Читать книгу Змеиные тропы. Летопись Подлунного мира - Айрин Бран - Страница 19

***

Третий месяц осени амлар. Двадцать восьмой день месяца.

4 год от рождения империи

Хлауд смотрел в воды Кивара, который откликнулся на стихию, захватившую Арис. Его воды почернели, налились гневом и набрасывались на пристани с особой яростью. Свинцовые тучи нависли над городом, давя на него своим весом. То и дело небо вспыхивало от рассекавших его молний, на миг заливая мертвенно-бледным светом городские улицы. Все горожане сидели по домам, стараясь не высовывать нос наружу. Не работали даже вечно открытые в столице таверны. Хлауд с сожалением посмотрел на бокал дамийской Черной крови у себя в руке: приходилось опустошать собственный винный погреб, вместо того чтобы спокойно посидеть за столиком в прекрасной таверне в компании старых друзей, обсудить последние новости.

С казни Ээна прошло четыре месяца, и вот-вот должен был вернуться Эльди с пленниками. Эшафот так и не разобрали, впрочем, тело самого Ээна тоже не убрали. Его растащили вороны и бродячие собаки, оставив одни лишь жалкие останки, закованные в тяжелые цепи. Теперь эшафот был готов принять следующего преступника, приговоренного к смерти заранее, и его ждала такая же жуткая смерть, как и Ээна. Хлауд поежился, вспоминая конвульсии осужденного. Тот все пытался дотянуться до горла, остановить неудержимо уходящую кровь, но не мог этого сделать. Короткие цепи, удерживавшие его, не позволяли поднести руки к широкой ране на шее, в которой булькала и пенилась кровь. Но даже если бы у него получилось дотянуться, это не помогло бы. Палач оказался мастером, он быстро и надежно вскрыл вены Ээну, позволяя крови стекать на помост, собираясь в большую, пахнущую металлом, темно-красную лужу. Даже горло было перерезано особым образом, делая смерть жертвы мучительной и, насколько это возможно при таком способе, долгой. Насколько Хлауд знал, главным имперским палачом стал бывший забойщик скота, который ловко умерщвлявший животных, которые потом отправлялись на прилавки мясных лавочек, и он хорошо знал, как убить человека. Несмотря на свой щуплый вид, он оказался сильным, даже мощным, и был вполне способен отрубить бычку голову одним ударом. Чего уж говорить о человеке. Многие воины имперской армии и гвардии императора изумлялись его умению, ведь они не понаслышке знали, что значит рубить кости. Но способ казни за измену был более проще, но страшнее, нежели банальное обезглавливание. Хлауд даже не мог представить, каково это лежать и чувствовать, как капля за каплей из тебя утекает жизнь.

Глава Имперского совета сделал еще один глоток вина, продолжая задумчиво взирать на ярящуюся реку. Накануне прибыла его невеста, прекрасная полуэльфийка Театлин, единокровная сестра Лоэналя, дева без права на семейное имя. Хлауд улыбнулся уголками губ, вспоминая их первую встречу. Девушка обладала не только прекрасной эльфийской внешностью, но и сильным характером, она не опустила взгляд, как это было принято в эльфийском обществе, а внимательно и твердо посмотрела на Хлауда своими фиалковыми очами и заявила брату: «Подходит». Это вызвало у Лоэналя приступ неудержимого хохота, что эльфу обычно не было свойственно. Он вообще как-то расцвел рядом с сестрой, стал открытым и светлым, исчезла его обычная презрительная складка у губ, из взгляда ушла надменность, они лишь лучились любовью к сестре. И в глубине взгляда появилась искорка, какая может быть у хищника, защищающего свое логово. Эта искорка удерживала на расстоянии мужчин, окидывавших Театлин полными вожделения взглядами.

Приятные мысли главы Имперского совета о том, что теперь в его постели будет красивая и сильная женщина, прервал звук открывшейся двери и осторожное покашливание. Хлауд обернулся, с трудом оторвав взгляд от реки, и внимательно посмотрел на слугу, посмевшего прервать его размышления.

