проезжал через места, где примерно за месяц до этого прошла (а не проехала) армия Махно. Самих махновцев (и тем более самого Махно) он не видел. Возможно, что-то слышал про них от местных жителей или местной власти. Но эпизод с убийством дежурного, скорее всего, просто вымышлен.

Не надо забывать, что для деникинской власти Махно был враг – и не менее страшный, чем большевики. Позже такое же отношение к нему культивировалось и советскими идеологами.