Читать книгу Школа во времени. Цикл «Ковчег» - Артём Скакунов - Страница 4

У меня сложилось впечатление, что последний день в дружине «Лазурной» оказался наполненным яркими событиями в большей степени, чем все предыдущие дни, вместе взятые. Утром, на торжественном построении наши руководители поздравляли активистов и лучших кружковцев. Мне вручили новенький фотоаппарат «Смена 8М5», как лучшему юнкору. Тут, я думаю, мне в очередной раз повезло – на конкурсе присутствовали работы куда лучше моей. Затем было прощание с морем, с великолепными Адаларами6! По случаю завтрашнего отъезда вожатые даже на ныряющих смотрели сквозь пальцы и никто не следил за временем. Мы с Гришкой Субботиным, моим товарищем по отряду, даже за буйки рискнули заплыть у всех на глазах! Нас, конечно, сразу догнали на лодке и отправили на берег, но других последствий не было.

Гришка был единственным, с кем мне довелось здесь подраться. Ссора наша случилась из-за такого пустяка, который даже не стоит упоминания. До выноса сора из избы на совет дружины дело, к счастью, не дошло. Мы друг друга умело выгородили перед нашим вожатым Витей, на том всё и утихло. И хоть мы после этого и не подружились, но как-то уже выделяли друг друга из отряда.

После пляжа вся наша смена длинной загорелой очередью выстроилась в медблок. Нас зачем-то решили в последний раз взвесить и измерить. И то верно – не дай бог, обнаружат чьи-нибудь родители после смены недовес любимого чада, скандал будет на весь Союз – дети в Артеке не доедают7!

Вместо тихого часа (который здесь по старой артековской традиции назывался «абсолют») нам устроили грандиозный концерт силами нашей же лагерной самодеятельности. Мне было весело и вместе с тем грустно. Наши девчонки – те так вообще ревели в голос! После ужина нам выдали пакеты с сухим пайком – в завтрашнюю дорогу. Вечером на смотровой площадке для нас зажгли пионерский прощальный костёр – колоссальное сооружение чуть ли не из брёвен. Мы, в последний раз все вместе, пели ставшие уже родными артековские песни.

После костра и клятвы артековца мы разбрелись складывать свои вещи, чтобы ни в коем случае завтра ничего не забыть. Не одежду, конечно – та ждала своего часа в гардеробе. В лагере все пионеры ходили исключительно в форме, не отставая в этом от прибрежных пограничников8. Паковали мы всевозможные значки, сувениры, фотографии, ракушки и даже угольки из вышеупомянутого костра. И конечно, наши лагерные альбомы.

Плёнку своего призового фотоаппарата я специально отснял ещё днём. Потратил все тридцать шесть кадров и даже пару сверх того9. Так было нужно. Кассету со снимками ещё можно было спасти, а фотоаппарат в интернате неизбежно окажется в лапах урода-переростка Яшки и его компании таких же, как он, идиотов. Поэтому у меня имелся хитрый план – скрепя сердце, попытаться утром продать кому-нибудь «Смену» за сколько возьмут, хоть за три рубля. На все вырученные деньги я намеревался набрать в киоске у КПП артековских значков. Новый фотоаппарат, как я уже выяснил, стоил в пять раз дороже, и я всерьёз рассчитывал на успех операции. Главное было – до посадки в автобусы успеть найти достаточно богатого «Буратино». Одно я знал точно – наши вожатые такую «коммерцию» не одобрят! Это несколько осложняло дело.

В самом лучшем на свете лагере я очутился совершенно неожиданно для себя. Ещё совсем недавно мой обычный ежедневный маршрут был прост: короткая дорога от интерната для детей-сирот до городского Дома пионеров. И поскольку оба учреждения располагались на одной улице, мои путешествия никогда не превышали нескольких сотен метров. В конечном их пункте я посещал пару кружков и детскую городскую библиотеку.

Не подумайте, я вовсе не был каким-нибудь там пионерским активистом или юным победителем хлопкоробов! Просто этой весной я совершенно случайно занял первое место в области во всесоюзном конкурсе политических рисунков. Случайной я свою победу называю вовсе не из скромности! Рисую я плохо. Несмотря на то что мне легче даются гуманитарные предметы, мне проще изобразить какой-нибудь механизм, чем человека, растение или животное. Поэтому, когда нам объявили тему, я поступил просто. Для начала, нашёл в газете подходящую фотографию. Как сейчас помню, статья было про убийство американского президента. Я срисовал снимок из статьи, как смог, добавив от себя цвет и всякие там мелкие детали. Неизбежные искажения пропорций человеческих фигур в моей интерпретации добавили так необходимый гротеск оскалу капитализма. Райкому комсомола, или кто там рассматривал наши художества, моя мазня отчего-то пришлась по сердцу. Не берусь судить почему. Может, им и Кукрыниксы нравились, а уж кошмарнее их рисунков в «Крокодиле», на мой неискушённый взгляд, я ничего не встречал10 (ну разве что это своё конкурсное творение).

