Читать книгу Я люблю Капри - Белинда Джонс - Страница 12

– Buona sera![39] – Марио просиял, когда мы с мамой вошли в зал.

– Buona sera, – отзываемся мы хором, взгромождаясь на обитые бархатом высокие барные стулья.

– Готовы для коктейля? – спрашивает он, просвечивая меня своим рентгеновским взглядом так глубоко, что у меня, кажется, даже печенка смущенно краснеет.

Мы киваем и приготавливаемся наблюдать за работой мастера.

– Свежая клубника! – объявляет Марио, протягивая нам два идеальных образца в форме сердечка. – В Италии мы говорим, что у клубники хороший вкус только тогда, когда ты влюблен…

Мама наклоняется вперед и откусывает от клубничины, которую он подносит к ее губам. Кокотка! Я беру ягоду, которая вьется у моего рта, в руку и съедаю.

– Ну? – спрашивает он, переводя взгляд с меня на маму.

– Чудесно! – восклицает мама.

– Горьковато, – комментирую я. – Но сойдет.

– Я сделаю ее для тебя вкусной, – говорит Марио, ссыпая остальную клубнику в блендер.

Не могу поручиться, что именно он имеет в виду – что добавит сахара или что заставит меня в него влюбиться. Меня охватывает легкая паника от предчувствия, что моего мнения в последнем случае не спросят. Я точно не знаю, как там это все на самом деле происходит между мальчиками и девочками, но уверена, что не откажусь от обета безбрачия, который приняла благодаря Томасу, ради Марио – мой ограниченный опыт подсказывает мне, что влюбляться в официанта-итальянца – это не то. Что-то есть тут от хорошо продуманного мошенничества. Ты начинаешь думать: я на это не попадусь – это слишком очевидно! Но тебя берут измором, смотрят с отлично разыгранной тоской (обычно так смотрят собаки, чтобы заставить тебя отдать им под столом кусочек котлеты). Если работает профессионал, то он делает что-нибудь такое милое, совпадающее с твоими тайными пристрастиями, так что ты некоторое время не чувствуешь, будто стоишь в бесконечной очереди вместе с остальными дурочками, наоборот – тебе кажется, будто тебя увидели в истинном свете. А в довершение всего эти мастера используют ревность, чтобы заставить тебя поверить, что у вас серьезные отношения, а не курортная интрижка, – так что ты и ахнуть не успеешь…

Я наблюдаю, как Марио осторожно размешивает шампанское в клубничной мякоти, не лопнув и пузырька. Он же не может мне понравиться, правда? Я бы и спрашивать не стала, если бы он не смотрел на меня так. Но, учитывая то, что я ему вроде бы уже понравилась, нужно свериться с показаниями собственного сердца – просто чтобы убедиться, что он ничего не замышляет. Он берет две маленькие квадратные коктейльные салфеточки и кладет их на стойку передо мной и перед мамой под одинаковыми углами. Нет, не может, с облегчением понимаю я.

– Как это называется? – спрашивает мама, беря наконец своей изящной рукой бокал с шипучей розоватой массой.

– Это называется «Ким»? – говорит Марио обыденным тоном.

Мы с мамой переглядываемся с понимающим видом:

– А завтра оно называется «Аманда», а послезавтра – «Изабелла»!

Марио делает наигранно-обиженное лицо.

Мы смеемся и говорим ему:

– Salute! – и синхронно отпиваем.

М-м-м… Благодать. У нас тут же розовеют щеки. Ко второму бокалу мама решила, что мы с ней лучше всех в заведении одеты для «нашего первого вечера». Она уже успела раскритиковать в пух и прах всех присутствующих: слишком вычурно – прямо Кармен Миранда, слишком скучно – прямо Кейт Ади, слишком много драпировки – прямо Ануска Хемпель. Прежде я никогда не видела, чтобы мама с такой легкостью и удовольствием выпускала на волю свою стервозную половину, это меня рассмешило, и я хохотала, пока живот не заболел. Марио смотрел на нас с легким неодобрением. Когда он предложил нам печенье, мне показалось, он считает, будто нам стоит закусывать. (Печенье он произносит как «пи-че-не», так что мы с мамой опять начинаем хихикать.)

– У вас нет «Ринго»? – спрашиваю я, вспоминая Нино.

– Нет, – хмурится он.

– Но вы ведь о нем слышали?

– Конечно, но оно сладкое, а у меня только соленое. – Он достает жестяную коробку и высыпает на тарелку горку сухого пряного печенья.

– М-м-м, зеленые – со вкусом песто, – говорит мама, отправляя партию зеленых ромбиков в рот. – Я их любила в детстве.

