Читать книгу Музы светлого Дома изящной словесности - АВ Романов - Страница 10

На ступеньках Приёмной творца сидел небритый дед в кепке. Перед ним стояли Аделаида и разбитная деваха, типичная «ночная бабочка», каких часто можно встретить в ночных клубах (крашеная блондинка, симпатичная, с «боевым» макияжем; короткое синее платье; колготки, имитирующие чулки; вычурные туфли со стразами).

– Что ты творишь, старый хрен?! – отчитывала Аделаида деда. – Тебе Муза для чего была нужна?

– Да! – возмущённо поддакивала девица.

А дед водил руками и заплетающимся языком пояснял:

– Муза мне, чтобы писать. Я герой войны! Я понять хочу – почему это мои побасёнки никому не нужны, а тыкалово паскудное в тренде? Женечка моя ничего в этом тыкалове не понимает! Нет, она хорошая, ласковая, двадцать лет вместе. Но не соображает она ничего в этом паскудстве, понимаете?! А мне нужно знать…

– Он что, пьяный? – брезгливо спросила Серафима.

– Да, – ответила деваха. – Это у него не сон, а пьяный бред! Платье мне порвал. «Раздевайся, – говорит, – современные тренды изучать будем!». И как ему доказать, что я не такая, как выгляжу? Нет, словами всё пояснить, на пальцах показать, стриптиз продемонстрировать – пожалуйста. Но не с каждым же! Я вообще больше по молодёжной линии. Ошибся творец!

– Возвертаю эту шалашовку! – торжественно заявил дед. – Профнепригодная она. Вдохновения ни на хрен! Расторгай контракт.

– Кто-нибудь мне чего-нибудь объяснит толком? – спросила Серафима.

– Главного редактора заменили, – раздался тихий женский голос сзади, из темноты, – она его военные рассказы сняла с печати. Сказала, что у читателей другие тренды и издательство будет им соответствовать. Посоветовала пикантные истории из фронтовой жизни вспомнить.

Волков, Серафима оглянулись, отступили чуть в сторону. В круг света от фонаря, висевшего перед входом в домик творца, вступила невысокая аккуратная девушка в военной форме.

– Женечка, – всхлипнул старик.

– Женевьева, – то ли приветствуя, то ли с неприязнью произнесла деваха-блондинка.

– Катюха, – ответила тем же тоном военнослужащая и продолжила рассказ. – Он напился…

– Напился! – подтвердил дед. – Ведь этот капитан был полная погань! Он, как под пули попал, так в штаны и наложил! И тогда в тылу, ворюга, пристроился, шуры-муры вертел подлые, пока не удавили гниду по-тихому. А я про него истории писать должен?! Что он – пример! Ворюга и герой-ловелас! Да я застрелюсь лучше!

– Ты почему его бросила? – строго спросила Серафима девушку в военной форме. – Двадцать лет вместе пишете. Это что, ничего не значит?!

– Да кто же его бросал?! – в отчаянье воскликнула девушка. – Его же, старого чёрта, не переспоришь! Напился, крушить всё начал. Мне сказал, что я устарела! И творец туда же: «Предписываю назначить в качестве эксперимента Музу Катюху». А меня – в отставку. Доэкспериментировались!

– Это когда было такое? – удивилась Серафима.

– Вы тогда к Овечкиной ушли, – неохотно пояснила Аделаида. – Меня дежурить оставили.

– Понятно, – тяжело вздохнула Серафима. – Пойдёмте в кабинет.

Дед, кряхтя, начал подниматься. Муза Женевьева кинулась ему помогать. Катюха и Аделаида терпеливо ждали. Аделаида при этом внимательно, можно сказать, с нездоровым любопытством рассматривала обольстительную Катюху.

– Ты чего? – смутилась та.

– Смотрю, – с непонятным выражением ответила Аделаида.

– Ты можешь не присутствовать при разбирательстве, если не хочешь, – тихонько сказала Серафима Виту.

– Не говори ерунды, – также тихо ответил он. – Я тебя не брошу. Ругань ещё не началась, ты уже расстроилась, а у меня новый носовой платок есть.

И Волков достал из кармана платок. Обычный, клетчатый, вроде как даже чистый.

– Спасибо, – тихо вздохнула Серафима.

– Значит, что тут у нас?

