Читать книгу Музы светлого Дома изящной словесности - АВ Романов - Страница 7

Едва войдя в кабинет, где находилась творец-машина, и усевшись на стул, парень удивил Серафиму неожиданным вопросом:

– А могу я ноги на стол положить? Мне так удобней. Я сниму ботинки, если хотите.

Тут юноша увидел, что находится в образе и что обуви на нём нет. Улыбнулся самоуверенно:

– А у меня, кстати, и ноги босые…

– И грязные! – припечатала Серафима. – Здесь, молодой человек, ноги на стол не задирают.

– Жаль, – едва слышно прошептал парень.

«Вот ведь достанется такой автор – и мучайся с ним! – подумала Серафим. – Бедная Юленька». Украдкой она бросила взгляд на Вита и поняла, что тот улыбается, закрывшись листом бумаги.

– Представьтесь, пожалуйста, – сухо сказала Серафима.

– Автор. Молодой. Талантливый, – самоуверенно заявил парень. – Могусов-Паприкен-Запэ.

Серафима чуть не поперхнулась.

– Ого! Это имя такое? Или фамилия? Или это такой авторский псевдоним?

Могусов-КТО-ТО-ТАМ вдруг фамильярно подмигнул Серафиме:

– Это очень интимный вопрос. Я…

– Он может рассказать об этом только Музе, с которой его соединят союзом, – поспешила объяснить Юлия, демонстрируя свою сопричастность к секрету парня.

– Понятно, – сказала Серафима, а сама подумала: «Идиотизм! Бедная Юленька! Дай ей, творец, сил…». – Значит, вы хотели бы попросить себе в Музы…

– Я внимательно изучил каталог, – перебил её Могусов, – и хотел бы работать над своей книгой вместе с Преподобной Фредерикой или хотя бы с Наташей.

– Что-о-о?!

Сказать, что Серафима удивилась, – значит ничего не сказать! Муза Юлия тоже была ошарашена услышанным.

– Я думаю, – парень сменил позу, – что такой талантливый автор, как я, должен работать с красивой и опытной Музой, а не с какими-то там… ну…

Он запнулся, подбирая подходящее слово. На Юлию было больно смотреть. Она попыталась встать.

– Я… я пойду, Серафима Андреевна. Я его к вам привела…

Серафима подскочила к Юлии, сжала пальцами плечо, насильно усадила обратно. Ей захотелось её погладить, поцеловать в макушку, но она сдержалась.

– Посиди, пожалуйста, Юля. Мне нужно ещё с тобой кое-что обсудить.

Юлия промолчала. Послушно села. Чувствовалось, что она на грани отчаянья, что ей хочется скрыться в келье, остаться одной, а не выслушивать откровения коварного Могусова. «Сейчас ты уверена, – думала Серафима, – что я старая отвратительная сука, которая желает насладиться твоим унижением. Всё так, девочка. Испей эту чашу до дна. Убедись, что авторы не пушистые зайчики. Среди них немало мерзавцев, особенно по отношению к нам, к Музам».

– Почему именно с Преподобной Фредерикой? – спросила Серафима. – Как вам вообще это пришло в голову?!

А ещё она задумалась о Наташе. С этой Музой у неё были сложные отношения. Они родились одновременно, много времени провели вместе. Одновременно заключили свои первые союзы. Первым автором Наташи стала женщина, пишущая романтическую подростковую прозу, а Серафиме достался её муж, придумавший роман о приключениях трёх героев в неведомой стране. Эта была пожилая супружеская пара, тихие интеллигентные люди. К своим Музам они относились с уважением и ничего невозможного не требовали.

Серафима с Наташей были, можно сказать, подругами. Долго. До тех пор, пока Наташа не задумала очаровать скульптора, который в то время был в союзе с Серафимой. И ей это удалось.

– Но Фредерика же опытная и зрелая Муза, – попытался объяснить Могусов. – Такая мне и нужна.

– А вот Наташа… – задумчиво проговорила Серафима. – Она же работает преимущественно с женщинами. Наташа – это любовь, эротика, желание, страсть. Она редко заключает союзы с мужчинами.

– Наташа очень красивая, – возразил Могусов.

– Но, – усмехнулась Серафима, – вы сказали «хотя бы с Наташей». Вы думаете, что красивым Музам подобная фраза понравится?

– Да откуда она узнает? – отмахнулся Могусов. – Ну подумаешь… Не так сказал. Бывает. Не казнить же меня за это!

– Наташа, – взорвалась Серафима, – это длинные, затейливые эпитеты, подробные описания природы, нарядов, интерьеров. Это тонкие чувства на грани осколков разбитой вазы или невзначай сказанного слова! Это блеск глаз как отражения порывов души. Это любовь и коварство! Это – фатальные случайности, разбивающие жизнь или возвращающие мечту. Вы уверены, что умеете так писать?

– Так я научусь! – воскликнул Могусов. – Она меня и научит. Хотя Фредерика мне больше нравится. Но можно и Наташу. Вы ей, главное, не говорите про моё случайное «хотя бы», и всё будет хорошо.

– Да я, может, и не скажу…

Серафима вдруг наткнулась на злой и серьёзный взгляд Юлии и поняла: Наташа узнает. Она всё обо всём узнает. «И правильно! Никакого «хотя бы» Наташа не заслужила! Тем более от этого пижона!» – подумала Серафима.

– Что касается Преподобной Фредерики… – начала объяснять Серафима, но снова не выдержала. – Это вообще чушь! Творец никогда подобного не одобрит. Фредерика – это высшая лига, это почти постоянная Муза великой Очи. Вы знаете Очу?