Когда интернат узнал, что я получил направление в Артек, моя первоначальная безмерная радость довольно быстро превратилась в свою противоположность. Все, кого я до сего момента считал своими друзьями и приятелями, единым фронтом ополчились против меня. Пинок или подножка исподтишка были ещё цветочками! Заходя в общую спальню, я часто обнаруживал то разорванную пополам взятую мной в библиотеке книгу, то оплёванную наволочку. Драться мне приходилось чуть ли не каждый день, а в утро отъезда пришлось просить старших девчонок помочь спрятать огромный, чуть ли не в пол-лица, синяк под косметикой.

Через несколько часов мне придётся отправляться обратно, в этот ад! Боюсь, что «тёплую» встречу мне уже готовят.

– Так, хватит себя в депрессию вгонять! – это очнулся наконец мой внутренний голос. – Надо про хорошее вспоминать! Не хватало ещё последнюю артековскую ночь испортить плохими мыслями.

Уже сама поездка сюда была потрясающим приключением! Сначала меня, словно какую-то важную шишку, отвезли на персональном округлом ПАЗике в наш областной центр, на вокзал. Само собой, у меня был сопровождающий – наш интернатовский трудовик, специально для этого отозванный из летнего отпуска. Больше в автобусе, не считая водителя, не было никого, и я для разнообразия всю дорогу пересаживался с места на место, разглядывая в окна незнакомые мне пейзажи родной области. Я только в дороге сообразил, что никуда раньше из своего города не выезжал!

На вокзале меня из рук в руки передали руководителю маленькой группы таких же, как я, счастливчиков. Я почти и забыл, что бывают такие дети. Никто из десятка человек – представляете, совсем никто! – не курил тайком, не пытался постоянно что-то украсть, не гоготал дурным голосом, перебивая взрослых. Поезд всю ночь вёз нас вдоль Азовского моря до Симферополя, а там нас встретили знаменитые артековские автобусы. Здесь были ребята уже отовсюду, изо всех уголков нашей страны.

Смена пронеслась, как мне показалось, в одно мгновение. Ведь только что было начало июня, я помнил до мельчайшей подробности, как меня и других ребят встречали у ворот, угощали безумно вкусными даже для меня, южанина, ягодами и фруктами. И вдруг, как страшный сон – конец смены, завтра уезжать? Восхождение на Аю-Даг и целая экспедиция на Роман-Кош, откуда наша знаменитая медведь-гора выглядит маленьким холмиком, незаконные ночные купания, кружок радиотехников, где мы, на самом деле, чем только не занимались – неужели всего этого больше со мной не случится?

Даже сегодняшнее ласковое утреннее море сейчас, вечером, казалось чем-то страшно далёким и потерянным навсегда. Я знал, что в последующей своей жизни никогда не смогу быть так счастлив, как был здесь, в лагере.

Ночь уже несколько часов как вступила в свои права. Мои товарищи по отряду и одновременно соседи по комнате (я так и не привык называть её палатой, в этом было что-то неприятно больничное) крепко спали. Я перевёл взгляд на часы. Без пятнадцати два. Ждать оставалось ещё час с лишним.

С этими часами была связана сегодняшняя странная встреча. Собственных часов у меня никогда не было. Но сегодня утром после «поздравительного» построения ко мне подошёл незнакомый светло-рыжий мальчишка, примерно мой ровесник. Я ещё раньше обратил на него внимание. Не на внешность – в круглом его лице и серых глазах не было ничего примечательного. Просто паренёк был явно не из нашего лагеря – я установил это по его необычному пионерскому галстуку, отличавшемуся от наших, «шёлковых», простой грубой тканью и более тёмным и насыщенным красным цветом. Даже завязан он был иначе – концы галстука выглядывали из узла снизу, а не по бокам. Шорты и рубашка мальчишки были, впрочем, артековскими. Я сначала решил, что он забрёл к нам из другой дружины. Мальчишка серьёзно спросил у меня, умею я ли хранить тайны. На такой вопрос, разумеется, возможен лишь один ответ. Угадали какой?

