Читать книгу Я тебя… More - Бекнур Кисиков - Страница 10

Какое-то время ехали по большой трассе вдоль железнодорожного пути. Но через несколько километров пришлось свернуть с основной трассы, и дорога стала хуже. Водитель мастерски объезжал выбоины и колдобины, но иногда колеса залетали в яму, тогда и водитель и пассажир подпрыгивали на сиденьях.

Путь пролегал по пыльной степи, мимо развалин и заброшенных домов, среди которых временами белели кости животных. Обогнув соленое озеро, покрытое белой коркой, они поехали по узкой колейной дороге, по бокам которой росли чахлые кустарники, каким-то образом выжившие здесь, несмотря на сухой климат. Жизнь дала им маленький шанс, которым они максимально воспользовались: изо всех сил тянулись к солнцу.

Даже в этой безжизненности была жизнь.

Деловито сновали ящерицы, жирный сурок важно разглядывал их возле своей норы, на кустах весело щебетали маленькие юркие птички.

И верблюды, эти царственные обитатели пустыни, величественно вышагивали, словно на торжественном параде.

Пустыня и степь.

Трудно было их отличить.

И в степи пески мелкие, незначительные. В то время как в пустыне виднелась целая гряда из песчаных барханов. И когда путники проезжали пустыню, видели, как тяжелый вездеход увяз в песчаной трясине, буксуя, рыча двигателем.

Но временами пустыня великодушно предоставляла отдушину в виде оазисов, где среди деревцев вокруг небольших озер собирались на водопой птицы и животные.

А в небе парила, неторопливо кружась, большая черная птица, зорко выглядывая добычу, и временами устремляясь вниз.

– Черная птица, – указал на нее водитель. – Местный санитар.

– Она ест слабых и больных?

– Да. Как правило, это птицы и мыши, которые разносят инфекцию. Но если повезет, то иногда побалуется зайцами да ягнятами. Но чаще всего она питается падалью. Это не беркут, Черная птица слишком ленива, чтобы долго охотиться.

– Такое ощущение, что здесь нет ничего живого, – задумчиво произнес Арсен, разглядывая бескрайний горизонт.

Водитель усмехнулся и ничего не ответил, только включил автомагнитолу. И тут же раздалась ритмичная музыка, совершенно не вписываясь в окружавшую их застывшую меланхолию.

«Пустыня безжизненна.

Она абсолютно враждебна людям. Всему человечеству.

Пустыня не несет никакой пользы людям. Почему люди живут в песках? Разве есть в этом смысл? Разве можно выживать в этой депрессивной действительности?

Или людям нравится быть частью этой унылой жизни? Может, в этом есть какое-то самопожертвование? Или мазохизм.

Вокруг тоскливо, и на душе становится тягостно.

Может быть, поэтому ушло море, потому что люди любят пески?».

– Вон там, видите белый мазар10? – отвлек его от мыслей водитель.– Он построен в честь святого, который обитал в этих местах. Его звали Пустынником. Говорят, он прожил сто двадцать лет.

– Он жил один? – Арсен, вглядывался в белое строение, занесенное песком.

– Да, – ответил водитель, прочитав на ходу молитву и проведя ладонями по лицу. – Абсолютно один. Ни семьи, ни детей, полное одиночество.

– Поэтому, наверное, и прожил так долго.

«Жить одному трудно и в густом городе. Но в пустыне, без какой-либо связи с внешним миром?»

– Зачем человеку сто двадцать лет, если он собирается проводить их в голой пустыне?

– Не знаю, – покачал головой водитель. – Может, он был счастлив именно здесь?

– Я не представляю, как можно быть счастливым, живя тут.

– А я застал его.

– Ты ходил к нему в детстве? – Арсен ненавидел себя за фамильярное тыканье младшим по возрасту. Но говорить посередине пустыни «вы» водителю ему казалось нелепым.

– В детстве у меня была проблема, – немного покраснев, начал рассказывал водитель. – Недержание мочи. Каждую ночь мне снилось, что я подхожу к какому-то дереву и …простите, писаю. А утром просыпался в мокрых простынях.

Водитель вытащил пачку сигарет и предложил Арсену:

– Хотите?

– Нет. Я лучше покурю свои, – полез в карман Арсен.

Достав сигарету, водитель прикусил фильтр и подкурил зажигалкой. Сделав несколько глубоких затяжек, он задумался, наверное, обдумывая, что можно говорить, а что – нет.