– Ваша милость, прибыл гонец из дворца, – равнодушным тоном возвестил тот. – Сообщил, что армия возвращается и вам надлежит прибыть к императору.

– Спасибо, Тихоня.

Раб поклонился и тут же исчез за дверью. «Что ж, утро обещает быть не столь томным, как хотелось бы», – подумал Хлауд, оставляя недопитый бокал на низком столике из черного дерева с агатовыми вставками и направляясь к выходу из своей резиденции. Его уже ждала лошадь, на которой он довольно быстро добрался до дворца, несмотря на запруженные народом улицы. Все желали посмотреть на суд императора над этими странными людьми, которых проволокли по улицам столицы. Жители Ариса были любопытны, и потому площадь перед входом во дворцовые сады была заполнена под завязку. Конь Хлауда с трудом прокладывал себе дорогу, распихивая людей грудью. Они было начинали возмущаться, но тут же замолкали, узнавая герб главы Имперского совета на конской сбруе, и склоняли головы в почтительном приветствии.

Когда он, наконец, добрался до ворот, к нему присоединились Лоэналь и Театлин, вырвавшиеся из объятий толпы. Им повезло меньше. Великого зодчего империи Мирэй узнавали с трудом: слишком сложны были гербы эльфийских аристократов, в том числе и Лоэналя; листовидное деление герба на два поля серебряное и зеленое с летящей серебряной птицей на зеленом поле и зеленой на серебряном. Но узнав самого эльфа, люди пропускали его без разговоров, расступаясь на удивление быстро для такой плотной толпы. Хлауд приветственно кивнул другу и своей невесте, та в ответ улыбнулась. И эта улыбка была настолько теплой, что глава совета даже задохнулся от внезапно нахлынувших чувств: откуда-то из глубины души поднялась радость и захлестнула его потоком счастья, сметавшего все на своем пути. «Наверное, это и есть любовь, старик», – улыбнулся он про себя.

За последние полтора месяца, что Лоэналь активно трудился над тронным залом, тот преобразился. Он стал более величественным: стены из бело-розового мрамора имели вставки из того же материала только черного цвета, которые были выложены в форме фигур на гербе Вариара; вдоль стен шли колонны, образующие ниши, в которых стояли статуи отважных воинов и прекрасных дам. Любому, ступившему на бело-черный пол, плиты которого складывались в звездчатый узор, казалось, что он попадает в обитель богов и они сами вот-вот сойдут с пьедесталов и преклонят колена перед императором. На небольшом возвышении, куда вели пять ступенек, стояли два трона, светящиеся в лучах солнца, падающего через витражи под потолком тронного зала, высота которых была в два обычных этажа. Троны были вырезаны из цельных кусков янтаря, и представляли собой настоящие произведения искусства. Талантливый резчик по камню изобразил двух вздыбленных единорогов, поддерживающих спинку кресла, подлокотники тоже были сделаны в виде этих животных, и казалось, что император и императрица гладят их спины. Хлауд усмехнулся, наблюдая за тем, как Театлин изучает царившее тут великолепие. Ее глаза буквально светились, впитывая каждую частичку красоты и изящества тронного зала.

– Твое творение, брат мой? – с восхищением рассматривая резные виноградные лозы, увивающие мраморные колонны, спросила Театлин у Лоэналя.

– Конечно, дорогая, – улыбнулся тот. – Люди слишком грубы, чтобы создавать столь тонкие и изящные вещи. Но они учатся.

– Конечно, так они не могут, – хмыкнул Хлауд. – Нам никогда не достичь уровня эльфийских мастеров. Ведь у нас почти нет времени, чтобы совершенствовать свое мастерство.

– Я вам давно об этом говорю, старый друг, – едва заметно поклонился Лоэналь.

– Вы меня разыгрываете, – притопнула ножкой Театлин. – Я так и знала.

Мужчины усмехнулись, глядя на прекрасную девушку, что недовольно нахмурилась и явно собиралась им высказать все, что она думает по этому поводу, но не успела. В залу вошел император, и все приветственно склонились пред ним. Вариар был облачен в красно-золотые одеяния, на голове его была корона, лицо же выражало суровую решимость, и больше напоминало маску.