Все заинтересованные лица расселись в небольшом кабинете с творец-машиной. Вопрос Серафимы повис в воздухе.

– Жалоба автора, жалоба Музы, – после паузы подсказала Аделаида.

– Заявления? – официальным тоном произнесла Серафима.

– Женечка, – попросил дед, – ты напиши там, что возвращаю я творцу эту непутёвую Катюху, а тебя обратно хочу. Напиши, что я старый дурак, что погорячился, что я это… рамсы попутал.

– Хорошо, – тихо ответила Женевьева, выводя аккуратные буковки.

– Будем опять, как в молодости, – бормотал дед, – резюме рассылать, наградами трясти, уговаривать, жаловаться… На одной глупой бабе свет клином не сошёлся…

Катюха же, как умеют только крашеные блондинки, одновременно и строчила что-то на листе бумаги, и мечтательно глядела в невидимую даль, и крутила левой рукой собственный «локон страсти».

– Вы вообще ничего не написали вместе? – спросила Серафима.

– Написали, – фыркнула Катюха, отвлекаясь. – Великую женскую мудрость.

– Какую?

Дед скривился, словно от зубной боли, а разбитная блондинка преднамеренно нудным тоном процитировала:

"Правильно воспитанная грудь становится бюстом! Запущенная – обычными сиськами. Откормленная – сисяндрами. Любая девушка должна помнить об этом."

Повисла тишина.

– В принципе, это справедливо, – заметила Аделаида. – Только за такие слова…

– Глупости это, – покраснела Женевьева, поправляя гимнастёрку. – Вот наше заявление.

Творец-машина съела представленное заявление, но продолжала гудеть. Тихо-тихо, на пределе слышимости.

– Второго заявления ждёт, – пояснила Серафима.

– Зачитать? – нагло спросила Катюха.

– Дай, посмотрю, – Серафима протянула руку, взяла бумагу и замерла, изучая написанное. – Так… Катюха, Муза, специалист по гетерам, проституткам, гейшам, оторвам, курвам и прочее… волнующие танцы, тантрические обряды… гадание, мистика, нетрадиционные отношения, молодёжка… Ты считаешь, значит, что автор нарушил договор, заставляя тебя делать что-то против воли. Справедливо. Ты пишешь, что в квартире вонь и грязь. Что на уборку автор не вдохновляется…

– Он инвалид! Там, у себя, – вскинулась Женевьева. – Инвалид! Понимаете?

– Порядка в доме это не отменяет, – запальчиво ответила Катюха. – Нет чистоты в доме – нет порядка в произведении.

– Нет чистоты в ДУШЕ – нет порядка в произведении! – возразила Женевьева.

– СТОП ! – прервала словесную перепалку Серафима. – Продолжаем. Ты считаешь, что как человек он козлина, как автор – ноль, заявляешь, что вёл себя неадекватно, разоблачался, хватал тебя за волосы, порвал платье… Пишешь, что его воображаемый писюн – крохотный… Короче, тебе такой автор не нужен и ты настаиваешь на разрыве союза?

– Да, – подтвердила Катюха.

– Дура! – в сердцах сказала Женевьева. – Стерва!

– Сама дура! – огрызнулась Муза. – Изложила всё как есть.

– Да что «как есть»! – внезапно возмутилась Аделаида. – Ты, Катюха, совсем не соображаешь! Творцу про писюны пишешь! Очень ему это интересно, конечно. Других дел у него нет!

– Я правду говорю! – обиделась Катюха.

– Стоп! – опять вмешалась Серафима, отправляя второе заявление в творец-машину. – Ждём вердикта молча.

Все затихли, слушая монотонное гудение. Однако на листе, выползшем из недр творец-машины, было написано следующее:

"Вопрос к автору. Вы признаёте, что покушались на честь Музы Катюхи?"

– Покушался, чего уж там, – вздохнул дед. – Поди на неё не покусись, раз она такая раздетая. Но я не только из похоти покушался, а и для искусства ещё, чтобы тренды эротические понять.

Творец-машина затянула бумажку с вопросом обратно. Погудела. Затем выдала текст, который был зачитан вслух Серафимой. Вердикт гласил:

"Эксперимент признан неудачным. Союз постановляю разорвать. Автор, виновный в покушении на честь Музы, наказывается прокрастинацией на одну неделю."