Таинственный курьер вручил мне маленький бумажный свёрток, перетянутый резинкой. Отдав посылку, мальчишка посмотрел вокруг, убедился, что на нас никто не смотрит, и наказал открыть её в каком-нибудь скрытом от посторонних глаз месте. Пока я удивлённо вертел в руках маленький, но неожиданно увесистый предмет, парень скрылся в толпе расходящихся с построения пионеров. Спросить я у него ничего не успел.

Свёрток состоял из записки, написанной на двойном тетрадном листе, в которую были аккуратно завёрнуты наручные часы. Текст был кратким и ясности в загадочную историю не добавил: «Андрей, ровно в три часа ночи выгляни в окно. Не пожалеешь! Post scriptum. Никому ни слова!»

Вместе с часами в свёртке лежал старый потёртый ключ от дверного замка.

Шпионская история, ни больше ни меньше. Но это было интересно! Я представил, как разоблачу в одиночку матёрого агента-диверсанта. Отберу обязательный в экипировке шпиона пистолет с глушителем и под его прицелом отведу заокеанского злыдня в отделение милиции. Сразу вспомнились прочитанные мной библиотечные книги соответствующей тематики: «Над Тиссой»11, «Зелёные цепочки»12, «Следы остаются»13. Ха-ха! Самому смешно. Само собой, никакие это не шпионы. Какая-нибудь последняя афера лагерных заводил.

Не заснуть бы, обидно потом будет, что пропустил самое интересное!

Я ещё раз посмотрел на часы. Они были огромными и тяжелыми, со светящимися стрелками. Настоящие «Командирские»14. Их часовую стрелку, казалось, приклеили к циферблату – она никак не желала уходить от цифры два. Ребята на соседних кроватях третий сон уже, наверное, видят, пока я из себя крымскую сову изображаю! Ушастую.

Внизу, у дорожки за окном, горел неизменный жёлтый фонарь, рисуя на потолке сетку оконной рамы. В комнате было душновато – сквозняков у нас не допускали.

Спустя вечность внизу хлопнула дверь. Через некоторое время в коридоре послышались осторожные шаги. На несколько секунд приоткрылся дверной проём. На фоне бледно-зелёной коридорной стены возникла фигура нашего вожатого Вити, легко узнаваемая по всклокоченной шевелюре. Я зажмурился. Ещё один не спит, бдит! Витя днём еще предупредил, что сегодня ночью никого из корпуса Жёлтой дачи не выпустит – приказ начальника лагеря. Сквозь подрагивающие ресницы я наблюдал, как вожатый, водя указательным пальцем, считает спящих пионеров по головам. Когда Витя закрыл дверь, я вновь открыл глаза. Шаги вожатого за дверью удалились, и вернулась душная тёмная тишина. Я глянул на часы – ого, уже без десяти три! Пора начинать смотреть в окно.

Моя кровать стояла в одном из ближайших к окну углов комнаты. Я медленным движением встал с постели, стараясь, чтобы не скрипнула панцирная сетка, и стал послушно вглядываться в ночь за оконным стеклом. Внизу, у самого фонаря, металась крылатая насекомая мелочь. Больше ничего не было видно, ночь выдалась темнее обычной. А может, так просто казалось из помещения. Я часто такое замечал. Смотришь, бывало, вечером из окна спального корпуса интерната – темень, хоть глаз выколи! Но как только выйдешь на улицу – видимость вполне ещё позволяет гулять.

Ядовито-зелёная стрелка часов приближалась к долгожданной тройке мучительно медленно. Я уже решил для себя, что без сна долго не протяну. Минут десять, от силы, ещё покараулю – и на боковую! Сколько можно?

Внезапно ярчайшая красная вспышка взорвалась перед моими глазами. Я еле сдержался, чтобы не выразить мнение о неведомых шутниках вслух! Затем, моргнув, увидел перед собой грязно-жёлтое светящееся пятно. Так бывает, если среди дня посмотришь на яркое солнце.