– Пусть введут обвиняемых в преступлениях против короны, – голос императора был суров, а каждое слово было словно тяжелая мраморная плита, что падала на головы придворных.

Высокие резные двери распахнулись, и двое гвардейцев с трудом втащили в залу визжащее и машущее руками и ногами нечто. Следом зашли десять человек в грязных жреческих одеждах служителей божественного Солнца. Их охраняли два десятка императорских гвардейцев. Последним в залу вошел Эльди в полном боевом доспехе со шлемом в руке, за его спиной замер юный знаменосец пятого лохоса имперской армии: на черном поле реяла серебряная чайка. Медленно, словно сквозь сгустившийся, плотный воздух, странная процессия достигла подножия трона. Возглавлявшие ее гвардейцы с огромным трудом поставили на колени женщину, которую они тащили. Она продолжала сопротивляться, тряся длинными сальными космами черного цвета и гремя цепями, которые сковывали ее руки и ноги. Ее, пожалуй, можно было назвать красивой, если бы не неопрятный вид и безумный блеск темных глаз. Со жрецами все получилось проще, каждого ударили под колено, и они тут же свалились ниц. Эльди прошел вдоль них и подошел к возвышению, опустился на одно колено и склонил голову.

– Поднимитесь, командующий лохосами, – милостиво разрешил император. – Вы точно и верно исполнили мой приказ.

– Я дышу, чтобы служить империи Мирэй и моему императору, – отозвался ставшей традиционной фразой Эльди, поднимаясь на ноги.

– Глава Имперского совета Хлауд, огласите этой женщине обвинения против нее, – теперь голос Вариара безжалостно бил по нервам.

Хлауд выступил вперед и поклонился своему правителю, затем бросил презрительный взгляд на женщину, беснующуюся у его ног.

– Недостойная Эниай, ты обвиняешься в убийстве жены вождя клана Сал, матери нашего императора Вариара Первого, в издевательствах над наследником клана и убийстве самого вождя, – монотонным, безэмоциональным голосом зачитал обвинения глава совета империи Мирэй, брат погибшей жены того самого вождя, чье место и заняла эта женщина.

– Вы убили моего сына! – завизжала она. – Вы посмели убить вождя клана Сал!

– Жрецы клана Сал, вы обвиняетесь в сговоре с Эниай с целью возведения в вожди клана ее сына. Вы обвиняетесь в обмане богов и людей, в подмешивании в ритуальный напиток ослабляющего эликсира, что повлияло на поединок благосклонности богов. Вы обвиняетесь в высказывании своей воли от имени богов, – продолжил обвинять Хлауд.

Коленопреклоненные люди завыли в голос.

– У тебя нет доказательств, Хлауд! – взвилась Эниай, указав на главу совета империи пальцем. – А доказательств того, что вы нарушили обычаи и убили моего сына – много. Вы нарушили волю богов.

– Твой сын нарушил закон, – жестко произнес Хлауд. – И по этому закону он был казнен. Что же касается доказательств… – он шагнул к женщине и резким движением сорвал с ее шеи круглый амулет. – У нас есть свидетель.

Лоэналь шагнул вперед, понимая, что именно собирается сделать Хлауд.

– Если эта вещь была с тобой, обвиняемая Эниай, я могу всем показать то, что ты и этот амулет видели, но не только это. Мы услышим и слова, сказанные рядом с этой вещью, – с легкой ноткой презрения к нечесаной женщине произнес эльф.

– Это невозможно! – взвизгнула Эниай.

– Посмотри на меня внимательно, обвиняемая Эниай, – твердо велел Лоэналь и, дождавшись, когда полный ненависти и злобы черный взгляд упрется в его лицо, продолжил: – Я эльф. Моему народу подвластна магия. Очень сильная магия. Мы видим то, что недоступно людям.