– На неделю! – ахнула Женевьева. – Серафима Андреевна! Он столько не выдержит. У него, кроме творчества, ничего и никого нет. А союз? Про союз со мной ничего не сказано!

– Во время прокрастинации, – мрачно сказала Аделаида, – союз невозможен.

– Но он же опять пить начнёт! – воскликнула Муза.

– Да не лебези ты, Женька! – оборвал её дед. – Виноват я. Перед тобой прежде всего. Жёстко, конечно. Уборкой займусь, телевизор посмотрю. Ну и выпью немного, наверное… Как такое без выпивки пережить?!

– Я же говорила! – заломила руки Женевьева.

После этих слов творец-машина выдала новую бумагу:

"Муза Катюха! Вы удовлетворены вердиктом? Или тоже считаете его слишком жестоким? Учтите, что оставить без наказания покушение на честь Музы я не могу."

– Неделя, – задумчиво проговорила Катюха, – это и правда как-то слишком. Я же не дура, я всё понимаю. Автор без творчества – это как каша без кастрюли. Если наказание обязательно, то пусть будут сутки.

– А совсем без этого нельзя? – воскликнула Женевьева.

"Назначено наказание – сутки прокрастинации."

После того как эти слова были зачитаны, наступила внезапная тишина. Дед застыл, парализованный. В правой руке Серафимы появилась огромная сияющая печать. Она проверила клише на торце – «1 сутки». Затем, прямо сквозь кепку, она опустила её на лоб пожилого автора. Все, находящиеся в комнате, вздрогнули. Сияние оттиска разлилось по деду, его фигура начала исчезать. Печать в руке Серафимы тоже в буквальном смысле испарилась, истаяла.

– Вот и всё, – безнадёжно сказала Женевьева. – Вот и всё. Сутки…

Она, шатаясь, вышла из комнаты. Шаги её слышались недолго. Из окна кабинета было видно, что девушка слепо побрела по тропинке.

– Вот и всё, – повторила её слова Катюха. – Свобода, девы. Приглашаю всех в рифмобар, там сейчас самая-самая тусовка начинается.

Серафима уселась в своё кресло. Вид у неё был мрачный, замученный. Вит подошёл, осторожно погладил по голове, как маленькую девочку.

– Сложная у тебя работа, – тихо сказал он.

Аделаида, внимательно разглядывая Катюху, посторонилась, приглашая и её выйти из кабинета.

– Аделаида, – сказала Катюха, – ты чего весь вечер мои ноги разглядываешь? Я тебя даже бояться начала.

– Это у тебя что? – обвиняюще спросила могучая заместительница Серафимы, ткнув пальцем в край короткого платья Музы.

– В каком смысле – что? – удивилась Катюха. – Где – что?

– Это у тебя колготы или чулки?

– А-а-а, – Муза Катюха приняла очень таинственный вид. – Это у меня чулки.

– А как они держатся? – допытывалась Аделаида. – Подвязок нет, ремней нет.

– Их держит любовь! – заявила Катюха.

– За дуру меня принимаешь? – возмутилась Аделада.

– Ладно, – сжалилась Катюха. – Колготки это. Просто фасон такой. Ты зачем интересуешься? Хочешь свой гардероб обновить?

– Как ты себя в них чувствуешь? Они жмут или нет?

Катюха с удивлением посмотрела на Аделаиду.

– Где они должны жать?

Но Аделаида продолжала смотреть на неё требовательным недоверчивым взглядом.

– Я, кажется, поняла, – хихикнула Катюха. – Хочешь попробовать такие же надеть, но чего-то боишься, да?

– Может быть, они мне не подойдут, – прошептала Аделаида. – Девочки говорили, что они везде жмут.

– Та-ак, – решительно сказала Катюха. – Где тут у вас бельё?

– В гардеробной.

– Пойдём! Не надо думать, надо просто примерить. Попробовать…

Когда Аделаида с Катюхой ушли, Серафима пожаловалась Виту:

– Сколько раз уже приходилось клеймить авторов прокрастинацией, а всё не могу привыкнуть.

– Нелегко это, – согласился Вит. – А вот скажи: а Катюхе никакого наказания не полагается?

– Её-то за что наказывать?