Когда я снова смог видеть, глазам моим представилось совершенно фантастическое зрелище. Из тёмных кустов за дальней, если считать от нашей дачи, дорожкой прямо к моему окну тянулась идеально прямая раскалённая докрасна проволока. Да это же лазер, вдруг сообразил я! Но кто его сюда приволок, а главное – зачем? Красная нить медленно пошла вверх. Я машинально спрятал голову. Но лазер, к счастью, был не настолько мощным, чтобы нарезать здание корпуса на аккуратные ломтики. Я мог бы это и сразу понять, ведь даже мои глаза уже отошли. Луч просто упёрся в откос окна нашей отрядной комнаты, нарисовав на нём яркую переливающуюся дрожащую красную точку15. Та вдруг замигала. Точка – тире, тире – точка, тире – две точки…

Ага, а вот это мы проходили! Старая добрая морзянка. Так, что там у нас получается… «Андрей через семь минут ровно вожатый уйдёт в патруль выходи на улицу ключ от входа не пожалеешь честное пионерское». Сообщение повторилось три раза, затем луч исчез, на прощание ярким росчерком подсветив листву ближайшего кипариса.

Похоже, отправитель загадочного послания нисколько не сомневался, что я захочу и смогу выбраться ночью из здания. Ну, что касается желания, то его хоть отбавляй – сумели заинтриговать, чертяки, ничего не скажешь! Я тихо натянул шорты и рубашку, затем аккуратно, чтобы не зазвенели застёжки, обулся в сандалии. После этого я честно выждал, пока не закончатся пресловутые семь минут, и вышел в пустой гулкий коридор, пахнущий хлоркой. Чуть не поскользнувшись в полутьме на ещё не высохшей лестнице, я спустился на первый этаж и прокрался к выходу. Вроде никого. Откуда, интересно, таинственный обладатель лазера знал, что вожатый уйдёт именно через семь минут? И про моё владение азбукой Морзе? Я её и выучил-то только этой весной, в радиокружке Дома пионеров. И что совершенно точно, никому здесь про это не говорил.

Ключ подошёл. Медленно повернув его в замке, я вышел в артековскую ночь. Она, как я и подозревал, оказалась не столь уж тёмной. Ночь встретила меня свежестью и близким, но каким-то приглушённым, особым ночным шумом моря. Сверчки, только что бывшие почти неслышимыми из-за запертого окна, теперь стрекотали, казалось, под самым ухом. И даже запахи ночью были иными. Цветы на газоне у дорожки благоухали раз в десять сильнее, чем днём. Совсем как в Никитском ботаническом саду16, куда нас несколько дней назад вывозили на экскурсию.

Где-то ещё совсем рядом слышались медленно удаляющиеся от меня звуки шагов вожатого. Патрулирует, бедолага! Наверное, сегодня ночью всех наших пионерских работников выгнали на улицу, дежурить по очереди. Надо осторожнее быть.

Я спустился напрямик, поперёк террас, к тем кустам, откуда возник таинственный луч. Дорожек я решил избегать. Так было меньше шансов встретиться с кем-нибудь из персонала лагеря, не говоря уже о его начальнике. В дружине говорили, что он каждую ночь дозором обходит свои владения. И что встретить его ночью на улице – самая плохая лагерная примета, куда там чёрному гробику на колёсиках!

Под деревьями стояли двое. Первого я узнал сразу – это был паренёк, всучивший мне записку с часами. Вторым из моих ночных гостей оказался рослый мужчина в лёгкой куртке-ветровке, лицо его пряталось в тени. Мужчина начал разговор первым.

– Не бойся, Андрей. У нас к тебе очень серьёзный разговор.

– Я и не боюсь. Только откуда вы меня знаете? – спросил я.

– Сейчас объясним. Предлагаю для начала познакомиться. А то у нас пока не совсем честно получается – мы твоё имя знаем, а ты наши – нет. Меня зовут Антон Степанович Сухотин. Моего помощника – Леонид Авраменко. Он, как видишь, твой ровесник.

Мужчина протянул руку.

– Будем знакомы.

Я ответил на крепкое рукопожатие.

– Андрей, – начал я, – ну да, вы же знаете.

Затем я поздоровался с Леонидом. К счастью, он тут же сократил своё чересчур солидное имя:

– Лёня.

Мужчина протянул мне маленький продолговатый предмет.

– Сейчас мы всё тебе объясним. Взгляни сначала на это. Только, пожалуйста, рассмотри внимательней и не спеши с выводами.

Паренёк направил мне на руки луч карманного фонарика. Предметом оказалась изящная серебристая авторучка. Гравировка на её металлическом боку гласила: «80 лет ВОСР»17. Справа от надписи гордо расположился знак качества18. Слева – серп и молот.

Андрей Степанович произнёс:

– Теперь понимаешь?