Белые похожи на узелки из хлебного теста и совершенно безвкусные. Мы с мамой одновременно тянемся к последней из зеленых.

– Бери!

– Бери ты!

– Нет, я уже и так съела больше половины.

– Но они же твои любимые!

Марио тяжело вздыхает и снова открывает коробку, на этот раз аккуратно выбирая оттуда палочкой для коктейля только зеленое печенье.

– Я это делаю только ради вас.

Может, дело в выпивке, но я вдруг замечаю, что Марио сильно похож на актера Жана Рено.

– Из «Леона»? – спрашивает он с довольным видом. – Он очень… мужественный, да?

– Да, – говорю я громко. «И носатый», – добавляю про себя.

Подходит официант с серебряным подносом, извиняется, что прервал нас, и заказывает:

– «Кампари» для номера 115.

– Она говорит, я похож на кинозвезду! – говорит Марио официанту по-итальянски, наливая напиток в бокал. Официант окидывает меня взглядом.

– Если тебя клонировать, Марио, все женщины на свете будут счастливы.

– Ой, нам пора – я заказала столик на восемь тридцать, – мы уже почти опаздываем! – ахает мама, допивая свой коктейль одним глотком.

– Вы не едите здесь, в отеле? – огорчается Марио.

– Мы сегодня ужинаем в «Ристоранте Фаральони», – говорит мама.

– Увидимся позже? – Марио почти бегом догоняет нас и трясет меня за плечо. – Я заканчиваю в полночь. Я устрою тебе экскурсию по острову, да?

– Э… я… м-м… – мнусь я.

– Очень милая прогулка, я знаю место…

– В очередь, Марио, – вмешивается мама. – Сегодня я ее персональный гид!

Никогда на меня не было такого спроса.

Неизведанным путем мы выходим из отеля, и я благодарю маму за то, что она вмешалась в разговор с Марио.

– Я не знала, что сказать, – меня уже давно никуда не приглашали.

– Я знала, что порочная сущность женщин семьи Риз рано или поздно проснется в тебе! – смеется она.

– Уверена, ты хотела сказать комплимент, – говорю я.

– Конечно! – отвечает мама, хватая меня за руку. – Смотри, я хотела показать тебе вот это…

Мы останавливаемся у витрины магазинчика и взираем на мириады серебряных цилиндров, трубочек и стеклянных бутыльков, расставленные вдоль стен.

– Вдохни! – инструктирует мама. – Что ты чувствуешь?

– Лимон, – начинаю я.

– Конечно, это же Капри.

– Апельсин, персик…

– Да… – подбадривает она.

Я задумываюсь на секунду.

– Сандаловое дерево?

– У тебя всегда было хорошее обоняние, – смеется мама и щиплет меня за нос. – А цветы можешь назвать?

– Ландыш и… – Я еще раз вдыхаю. – Определенно жасмин!

– Очень хорошо.

– Это парфюмерная лавка?

– Не просто парфюмерная лавка, это та самая «Картузиа»! – торжественно говорит мама. – Легенда гласит, что в тысяча триста восьмидесятом году королева Джованна д’Анджио посетила монастырь Святого Иакова…

– Вон тот? – спрашиваю я, показывая в сторону отеля.

– Тот самый! – кивает она и продолжает: – Отец настоятель хотел, чтобы королева почувствовала, что она здесь дорогая гостья, поэтому он собрал самые прекрасные цветы острова и сделал для нее букет. Воду не меняли три дня, а потом, когда цветы выбросили, он заметил, что вода приобрела притягательный аромат. Он отнес эту воду к отцу алхимику – и это были первые на Капри духи.

– Какая прелесть, – говорю я, хотя сомневаюсь, что мне бы захотелось разливать во флаконы какую-нибудь воду из-под цветов. По крайней мере, тех, что мне в жизни попадались.

– Твой дедушка пользовался мужскими духами, – улыбается мама. – Я покупала их ему на каждый день рождения. Их делали из дикой малины и корабельного дуба. В тот день, когда мы с бабушкой Кармелой уехали, я вылила немного его духов на манжет моего кардигана, чтобы вдыхать это запах и думать об отце. – Голос у нее дрожит.

– Это тот маленький синий шерстяной кардиган, который висит в шкафу? – спрашиваю я.

Она кивает.

А я все понять не могла. Он не подходил ни к одной из ее вещей, но пережил все переезды и весенние уборки.

– Ужасно есть хочу, а ты? – спрашивает мама, чтобы сменить тему.