– Ну как сказать…

Вит немного помялся, но потом решительно спросил:

– Ответь, только честно. Если Музы рождаются талантами, то для каких таких великих произведений была рождена Муза Катюха? В тёмном Доме таки Муз и Музов через одного… Или через одну.

– Ты к ней несправедлив, – вспыхнула Серафима. – Ты тоже судишь по внешнему виду.

– А как я должен судить?!

– По произведениям! Например, у неё было очень интересное сотрудничество с одной больной девочкой. «Личная жизнь молекул». Не встречал такую книжку?

– Не помню, – сознался Вит. – Фурора она точно не произвела.

– Ещё у Катюхи была пьеса, очень известная, про любовь лука, сыра и грибов в пицце. У авторши ещё псевдоним был очень странный…

– «Пицца и жар любви»? – удивился Вит. – Нетта Та? Или Та Нетта, как её чаще называли.

– Да, она. Точно.

– Интересная вещица, смотрел, её к нам на гастроли привозил кто-то.

– Ну вот видишь! Катюха – настоящая Муза.

– Ладно. Что это я, в самом деле? – стушевался Вит. – Взялся судить о том, чего не знаю…

– Давай не будем ссориться из-за ерунды, Вит…

– Есть! – в комнату, потрясая конвертом упаковки, ввалилась радостная Аделаида. – Подобрали с Катюхой мне обновку! Говорит, жать не будут.

Вит и Серафима встали и одновременно изобразили на лицах улыбку.

– Рада за тебя, – сказала Серафима.

– Можно посмотреть, – попросил Вит. – Очень странная расцветка у упаковки.

– Конечно, – Аделаида торжественно протянула Виту заветный конвертик. – Хотя это только для девочек, но мужчины тоже должны быть в курсе…

Вит рассмотрел обновку, хмыкнул и, не в силах сдержать смех, согнулся, присел на стул. Его скорчило в судорогах.

– Что не так? – обиделась Аделаида.

– Боюсь, – Вит едва мог говорить сквозь смех. – Боюсь, Катюха пошутила над вами, Аделаида. Вам нужен такой же размер, наверное, но колготки должны быть обычные, не компрессионные. А эти бу… будут… жать…

И его опять скрутил приступ смеха.

– А она говорит, что не будут, – растерянно сказала Аделаида. – Надевай, говорит, и приходи в рифмобар веселиться…

– Не получится, – Вит всё не мог успокоиться. – Второй номер компрессии. Весело вам не будет, наверное…

– А где, интересно, Ухрюп-яга? – неожиданно спросила Аделаида.

Чувствовалось, что она разгневана.

– Закрываем приём, идём в рифмобар, – решилась Серафима. – Вит, сиди здесь. Аделаида, успокойся. Пойдём, я помогу тебе выбрать нормальные…

На этих словах творец-машина опять загудела, выдавая очередную бумагу. Серафима приняла её, зачитала вслух.

"Поступил запрос от светлого Дома вкусной еды. Готовится фестиваль. Шеф-повар мероприятия, Некоторый Сергей Николаевич, хотел бы ангажировать для собственного вдохновения Музу Аделаиду. Ему разрешён визит в светлый Дом изящной словесности и переговоры с Музами."

– Ну вот, – обратилась к своему секретарю Серафима, – и ты понадобилась. Знаком тебе этот Некоторый?

Гнев Аделаиды моментально прошёл, она покраснела, обрадовалась.

– Это Серёга! – пояснила она. – Толстяк, шалун, лоботряс! Люблю его! Он у нас уже был.

– Почему-то я этого не помню, – растерянно сказала Серафима.

– Потому что я его скрывала, – честно созналась Аделаида. – Повар он от творца, а вот с выражением собственных мыслей у него туго, автор он никакой. И ещё он ленивый, как медведь! Обещал закончить книгу про особенности приготовления креветок и других морских гадов, но так и не сподобился. Но теперь-то я ему устрою! День и ночь у меня пахать будет.

– Так тебя, по-моему, – заметила Серафима, – приготовление еды на пищевом празднике вдохновлять приглашают, а не для создания произведенияйя.

– Еда готовится днём, – пояснила Аделаида, – а ночью можно и книги писать.

– И десятки печей, запылав адским пламенем, исторгли из своих недр тысячи пирожков… – совсем-совсем неслышно прошептал Вит. – С начинкой из морских гадов…