Эльф подбросил амулет Эниай в воздух и, прежде чем тот упал, произнес едва слышно: «Кинатис», и побрякушка зависла в воздухе, мягко светясь синим цветом. Лоэналь пошевелил пальцами, и амулет начал быстро вращаться, все сильнее разгораясь. Наконец пятно света стало размером с крупного человека в высоту и примерно в трех в ширину. Все собравшиеся затаили дыхание, даже Эниай умолкла, когда в этом световом окне появился силуэт какого-то странного человека, закутанного в дерюгу.

– Это точно сработает и меня не привяжут к смерти этой убогой стервы? – раздался голос женщины, молча сидевшей на полу в тронном зале, отчего та вздрогнула и забилась в цепях, стараясь схватить амулет.

– Конечно, Эниай. Никто и не подумает, что хозяйку клана Мирэй отравили. Она лишь не проснется, померев во сне, – тем временем проскрежетал человек в дерюге.

– Сколько у меня будет времени, чтобы добраться до своего дома прежде, чем она сдохнет?

– Я же говорю, а ты меня по ходу не слушаешь совсем. Она помрет во сне, значит, у тебя вся ночь будет. Ее смерть обнаружат лишь поутру.

– И что они решат?

– Ну, какие мысли будут в их головах копошиться, я не знаю, и куда они их выведут – тоже, но на отраву вряд ли подумают. Нет у этого яда признаков. Жертва просто умирает.

– Ладно, убедил. Держи свою плату, заслужил.

Было видно, как та, на чьей груди висел амулет, что-то швырнула своему собеседнику, но тут картинка затуманилась и сменилась. Теперь было понятно, что Эниай крадучись идет к покоям своего вождя, а вернее, к небольшой комнатке рядом, где стояли лакомства, которые любила жена вождя Мирэй. В поле зрения амулета появились руки, и все увидели, как они что-то высыпали из пузырька на засахаренные фрукты, затем Эниай быстро покинула дом вождя. Хлауд непроизвольно сжал кулак, краем глаза отметив, как подался вперед Вариар, явно готовый выхватить меч у Эльди и нанести один роковой удар.

– Обвинение в убийстве жены вождя клана Сал – доказано, – опасно спокойным голосом объявил Хлауд, не обращая внимания на шипение Эниай. – Обвинение в кознях против наследника вождя ждет своего подтверждения.

Лоэналь шевельнул пальцами, и в световом поле снова появилась картинка: перед владелицей амулета сидел маленький мальчик лет трех и самозабвенно бил руками по шкуре волка, брошенной на кровать. Сразу стало понятно, что это и есть Ээн.

– Погоди, милый, я придумаю, как избавиться от этого несносного недоноска Вариара. Ты еще будешь вождем, мой дорогой. И молодым вождем. Я об этом позабочусь. Верь мне, – затем женщина взяла ребенка на руки, и радостно рассмеялась, несмотря на то, что тот ударил ее ногой в лицо.

Картинка затуманилась и сменилась другой. Теперь перед Эниай с понурой головой стоял Вариар, а она с упоением лупцевала его ладонью, отвешивая одну оплеуху за другой. Мальчик молча стоял и терпел, только время от времени бросая на нее полные ярости взгляды исподлобья.

– Как ты смеешь! Как ты смеешь, сучье отродье? – иступлено повторяла Эниай с каждым ударом, и голос ее походил на шипенье.

В этот момент дверь комнаты открылась и в помещение вошел мужчина, напоминавший чем-то нынешнего Вариара, такой же сильный и ловкий.

– Эниай, что ты делаешь? – в его мягком баритоне, проникавшем в душу, сквозила угроза.

– Он меня оскорбил, мой господин, – тут же изобразив несчастную, забитую женщину, каковой ее все считали, заявила Эниай.

Ее голос тут же превратился в жалкое блеяние, амулет оказался чуть ниже, чем в начале видения: женщина явно сгорбилась, словно провинившаяся собака перед строгим хозяином.

– Как он тебя оскорбил?

– Он… он… – всем слушавшим этот разговор было понятно, что Эниай искала оправдания своим издевательствам над пасынком. – Он назвал меня шлюхой и сказал, что лучше бы я сдохла под забором, чем заняла твою постель, муж мой.

– Это правда?