– Знаете, энурез – это страшное мучение. Я чувствовал себя изгоем: не мог поехать к родственникам, не мог ночевать где-то, помимо своего дома. Даже в летний детский лагерь не мог поехать, ведь под моими простынями всегда должна лежать клеенка, словно я маленький. Это было просто ужасно! Не помогали ни врачи, ни колдуны, ни лекари. И, отчаявшись, мама привезла меня к этому старику.

На очередном ухабе машину резко тряхануло и она чуть не слетела в кювет, но водитель ловко вывернул руль, разразившись длинным необычным матом. Выкинув окурок, он приглушил звук магнитолы.

– Я давно разуверился во всем и уже не надеялся, что кто-то может меня вылечить. Но это была не только моя личная боль, но и мамина, ведь именно она неутомимо возила меня по всем врачам и знахарям. Мне было восемь лет, и я уже осознавал свой позор. И готов был ехать хоть куда, лишь бы избавиться от этого недуга.

…Мы ехали в кузове грузовика, старого, зеленого, чуть ли не времен войны. Приехали туда вечером, тогда машины ездили не так быстро. И что увидели? Группу людей из разных мест. А еще смотрим: старик ждет нас у входа в свое жилище. А во дворе в котле для нас варится мясо.

– Он знал о вашем приезде?

– В том-то и дело, что нет, – загадочно улыбнулся водитель. – Он сказал, что ему принесли весть птицы. Хочешь – верь, хочешь – не верь.

– И что же дальше? – нетерпеливо спросил Арсен.

– Мы заночевали, он не лечил вечерами, а только рано утром. Есть определенный час, когда молитвы имеют силу, – водитель покраснел. – Старик разбудил меня поутру, повел на холм, вытащил мое, простите, достоинство, подул на него, что-то пробормотал про себя. И сказал: «Никогда не держи слабости в голове. Отпускай их с первым ветром». Вот и все.

– Что все?

– С того дня мои простыни перестали быть мокрыми.

– Невероятно, – воскликнул Арсен, но сразу же недоверчиво заметил. – Похоже на сказку.

– Вы не верите в чудо?

– Я вообще не верю в то, что нельзя потрогать руками.

– Но он-то касался руками! – засмеялся водитель.

– Люди любят приукрашивать такие случаи.

– Но вот же я – очевидец этого случая. Даже нет, участник.

– Ну, – с недоверием протянул Арсен. – Ты мог вылечиться по другой, рациональной причине. Психологический шок, гипноз, самовнушение. Эффект Плацебо, в конце концов.

– Но ведь много людей пытались меня вылечить. И не смогли. Тем более, я не поверил старику и вернулся с сомнением. Но с тех пор я не пролил ни капельки в постель.

– Все же это непонятно, – недоверчиво отвернулся Арсен. – А как он жил? На что? Как доставал то же мясо, которое вам сварил?

– А каждый, кто приезжал, привозил ему провизию. И мы захватили с собой продукты: мясо, чай, хлеб, консервы. Но всем этим он угощал гостей. А сам, говорят, питался кореньями.

– Какие коренья в пустыне? Боже мой, – саркастично рассмеялся Арсен.

– О, да вы ничего не знаете о пустыне, – снисходительно заметил водитель.

– Не знаю, – согласился Арсен. – И, наверное, не хочу. Я вырос в городе. Я бы хотел, чтобы пустынь вообще не было.

– Так зачем же вы приехали сюда? В самый центр пустыни? – с удивлением посмотрел на него водитель.

– Я журналист. Я пишу о людях, которые здесь пропали. Это моя работа. Мой хлеб. И ради этого я полечу хоть на Марс.

– Ааа… это те самые. Ну, они ведь тоже почему-то приехали в пустыню?

– Вообще-то на море. И я приехал на море, которое почему-то тоже исчезло.

– Все когда-то и куда-то исчезает, – глубокомысленно изрек водитель.

– Вы все тут философы, я смотрю, – съязвил Арсен.

– В пустыне все философы. Пустыня сама является философом.

Арсен посмотрел на него, но ничего не сказал: а что еще делать в пустоте? Только упиваться бессмысленными раздумьями. Все философы были меланхолики, как и сама пустыня. Ладно, он пробудет здесь всего один день и сразу же уедет в город.

И больше он сюда никогда не приедет.

….

А длинная дорога, словно огромная змея, все тянулась и тянулась до бесконечного пустынного горизонта. И не было этой дороге ни конца, ни края.