Удивительно, но из «Ристоранте Фаральони» не открывается вид на знаменитые скалы, однако он находится на дороге к ним. А еще на Виа Камерелле находятся самые эксклюзивные магазины – «Гермес», «Тодс», «Альберта Ферретти» и тому подобные, и клиентура у ресторана соответствующая. Втайне мне нравится, что, когда моей маме приходится соперничать с наследницами и моделями, она все равно притягивает взгляды, входя в комнату.

– А! Buona sera, signoras! – Официанты чуть ли не на головы друг другу наступают, стараясь заманить ее на свою территорию. Победителем выходит приятный малый по имени Массимо, он с шиком размещает нас в одном из отдельных шатров на улице.

Массимо ставит на стол небольшую вазу с цветами и улыбается:

– Из моего сада.

Мы смеемся – как же! А потом я замечаю, что на других столиках цветов нет… Он бы очень понравился Клео, думаю я, наблюдая, как официант, огибая на бегу аквариум с лобстерами, несется на кухню: милый, чуть неуклюжий щенок с телом атлета.

Мы заказываем бутылку розового вина «Лакрима Кристи», что переводится как «Слеза Христова». Это не только самое поэтическое название во всей карте вин, но оно еще и производится из винограда, который выращивают здесь, на склонах Везувия. Здорово! Бледно-розовая лава крепка на вкус, и по шкале опьянения мы мгновенно взлетаем еще на пару делений вверх. Это неплохо, потому что Массимо подливает буквально по капле. (Мне кажется, это уловка – чтобы почаще подходить к нашему столику.) Один за другим возникают официанты и высказывают свое почтение, – осмелев после выпитого, я рискую улыбаться им в ответ. Такое впечатление, что мамина кокетливость заразна. Сначала мне не по себе, однако потом меня охватывает странное, но приятное волнение.

Мама шестым чувством улавливает мое настроение.

– Может быть, тебе стоит поймать Марио на слове и пойти с ним погулять по острову! – подмигивает она.

– Смеешься? А сама ты пошла бы гулять с ним вот так – один на один?

Глупый вопрос. Но я начинаю думать, что, возможно, дело не столько в ее взбалмошности и привлекательности, сколько в уверенности – мама точно знает, что справилась бы с Марио, если бы тот попытался распустить руки. Хотела бы я понять, как можно иметь столько дерзости, чтобы сказать «нет» с достоинством и затем потребовать уважения к себе, не теряя при этом притягательности. Тут нужна определенная сноровка. Если бы я оказалась в уединенном живописном уголке с кем-нибудь столь же приставучим, как Марио, я бы пришла в ужас. Он бы непременно предпринял попытку пересечь границу дозволенного, не дав мне времени проверить его паспорт, визу и таможенную декларацию. Я в таких ситуациях совершенно теряюсь и свожу все к шуточкам.

– Вы готовы сделать заказ? – обходительно улыбается Массимо, хотя в действительности он спрашивает уже в третий раз.

– Простите, – извиняется мама, взмахивая в его сторону яркими ресницами. – Мы все время отвлекаемся.

Я сосредоточенно разглядываю меню. Никак не могу решить – вермишель или паста с трюфелями? Мне нужна Клео, она задала бы правильные вопросы и помогла бы мне определиться. Я тянусь за своим бокалом и вижу, что мама игриво меня рассматривает.

– Пища для размышлений! – выдает она и, недоговорив, начинает смеяться.

Я радостно фыркаю, и розовое вино течет у меня по подбородку. Мама громко хрюкает от смеха – я никогда не слышала от нее ничего менее элегантного, меня трясет – я безуспешно пытаюсь сдержать хохот.

Наконец мы немного успокаиваемся и пытаемся отдышаться – лица у нас пунцовые, и по щекам текут слезы.

– Все хорошо? – спрашивает Массимо, терпеливо пережидая истерию с едва заметной улыбкой. – Воды?

– Никакой воды! – возмущаемся мы. – Еще вина!

Массимо сияет от удовольствия и в мгновение ока возникает рядом со второй бутылкой.

– Мы готовы заказывать! – объявляю я.

Мама берет себя в руки.

– Для начала я хотела бы ризотто с грибами и моллюсками, а потом – рыбу-монаха.

– Я тоже, – решила я.

Мне было немного странно и непривычно в чем-то согласиться с мамой.

– Bellissima![40] – Массимо ухмыляется, как ненормальный.