Вариар молчал. Он лишь сопел, стараясь сдержать слезы, что было нелегко для десятилетнего мальчишки.

– Раз ты молчишь, значит признаешь свой проступок. Отправляйся к конюхам, и будешь ухаживать за лошадьми до тех пор, пока я не увижу кровавые мозоли на твоих руках, – грозно повелел вождь.

– Да, отец, – отозвался мальчик и вышел из комнаты.

Эниай опустилась на колени.

– Спасибо, муж мой.

Мужчина ничего не ответил, со вздохом сел на кровать, и принялся смотреть вслед сыну.

– Доказано, – сказал Хлауд, глядя на Эниай.

Та уже поняла, что ничего не может возразить тому, что показывал ее верный амулет. Она с дикой ненавистью взирала на эльфа из-под свалявшихся черных волос, и даже уже не выла, а едва слышно скулила, как побитый щенок. Но Лоэналь безжалостно шевельнул пальцами, и картинка изменилась. Теперь перед Эниай снова сидел человек в черной дерюге и внимал ее тираде:

– Я устала. Мне надоело изображать дуру и безвольную идиотку. Но если я стану сама собой и не буду испугано падать на колени, зажиматься в углу, заглядывать ему в глаза снизу вверх, он меня изгонит. А я так больше не могу, он мне надоел. Меня уже тошнит одной мысли о том, что надо разделять с ним ложе. Его прикосновения выворачивают меня наизнанку.

– Ты сама хотела этого, Эниай, – устало проскрежетал ее собеседник.

– Хотела. Но мне надоело. Хочу получить власть над кланом.

– Это невозможно. Ты всего лишь жена вождя, даже не его дочь. Клан достанется Вариару.

– Предоставь это мне. Клан окажется в моих руках. А пока… Я хочу избавиться от мужа.

– Ты ходишь по тонкому льду, Эниай.

– Меня это не пугает. Я стану хозяйкой этого клана, и никто больше не посмеет мне приказывать.

В руки Эниай перекочевал уже знакомый всем флакончик с ядом. Женщина быстро покинула старика в дерюге, и поспешила в дом вождя. Она почти не таилась, почти в открытую всыпала яд в брагу, которую чуть позже выпил вождь клана Сал.

– Что ж, – уже как-то устало возвестил Хлауд. – Это обвинение тоже доказано. Продолжайте, Великий зодчий.

Перед высшим судом империи Мирэй предстал храм, представлявший собой кольцо из камней, в центре которого стоял алтарь. Десяток жрецов расселись на каменной лавке за ним, и взирали на Эниай. Молчание повисло над храмом.

– Вы догадываетесь, зачем мы пришли? – наконец, нарушила тишину вдова вождя клана Сал.

– Догадываемся, – заявил ей сидевший во главе собрания.

– Тогда вы знаете, что вас ждет, если вы не согласитесь помочь.

– Даже если мы явим волю бога на поединок права, твоему сыну не победить Вариара, – в голосе жреца послышалась насмешка.

– Ты выльешь в его ритуальный напиток вот это, – на алтаре встала бутылочка с каким-то варевом. – Он станет вялым и проиграет моему Ээну. А я дам вам власть над кланом, когда все произойдет и Вариар отправится в наемники без права на имя.

– Хорошо, я явлю волю бога клану. Вариар получит вызов на поединок права.

– Я сдержу свое слово.

Хлауд собрался с силами и произнес:

– Доказано. Воля одной женщины явлена, как воля бога. В ритуальный напиток добавлено зелье, что лишила императора сил во время поединка. Доказано манипулирование волей богов.

Лоэналь погасил амулет, отчего все в тронной зале выдохнули. Никто не ожидал таких разоблачающих видений, кто-то непроизвольно ахнул, наверное, вспоминая свои грехи против империи и какие вещи могли бы рассказать о них. Но Вариара не интересовали секреты его аристократов, он сейчас сверлил взглядом группку своих пленников, которым предстояло в скором времени умереть мучительной смертью.