– Оча Редькина? – уточнил Могусов. – Читал. Сыто пишет. Так свою сказку завернёт, что мозги набекрень. Уважаю! Так Фредерика с ней работает? Значит, я правильно её выбрал, она меня точно научит…

– Оча Редькина, – немного с презрением к невежеству Могусова сказала Серафима, – замечательная сказочница. Но Преподобная Фредерика состоит в союзе с иной ипостасью Очи – Оча Ровательная! Не читали?

Могусов внимательно слушал.

– Судя по тому, что цвет вашего лица не изменился, – не читали, – констатировала Серафима. – А следовало бы! Фредерика – это инквизиция, средневековье, ведьмы, вампиры, тьма, блеск, дикий разврат, пытки, грязь, интриги. И одновременно Фредерика – это великая любовь, побеждающая время. Это надежда во мраке, это лопающиеся сухожилия, шлёп капли из вен врага, хрип умирающего на дыбе, но в этом же тексте, вне мрачных стен, это беззаботный и светлый мир, в котором весёлые пташки купаются в луже разлитого молока. Вы хоть что-нибудь понимаете из того, что я вам говорю?

Могусов продолжал молчать, а Серафима неожиданно увидела, что Вит смотрит на неё с восхищением. Это её успокоило. «Я сумею его вдохновить, – подумала она. – Пусть он и пишет фантастику. Сделаем её необычной! Капелька красоты и романтики всегда уместна! Были же примеры…».

– Я, наверное, так тоже могу, – произнёс Могусов. – Про вампиров, про сухожилия, про птиц. Я просто не пробовал. Но Фредерики меня научит.

Повисла пауза.

– Какая тематика ваших произведений? – устало спросила Серафима.

Парень вздрогнул.

– Математика? А она зачем? Я её ненавижу!

– Те-ма-ти-ка! Про-из-ве-дений! – громко и раздельно, тщательно выговаривая каждый звук, повторила Серафим.

Могусов растерянно молчал.

– Ну-у, о чём ты пишешь? – Серафима попыталась сформулировать вопрос иначе.

– А-а-а, – обрадовался парень, – вот вы про что… Я про попаданца хочу написать. В атланта, египтянина или в скифа. Или в любого другого варвара. Чтобы там сражаться со зверьём, покорять женщин, убивать предателей и переживать разные приключения.

– Про попаданца? – удивилась Серафима. – Но при чём здесь тогда…

– По-моему, – негромко сказал Вит, – мальчишка ещё школьник.

– Школьник? – переспросила Серафима и уточнила: – Несовершеннолетний?

– Личные Музы, – тихо, вроде как нейтральным тоном, но очень ядовито заметила Юлия, – положены только авторам категории «восемнадцать плюс».

– Да, – подтвердила Серафима.

Могусов вскочил.

– Чего вы сразу – школьник?! Я уже взрослый! Я старше вас всех! Я такое пережил! А вы почему на меня набросились? Вы все белые и пушистые, да?! А я, по-вашему, чмо?!

«Чмо ты и есть, очень точное определение», – про себя подумала Серафима и заметила, что Вит тоже улыбается.

– Ты не простое чмо, – процедила Юлия, – ты…

– Да кто вы такие?! – заорал Могусов. – Пусть творец решает, чмо я или талант и с кем мне вступать в союз!

– А действительно, – сказала Серафима. – Спорим тут зря. Пишите заявление.

Могусов взял лист бумаги, ручку и засопел. Юлия начала нервно притоптывать ногой. Вит опять уткнулся в свои записи, но чувствовалось, что он внимательно следит за происходящим.

– Вот, – сказал парень, протягивая исписанный лист.

Серафима машинально отметила очень крупный разборчивый почерк. В заявлении фигурировали Преподобная Фредерика и Наташа, перешедшая в категорию «или, может быть». Имелось даже особое пояснение: «Начинающему талантливому автору требуется зрелая и опытная Муза».

Творец-машина гудела недолго. Заявление Могусова было перечёркнуто крупными жирными буквами – «Отказать!». Серафима облегчённо выдохнула, Могусов насупился, а машина продолжала гудеть. Из неё выполз ещё один лист, который Серафима зачитала вслух.

«Могусов – обманщик! До совершеннолетия он не имеет права находиться на территории Домов изящной словесности, но, учитывая его потенциальную перспективность, ему разрешено посещение. Разрешён даже союз с Музой при однозначном согласии последней».

– Вот! – с торжеством вскричал Могусов. – Я же говорил, что талантлив, а вы мне не верили!

– Как бы там ни было, – сказала Серафима, – вы должны заручиться согласием Музы или Муза, прежде чем заключать союз. Таков вердикт.

Могусов подобрался, расправил плечи.

– Юлия, – проникновенно начал он.

– Нет! – юная Муза среагировала немедленно.

– Но я талантлив, – вкрадчиво заметил парень. – Это подтвердил творец. А вы говорили…

– Нет! – уже спокойней сказала Юлия. – Никогда.

– Ну и ладно, – обиделся Могусов. – Получше найду.

– Ищите, – сказала Серафима. – Могу посоветовать поговорить с Мякишем. Зрелый опытный Муз…

На этих словах Серафима невольно улыбнулась и продолжила:

– Спец по попаданству, иной истории и древним векам, сейчас свободен. Лучшего вам не найти.

– Мужик? – скривился Могусов. – Не хочу. Я хочу красивую. Чтобы отрываться с ней в рифмобаре.

– Больше я вам ничем помочь не могу, – закончила разговор Серафима.