Читать книгу Ол. Роман-полилог - Бекнур Сейтжанович Кисиков - Страница 15

– Эх, Смагул, ты не любишь сына. Ты не любишь Даира, – упрекала Айша, – погладь, обними. Ты словно старая печь – кряхтишь, да не греешь.

– Эх, Айша, – в мыслях отвечал он, – Сын – всего лишь часть твоего дела. Почему же люди любят детей больше, чем они их? Потому что ты творец и дети – твое произведение. И каждый вздох твоего создания отражается на всей твоей сущности.

«Разве могу я не любить его, мою кровиночку. Разве он не смысл всей моей жизни? Почему же ты несправедлива, Айша?

Да, я старая печь. Я не грею. Но внутри у меня огонь. И люблю его внутри. В своем внутреннем мире, где Даир – центр Вселенной. Ох, Айша. Любовь – это не всегда то, что снаружи. Да если бы ты увидела каплю того, что творится со мной, когда думаю о нем. Но мне трудно показать ему свою любовь. Не так я воспитан. Такая судьба, видимо, мучиться молчанием. Не учили меня говорить. А жизнь учила только молчать. Не видел я любви родителей, Айша. Потому что самих родителей не видел с тех времен, как их репрессировали

Как и меня, Айша.

Я высох от всего этого. Но сердце…

Оно не молчит. Оно не может стать камнем, когда есть сын. И старая печь, если в ней есть хоть толика огня, будет греть.»

Смагул шел по аллее, где они впервые встретились с Айшой после его реабилитации.

Словно это было вчера. А прошло почти полвека.

Полвека жизни.

Деревья – свидетели этой жизни.

Им не нужно торопиться.

А впрочем, как и ему. Одно из преимуществ старости – не нужно никуда спешить:

«Я признаю, Айша, что никогда не гладил сына. Но внутри. Я всегда радовался его успехам. Это тихая, безмолвная любовь. Ее не показывают. Ею просто живут.

Отец любит сына больше, чем он его. Все мы сыны своих дел. Все мы отцы своих желаний».

– Смагул, – окликнул его кто-то.

Смагул узнал знакомый начальственный голос бывшего парторга Мусабая.

Вальяжный, неприветливый, надутый Мусабай не умел беседовать, а по привычке втолковывал доведенные до автоматизма лозунги. Мнение собеседника он слушал редко.

– Вы не знаете. Вы ничего не знаете. Все что происходит, я говорил давно. Я предсказывал и год назад. И два. Все это река, которая каждый год течет по тому же руслу. Калкен, ты слышишь меня? – выбирал он жертвой тихого маленького старика в старомодной, темной шляпе, которую тот иногда снимал и долго разглаживал.

В общем-то Калкен только и делал, что разглаживал шляпу. Старым людям тяжело менять свои привычки.

– Ассалам Алейкум, Мусеке. Сәлем, жігіттер47, – поприветствовал Смагул, сидящих за шахматами стариков на скамейке.

Мусабай надменно кивнул головой. Слегка, чтобы подчеркнуть свое величие.

Таков он, этот гордец, считающий, что не люди нужны ему, а он – им.

Жмурясь весеннему солнцу, старики сидели в том же парке, где они каждый день пересказывали одни и те же рассказы, забывая детали, и добавляя новые подробности.

Высокомерный Мусабай, добродушный Калкен, сосредоточенный Герман и суетливый Кадыр.

Старость особенно больно бьет по тем, кто считает, будто им подвластен бег времени.

– Куда идешь, Смаке? – спросил Кадыр, младший из всех.

– Грамоту получать. И, наверное, награду в честь юбилея Победы скоро дадут.

– Смагул Ерланович, құтты болсын48, – вежливо, обращаясь всегда по имени отчеству, поздравил Герман. Рожденный в Поволжье, он был депортирован в степи Тургая совсем еще маленьким. Но его родители не выжили, не пережив долгий путь.

И Германа усыновила казахская семья. С тех пор он подчеркнуто говорил на казахском. Демонстрируя превосходное произношение и знание языка, заставляя собеседника переходить на литературный уровень. А его лексикон был очень богатым.