– Что я должен понять?.. То есть, как – восемьдесят?! Вы хотите сказать, эта ручка – из будущего, из девяносто седьмого года?

Лёня протянул руку.

– Дай сюда.

Раздался тихий щелчок, и из верхнего торца авторучки выскочил знакомый красный луч.

– Лазерный указатель. Не гиперболоид инженера Гарина19, конечно, но даже таким можно на облаках рисовать, – сказал Лёня. – Такие указатели у вас ещё не делают. Сейчас я в небо, конечно, светить не буду, а то пограничники могут луч заметить.

– Там рубиновый лазер20? – блеснул я эрудицией. Сна уже не было ни в одном глазу.

– Полупроводниковый21. Здесь три лазерных излучателя – красный, синий и зелёный. Какой цвет стержня ручки выберешь, таким и лазер светить будет. Лёня повращал нижнюю часть ручки вокруг своей оси, и луч стал послушно менять цвета.

Трёхцветность ручки меня, конечно, не удивила. В киосках «Союзпечати» я видел в продаже такие серые пузатенькие авторучки, в которых можно было выбирать стержень нужного цвета. Но они, само собой, не могли сравниться с той, что была сейчас в руках у рыжего мальчишки. Сложно было понять, как в таком компактном корпусе помещается всё её сложное устройство – диаметр ручки был миллиметров восемь, длина – не больше пятнадцати сантиметров. Словом, ручка как ручка – красивая и, наверное, удобная.

Но – лазер! Про полупроводниковые лазеры я читал в журнале «Радио». Современные образцы никак не могли бы разместиться в корпусе ручки. И вовсе не из-за размера излучающей части. В ручку не поместились бы мощные аккумуляторы и устройство охлаждения кристалла. А в этой, помимо электроники, непостижимым образом нашлось место ещё и для трёх стержней с пастой! Конечно, передо мной вполне мог быть экспериментальный образец. Например, секретная военная разработка. Правда, сама идея использования уникального сложного прибора с целью заморочить голову незнакомому пионеру казалась мне полнейшей глупостью.

А тут ещё и гравировка с восьмидесятилетием революции…

– Я понимаю твои чувства, – сказал мужчина, – хочется, конечно, поверить в чудо, но здравый смысл берёт верх. Мы путешественники во времени, Андрей.

От логичной мысли, успею ли я убежать или хотя бы позвать на помощь, если сумасшедший вдруг что-нибудь учудит, меня отвлёк звук приближающихся шагов, который доносился со стороны дорожки, проходившей мимо корпуса моей дачи.

– Сейчас ты кое-что увидишь, – тихо произнёс Антон Степанович, если я правильно запомнил его имя, – смотри, это идёт твой вожатый. Вот-вот он направит в нашу сторону фонарь. Будет светить три секунды. Быстро присядь и наблюдай.

Мужчина бесшумно и с какой-то мягкой кошачьей грацией присел на корточки. Через мгновение мы с Лёней последовали его примеру. Почти сразу после этого тонкие чёрные стволы кипарисов над нашими головами лизнул луч карманного фонарика. Витя остановился, всматриваясь в ночь. Затем его шаги стали отдаляться.

– Как вы узнали, что он будет именно сейчас сюда светить? И что именно столько времени? Я считал в уме, прошло ровно три секунды! – шёпотом спросил я, уже не зная, что и думать.

– У нас расписано по секундам поведение всех проходящих здесь людей, – сказал мужчина. – Всех, кто уже здесь сегодня прошёл, и всех, кто ещё пройдёт. Мы в этом времени третий раз. Думаешь, как мы незаметно смогли сюда пройти, минуя все ваши патрули?

Я вспомнил, что и о времени начала Витиного дежурства меня тоже предупредили заранее. Оставался один момент.

– А ключ от корпуса у вас откуда?

– Он настоящий. Когда мы в предыдущий раз сюда перемещались, стянули его у вашего Вити из кармана. Сейчас, когда мы вновь переместились в это же время, у него в кармане опять лежит этот же самый ключ.

– Но это же парадокс какой-то? Как он может быть по-прежнему у Вити в кармане?

– Мы обходимся без парадоксов. Это технический момент, и про него можно будет позже поговорить, в более спокойной обстановке, – продолжил Антон Степанович. – Я надеюсь, мы смогли теперь убедить тебя в том, что всё это не обман. Нам лгать как-то и не к лицу. Я русский офицер. Изъясняясь точнее, мой прототип им был. А Леонид, будь он известен в твоё время, занял бы заслуженное место в списке ваших пионеров-героев. Антон Степанович, не вставая, показал рукой точно в сторону невидимого отсюда памятника22.