Мама взволнованно рассуждает о том, как мы завтра пойдем смотреть магазин, при этом я замечаю, что за соседним столом пожилой глава компании из двенадцати человек пристально нас разглядывает. Наверное, мы слишком шумим. Интересно, он считает нас невоспитанными? Его возможное неодобрение опять вызывает у меня приступ смеха, мама, глядя на меня, не удерживается, и вот мы уже снова оглушительно хохочем. Посреди веселья пожилой наблюдатель вдруг появляется около нашего столика и громогласно объявляет:

– Я только хотел сказать, что вы – великолепны!

Потом он нам обеим целует руку. Обеим!

Меня охватывает настоящая эйфория. Сегодня я ровня моей маме, а это для меня – недосягаемая высота. Я чувствую себя почти богиней. Может, мне предстоит не такая уж и неприятная неделя?

Когда подходит время десерта, мы уже купаемся в волнах всеобщего внимания. Мы заказываем профитроли, и, как только съедена последняя капля шоколадного соуса, Массимо приносит нам тирамису – за счет заведения. Потом следует «la torta Capresa» – сухой миндальный кекс. Когда на тележке с десертами уже ничего не остается, Массимо начинает потчевать нас лимончелло – бледно-желтым ликером, который местные жители пытаются выдать за деликатес. Могу поклясться, что это просто жидкость для чистки кафеля и нержавеющей стали с лимонной отдушкой.

– Как ты можешь это пить? – Я морщусь, придумывая, как бы избавиться от очередной порции.

– Всегда хотела попробовать, – признается мама, завладевая моим бокалом. – В свое время я была слишком мала, так что сейчас должна отыграться.

Когда мы спрашиваем счет, его нам лично приносит хозяин ресторана. Он представляется как Джулиани и благодарит нас за посещение.

– Ничего не понимаю! Почему они обращаются с нами, как со знаменитостями, хотя прекрасно видят, что мы совершенно обычные люди? – спрашиваю я маму.

Она радостно пожимаем плечами.

– Я думаю, это из-за того, что все остальные пришли парами…

– И только мы – сами по себе? Боже! И все дела?

– Вообще-то я думаю, что сегодня – просто волшебный вечер.

И тут, будто в подтверждение маминых слов, единственный официант, который все время оставался глух к нашему очарованию, незаметно подходит к нам, наклоняется над свечкой и с невероятно сексуальным итальянским акцентом говорит (а пламя подрагивает в такт его словам):

– Вы не женщины, вы – рай земной!

Мы с мамой не верим собственным ушам. Может, лимончелло и крепкая штука, но комплименты кружат голову не в пример сильнее.

Я запомню этот вечер на всю жизнь.

– Пойдем, я покажу тебе Пьяццетту! – говорит мама. При этом она несколько нетвердо поднимается на ноги, но множество рук тут же тянутся отодвинуть для нее стул. – Лучше всего, конечно, отправиться туда ранним вечером – тогда это настоящий подиум, но и сейчас там будет на что посмотреть, – обещает мама.

Мы идем по улице, она держит меня под руку, и, представьте, я не против. По-моему, это прорыв. Прежде, находясь рядом с ней, я никогда не чувствовала такой близости. Не знаю, может, ей вскружили голову детские воспоминания или Марио что-то тайком подмешал в коктейль «Ким», только она порядком пьяна.

– Вот и пришли – перед тобой всемирно известная гостиная под открытым небом!

Мама сияет, мы идем с ней по булыжной мостовой в небольшой внутренний дворик, заставленный столиками и стульями с плетеными спинками. Я глазам не верю – кажется, что все присутствующие сговорились. Такое впечатление, будто каждой паре или семье дали выбрать какой-нибудь один оттенок – нежно-карамельный, серебристо-абрикосовый, белоснежный – и они выкрасили в него все свои вещи. Получается безупречное сочетание – на всей площади не найдется ни одной распущенной нитки и ни одного неотполированного ногтя. Мне никогда раньше не приходилось чувствовать себя без драгоценных украшений чуть ли не голой.

– Смотри, свободный столик, – предлагаю я, ныряя под навес бара «Тиберио».

– Погоди… – Мама сканирует взглядом столики конкурирующих баров.

– Или одни бары моднее других? – подначиваю я, оглядываясь, не затевается ли поблизости кровавая драка между бандами «Гуччи» и полицейскими от «Дольче и Габбана» – ремни намотаны на руку и все такое…

– Я просто ищу… Вот он! – обрадованно говорит мама.

Я смотрю туда, куда устремлен ее сияющий взгляд. Передо мной море чашечек с капучино и – конечно! – Платиновый Блондин!

Он церемонно кланяется моей матери и жестом приглашает нас подойти. Подумать только, рядом с ним – два свободных стула!

Мое пьяное добродушие испаряется в один момент. Остается только одна мысль: «Моего общества ей всегда недостаточно. Всегда».