– Все преступления женщины Эниай доказаны совершенно незаинтересованным в этом деле свидетелем, – провозгласил Вариар. – Она признается виновной и приговаривается к смерти. Приговор будет приведен в исполнение немедленно. Жрецы клана Сал обвиняются в присвоении себе права говорить от имени богов то, что те им не внушали, во вмешательстве в волю бога и присвоения себе этого права, а также в алчности и честолюбии. Вина доказана, и все жрецы клана Сал приговариваются к смерти. Приговор будет приведен в исполнение немедленно. Доставьте приговоренных к месту казни.

Гвардейцы потащили всех приговоренных к выходу, Эниай сыпала на голову Вариара всеми известными ей проклятьями. Только никто не обратил внимания на ее слова. Тем временем, главный воин клана Сал вышел вперед. Гвардейца было положили руки на мечи, собираясь остановить его, но император сделал им знак отступить. Крупный мужчина с пышными усами, который командовал воинами клана Сал в отсутствие его вождя опустился на колено перед Вариаром и произнес:

– Я дышу, чтобы служить империи Мирэй и моему императору.

– Отныне земли клана Сал – это владения империи Мирэй, и я принимаю твое обещание. Служи верно, а империя защитит тебя и всех людей клана, установит главенство закона и справедливости.

– Да, будет так, – произнес Хлауд церемониальную фразу. – А теперь, Ваше величество, нам пора к месту казни. Жрецы уже отправились туда.

– Верно, глава Имперского совета. Мы уже отправляемся.

Императорская процессия была великолепной, несмотря на страшный повод, по которому она отправлялась в путь. Императорская гвардия строго контролировала дорогу, по которой они должны были проехать, дабы фанатичные члены клана, преданные Эниай, не попытались напасть на Вариара. Но, что бы не воображала себе эта женщина, таковых не нашлось. Ей служили, скрипя зубами, и только потому, что того требовал обычай. Клан Сал погряз во множестве обычаев, и те сыграли с ними злую шутку.

Холм, где казнили Ээна, немного изменился. В эшафот были вбиты столбики с цепями, чуть поодаль стояли десять крестов. Жрецы клана Сал вздрогнули, когда поняли для чего все это. Их втащили на эшафот, а вперед выступил глашатай, который зачитал заранее приготовленный указ.

– Женщина клана Сал Эниай, а также жрецы того же клана, который отныне под властью империи Мирэй, за свои преступления приговариваются к смерти. Жрецы будут распяты, а женщина прикована к эшафоту и оставлена на смерть от голода и жажды и растаскивание трупа дикими животными и птицами. Приговор следует привести в исполнение немедленно.

Палач и его подручные принялись приготавливать осужденных к казни, жрецы привычно затянули гимн всепрощения и проводов в подземный мир. Вариар наклонился к Эскуру:

– Думаю, нам следует оставить этот холм для казней, он уже осквернен кровью двух предателей.

– Вторую же казнят без крови, император.

– Я символически.

– Но я с вами согласен. Стоит оставить это место непристойной смерти и запретить строить тут что-либо.

– Я велю написать указ.

Пока они вели этот деловой разговор, все приготовления были закончены. Эниай извивалась, гремела цепями и изрыгала самые страшные проклятья. Жрецы были молчаливы и покорны судьбе. Они знали, что однажды божественное правосудие нагонит их и отберет их никчемные жизни. Они были готовы к этому, но не ожидали, что у возмездия богов будет лицо Вариара. Вопли Эниай стихли, превратившись в подобие воя и скулежа одновременно. Тогда Вариар шагнул вперед, наклонился и посмотрел в ее полные ненависти к нему глаза.

– Ты посмела покуситься на моих мать и отца, забрав их жизни. За это ты и умрешь. Но я тебе благодарен за фокус с напитком. Если бы не он, я бы сидел в той деревеньке клана Сал и не стал бы властителем империи, а теперь мои дети будут владеть миром от моря до моря. Наслаждайся пейзажами, Эниай.

Император уходил в сторону своей столицы, чтобы продолжить править миром и укреплять империю, а на холме на цепях выла обезумевшая от ненависти ко всему миру женщина.