Он так и сказал – русский, а не советский! Было в его голосе что-то такое, что я почему-то сразу же поверил и во вторую часть фразы.

– Моей фамилии там всё равно не было бы, я же не артековец, – тихо произнёс мальчишка.

– Вы из разных времён? – спросил я.

– Да. Я родился в конце прошлого века, Леонид – в тридцатых годах нынешнего. Я полагаю, нам уже можно выпрямиться. Здесь пока безопасно. Но беседовать долго мы не сможем. Через двенадцать минут на территорию лагеря войдёт пограничный патруль. С собакой, – сказал мужчина.

– Вы сказали, прототип? Это как? – уцепился я за странное слово.

– Об этом тоже позже. Сначала о главном. Я капитан единственного в своём роде межвременного корабля. Леонид – полноправный член его личного состава. Мы пришли для того, чтобы официально пригласить тебя вступить в нашу команду. Скажи мне, Андрей, у тебя сейчас интересная жизнь? Хотелось бы тебе прикоснуться к тайне, увидеть будущее и прошлое?

Ничего себе! Кто бы не хотел? Мужчина между тем продолжил:

– Сразу скажу – это билет в одну сторону. С твоей прошлой жизнью будет покончено. Полностью и бесповоротно. И ещё, мы приглашаем не в сказку. Придётся много работать. Будут и опасности.

– А чем вы занимаетесь, что это за работа? – спросил я.

– Спасаем мир! – сказал Лёня.

– Скорее, помогаем человечеству преодолевать планетарные катастрофы, – поправил капитан. – Идём с нами. Я ручаюсь, ты не станешь в дальнейшем жалеть об этом. Тебя ждёт опасная, интересная и, вне всякого сомнения, самая важная и ответственная на свете работа.

– А почему я? Что во мне такого особенного?

– На самом деле, мы многих приглашаем. Собственно, меня самого когда-то точно так же пригласили. Мне тогда было, как и тебе, тринадцать. Нашему кораблю много лет. Понимаешь, Андрей, это не работа на один день. Нам нужно постоянно воспитывать смену, которая сможет продолжить наше дело. Экипаж корабля составляет почти сто восемьдесят человек всех возрастов. У нас, конечно же, имеется и своя школа.

Леонид у нас всего год, мы его взяли из сорок третьего23. Что касается меня, то я уже четыре десятка лет по временам путешествую, – произнёс Антон Степанович. – У нас есть, конечно, определённые критерии отбора, но, главное, человек должен быть настоящий, не пустышка. Я полагаю, что мы в тебе не ошиблись. Так ты идёшь с нами?

– Да! – решился наконец я.

На самом деле, я, само собой, не поверил этим двоим полностью. В такое просто невозможно поверить! Но поймите меня. Как отказаться от подобного предложения? Это как отказаться от приглашения слетать на Марс. Или от путёвки в Артек, что равноценно и абсолютно немыслимо! Я решил, что ничего не теряю. Если случится чудо, то я с радостью покину этот мир, в котором меня ожидает лишь завтрашняя поездка в постылый интернат. А если это ловкая мистификация и никаких путешествий во времени меня не ждёт, то максимум, который мне грозит за ночные похождения – исключение из лагеря и позорная отправка домой. Но как может быть исключён человек, у которого и без того закончилась смена? Характеристику мне испортят? Да пусть туда что хотят, то и пишут! Второй раз в Артек никого не берут, это всем известно.

– Молоток! – сказал Лёня и сунул мне под нос листок бумаги. Опять щёлкнул фонарик.

– Смотри, в три тридцать шесть ещё одна ваша вожатая – не знаю, как её зовут – будет перепроверять, все ли спят. Ночь перед отъездом всё-таки. И про пограничников не забудь. Тебе нужно успеть за оставшиеся несколько минут подняться за вещами, ты ведь вечером всё сложил? Записок не пиши, в этом нет смысла. Потом твоё отсутствие никто не заметит. Сейчас не поймёшь, поверь просто. Только самые важные для себя вещи захвати и спускайся поскорей. Сейчас все спят, и тебя никто не увидит. Ты, главное, не шуми. Да, часы мои там не забудь, жалко будет. И входную дверь в корпус на ключ опять запри!

– Часы у меня на руке, я быстро!

Я вновь преодолел полосу препятствий из кустов и террас, быстрым бесшумным шагом, с носка на пятку, прошелестел ко входу в корпус, затем стремительно пробежал лестницу и коридор. Вернувшись в свою комнату, я осторожно приоткрыл дверцу тумбочки, чтобы достать фотоаппарат.

Расшатанные несмазанные петли издали оглушительный, как мне показалось с перепугу, скрежет. Я сразу понял, что конспиратор из меня не получился! Гришка Субботин, только что спокойно спавший, приоткрыл глаза и спросил:

– Что не спишь? Бегал ещё куда-то, я сквозь сон слышал.

– Куда-куда. В сортир! Сейчас опять побегу. Зря я вчера этих кактусов столько съел! Хотел напоследок вкус запомнить, – нашёлся я. – Ты спи, до утра далеко!

– Теперь запомнишь! – сонно предрёк Гришка, затем послушно закрыл глаза и через минуту засопел.

Про кактусы я удачно сообразил соврать. Мы их на самом деле иногда употребляли в пищу. У нас в Лазурном повсюду, как сорняк, росла интересная разновидность кактуса – опунция. Толстые, формой похожие на огурцы плоды все наши ребята регулярно подъедали. Не знаю, как описать вам их вкус. Водянистый, сладковато-кисловатый… На любителя, если честно! Но плоды были запретными и манили нас самой своей нелегальностью. Не стоит говорить, что наше лагерное руководство крайне негативно относилось к подобным трапезам. Нам грозили всевозможными карами, а некоторым артековцам пришлось даже познакомиться с омерзительной процедурой промывания желудка. Эта опасность была не единственной. Мельчайшие колючки этих кактусов по «приятным» ощущениям можно было сравнить разве что со стекловатой. Неопытного сборщика плодов долго потом преследовала чесотка.

Моя интернатовская сумка лежала в недоступном гардеробе вместе с одеждой, в которой я сюда прибыл. По приезде в лагерь всё это у нас изымали и выдавали одинаковую форму. Поэтому я просто осторожно сунул свой артековский альбом и прочие немногочисленные памятные вещи в пакет с сухим пайком. Еду я вынимать из него не стал. Где-то в недрах пакета лежала пачка печенья в шуршащей бумажной обёртке, и это было бы чересчур громко. Напоследок я оглядел комнату. Мои товарищи по отряду мирно спали, не подозревая о происходящем побеге. Я мысленно попрощался с ними и пожелал им счастливого пути.

С тонким ремешком фотоаппарата через плечо, придерживая двумя руками тяжёлый пакет, я спустился к путешественникам во времени.

– Так держать! – сказал капитан. – В семь минут уложился, мы ещё успеваем.

– А где ваш корабль? – спросил я.

– Он близко. Это надо своими глазами увидеть, идём за нами.

Капитан и Лёня уверенно направились по дорожке в сторону Красной дачи. Возможные патрули их, по всей видимости, не пугали. Мне ничего не оставалось, как последовать за ними. На развилке мы свернули к «бочкам». Так у нас назывались совсем маленькие отдельные корпуса. По форме и комфорту они не слишком отличались от одноимённого жилища Диогена24. В «бочках» проживал наш так называемый «отряд горнистов и барабанщиков». Я пишу в кавычках, так как ни одного горниста в нашей смене совершенно точно не водилось. Барабанщики не спали, и мы немного постояли прислушиваясь. Затем, крадучись, стали спускаться в сторону берега по бетонным ступенькам.

Наконец до меня дошло, и я шёпотом спросил:

– Мы что, к Шаляпинской скале25 идём? Ваш корабль на ней стоит, он невидимый?

– Он видимый, – тихо ответил Лёня, – но спрятан внутри скалы, придётся чуток покарабкаться.

Мне, если честно, было немного боязно почти в полной темноте лезть сначала через ограждение, затем по камням. Здесь, над морем, дул пронизывающий сильный ветер. Если свалиться вниз – костей не соберёшь! Неспроста доступ на скалу закрыт. Условно закрыт, конечно – обойти преграду легко. Но показывать свой страх меня давно отучила жизнь в интернате, контингент там был ещё тот. Я просто молча следовал за своими проводниками. Они, как я видел, проделывали свой маршрут не в первый раз и двигались уверенно и быстро. Я же постоянно спотыкался о торчащие из земли, покрывавшей скалу со стороны лагеря, белые камни. Мы были, наверное, уже почти на вершине, когда Антон Степанович сказал мне:

– Стоп, дальше не идём, вход спрятан в скале. Это слева от тебя и ниже, над морем. Сейчас позвоню, чтобы нас впустили, – он достал из кармана маленькую рацию и негромко произнёс в неё:

– Это мы, прошу нас немедленно впустить. Всё в порядке, новенький с нами. Потрудитесь сделать это как можно быстрее, нам приходится спешить.

Скала под нашими ногами издала какой-то звук, неясный в шуме ветра и моря.

– Нам вниз, спускаемся по очереди, – произнёс капитан и полез к обрыву задом наперёд, быстро исчезнув за его краем.

– Я на месте, следующий! – донёсся через минуту его голос.

Я только сейчас заметил в голубом конусе луча фонарика Лёни закреплённую на стальных клиньях верёвочную лестницу, уходившую вдоль скалы вниз.

– Не бойся, я уже несколько раз сегодня лазил, – сказал Лёня, – ты, главное, крепче держись и пальцы верёвкой не прищеми. Давай, лезь, я следом.

Капитан внизу сказал кому-то мне невидимому полупонятную фразу:

– Всё, пост принят. Отправляйся к своим, мы начинаем перемещение. Шлюз закроем сами.

Я думал, что спуск никогда не кончится, было страшновато лезть в невидимую тёмную бездну. Верёвки лестницы дрожали. Казалось, что ноги в любой момент соскользнут. Верёвочная лестница извивалась под моими сандалиями, и я непроизвольно обхватывал её коленями. Внизу грохотали волны, разбиваясь об огромные острые камни. А ведь все они откололись от скалы, по которой я сейчас лезу, к тому же не так давно, раз вода не сгладила их углы – не вовремя понял я. Эта мысль не добавила мне храбрости.

В конце концов я оказался напротив освещённого проёма, пробитого прямо в скале. Под ногами была твёрдая площадка – откинутый металлический люк. В проёме стоял капитан. Больше никого не было видно. Мои руки и ноги от напряжения ещё тряслись. Костяшки пальцев я слегка всё-таки ободрал.

Я был уверен, что вчера, во время теплоходной экскурсии, на скале ничего необычного не видел. Либо маскировка была надёжной, либо корабль прибыл за мной лишь сегодня. Забегая вперёд (больше постараюсь так не делать, обещаю!), скажу, что правильным оказалось моё первое предположение. Корабль ждал меня в скале гораздо дольше, чем я смог бы представить.

– Добро пожаловать на наш «Ковчег»! – сказал капитан, протягивая мне руку. Только теперь, в свете настенной лампы открывшегося в скале непонятного помещения, я смог рассмотреть внешность моего проводника. Антон Степанович был довольно высок, имел военную выправку, гладко выбритый подбородок, короткую причёску и зелёные яркие глаза. Было ему, навскидку, лет пятьдесят – когда-то чёрные волосы капитана почти полностью окрасила седина.

– «Ковчег» – это имя нашего корабля, – пояснил капитан. – Леонид, как спустишься, проводи Андрея сразу в вашу каюту. Располагайтесь там пока, нам ведь сейчас предстоит ещё один визит. Я буду в рубке.

Когда Лёня уже залезал вслед за мной в люк, проём за его спиной внезапно ударил мне в глаза слепящим сиянием. Светили откуда-то снизу. Бедные мои глаза, сегодня точно не их день! То лазер, то этот сверкающий кошмар! Через пару секунд со стороны источника света что-то прорычал мегафон.

– Это пограничники, – спокойно сказал Лёня, ничуть не удивившись и не испугавшись. – Сейчас на скалу полезут. Давай, помогай освободить люк от лестницы – мешает закрыть!

Я ничего не видел. Перед моими слезящимися зажмуренными глазами всё еще стояло ослепительное белое солнце с контуром чёрной человеческой фигуры по центру. Мой спутник понял.

– Что, прямо на прожектор посмотрел? Скоро пройдёт. Ладно, я сам всё сделаю. Всё равно не успеют до нас добежать.

Снизу и сверху уже слышался топот ног и голоса. До меня донеслось злое собачье ворчанье. Значит, и про собаку – правда! Вскоре Лёня, вероятно, повернул рычаг или нажал какую-то кнопку. Внешние шумы исчезли, отсечённые крышкой люка.

– Я и крепления лестницы успел выдернуть! – похвастался Лёня. – Быстро им теперь не спуститься, а через десять минут мы будем далеко.

Я не знал, что ему ответить. Приключение, похоже, удалось! Впереди меня ждало неведомое.