Читать книгу Красная луна - Бенджамин Перси - Страница 1

Часть первая
Глава 1

Оглавление

Сон не идет. Всю ночь Патрик Гэмбл лежит на кровати с закрытыми глазами, но даже сквозь сомкнутые веки различает, как сменяются на часах красные цифры: два, три тридцать, четыре десять… И вот наконец четыре тридцать. Будильник не успевает прозвонить – Патрик уже на ногах. Щелкает выключатель. Рядом с постелью стопкой сложена его одежда: синие джинсы и черная футболка. Все готово, настал момент, которого он с таким содроганием ждал последние два месяца. Патрик одевается, бредет в ванную, принимает душ, чистит зубы мятной пастой и смазывает подмышки дезодорантом. Потом возвращается в комнату, кидает туалетные принадлежности в разинувший пасть чемодан.

И замирает над ним, словно ждет чего-то, словно достаточно только очень сильно захотеть – и желаемое сбудется. Но последняя надежда тает: Патрик затылком чувствует взгляд появившегося в дверях отца и оборачивается.

– Пора, сынок.

Нет, он не заплачет. Это отец его научил. Если уж станет совсем невмоготу, плакать надо тайком, чтобы никто не видел твоих слез. Патрик застегивает молнию на куртке и поднимает чемодан. Из зеркала на дверце шкафа на него смотрит собственное отражение: на верхней губе прорезалась щетина, глаза от бессонницы красные, как у кролика. Он отворачивается и молча спускается в гостиную.

Возле дома стоит заведенный грузовик. Аромат сосен смешивается с запахами выхлопных газов. Вот-вот на темном небе появится солнце, но пока на горизонте лишь едва заметное свечение, ложный рассвет. Колесики чемодана увязают на гравийной дорожке, и Патрику приходится тянуть его обеими руками. Отец хочет помочь, но он резко отвечает: «Не надо» – и сам закидывает чемодан в кузов.

– Не сердись! – Слова отца повисают в воздухе, и Патрик с лязгом захлопывает задний борт грузовика.

На сиденье лежит завернутый в салфетку бутерброд с арахисовым маслом, но желудок у Патрика сжался в болезненный комок, о еде даже думать не хочется.

Грузовик едет по обсаженной деревьями гравийной дорожке, и в свете фар на стволах пляшут длинные тени. На проселочной дороге ни души, но вот они уже выехали на шоссе и нырнули в поток автомобилей. Теперь на юг, в сторону Сан-Франциско. Половина неба усыпана звездами, а другую половину закрывают клубящиеся черные тучи, которые время от времени прошивает золотая проволочка молнии.

Отец выражает надежду, что погода наладится и самолет взлетит без проблем. Патрик соглашается.

– Ты записал номер Нила? – спрашивает отец.

– Записал.

– На тот случай, если вдруг мамы дома не будет или же возникнут какие-нибудь проблемы.

– Да, папа, я понял.

– Вообще-то, вряд ли, но мало ли что – а до Нила ехать всего три часа.

– Угу.

Небо из черного становится лиловым, солнце, звезды и тучи устроили там настоящую битву. Патрику приходит в голову, что именно так все и обстоит в жизни: океан, лес, пустыня, город, облака, туман, солнце – они существуют по отдельности и в то же время постоянно находятся в противоборстве, множество миров сталкиваются друг с другом.

Через полчаса над горизонтом появляется огненный шар, на который больно смотреть. Отец изо всех сил сжимает руль, словно боится, что если отпустит его, то машина сломается. До самого аэропорта оба молчат, им нечего больше сказать, все уже давно сказано. Патрик не хочет никуда ехать, но кого интересуют его желания – он должен. Как и его отец, который всю свою жизнь делает то, что должен.


На небе клубятся тучи. Накрапывает дождь. Пронзительно кричат чайки. Вокруг залива стеной встал туман. Вдалеке в дымке смутно темнеют холмы, с шоссе доносится приглушенный гул. Автомобили съезжают с основной трассы на дорожки, ведущие к долгосрочным парковкам, стоянкам прокатных автомобилей, терминалам международного аэропорта Сан-Франциско. Вот черный седан с серебристым радиатором направился вниз, в подземный тоннель, к залу прибытия. Другие машины останавливаются у края тротуара, их водители открывают багажники, включают сигнализацию. Но седан едет дальше, мимо всеобщей суеты, сворачивает за угол, туда, где тоннель чуть изгибается между бетонными стенами, и притормаживает. Открывается дверь, и из автомобиля выходит мужчина с кейсом. Он не прощается с водителем и не оглядывается.

Через минуту мужчина уже входит в здание аэропорта, на его губах играет улыбка. Типичный бизнесмен, предвкушающий выгодную сделку. Черный кожаный кейс с серебряными застежками, начищенные до блеска остроносые ботинки, тщательно выглаженный темно-серый костюм, накрахмаленная белая рубашка, красный галстук. Напомаженные волосы зачесаны набок; они с проседью и от этого кажутся присыпанными золой. На первый взгляд самый обычный мужчина, который ничем не отличается от сотен других пассажиров, оказавшихся здесь этим утром. Весьма заурядная внешность – человек из толпы.

Но если присмотреться, можно заметить слишком бледные щеки и покрасневшую шею, усыпанную язвочками: мужчина этот явно раньше носил бороду и сбрил ее накануне ночью. Еще можно заметить, как побелели костяшки пальцев, сжимающих ручку кейса. Чуть красные от недосыпа глаза, плотно сжатые челюсти, вздувшиеся желваки.

Но в аэропорту царит обычная суматоха, и никто ничего не замечает: ни охранники, ни стюардессы, ни пассажиры. Шум, толкотня, настоящий карнавал звуков и лиц. Над входом подмигивает датчик, и стеклянные двери распахивают пасть. Мужчина входит в отделение выдачи багажа. Вот стайка японских туристов в кислотно-зеленых спортивных костюмах. Вот толстяк, едва уместившийся в кресло-каталку. Вот усталые родители с огромными рюкзаками волокут за собой раскрасневшихся отпрысков. Вот какой-то человек в кроссовках на липучках и серой ветровке запрокинул голову и, глядя на ворону, примостившуюся на белой металлической балке, удивленно спрашивает: «А это еще здесь откуда?»

Мужчина протискивается сквозь толпу, поднимается по эскалатору, проходит мимо касс прямо к пункту досмотра. Идет он быстрым уверенным шагом, но глаза его лихорадочно бегают по сторонам. Из нагрудного кармана темно-серого костюма торчит краешек распечатанного накануне посадочного талона, его можно принять за каемку носового платка. Мужчина дотрагивается до кармана: проверяет, на месте ли билет.

Бритоголовый охранник, почти не глядя на пассажира, быстро проводит лучом специального синего фонарика по удостоверению личности и подписывает посадочный талон:

– Все в порядке.

– Спасибо.

Длинная очередь движется сквозь лабиринт из черных заградительных шнуров. Оказавшись под рамкой металлоискателя, мужчина закрывает глаза и задерживает дыхание. Охранник машет рукой:

– Проходите, все в порядке.

Через мгновение аппарат для досмотра багажа выплевывает пластиковый ящик с остроносыми ботинками, кейсом, бумажником и серебряными часами. Перед тем как вновь застегнуть ремешок на запястье, мужчина внимательно смотрит на циферблат. До начала посадки еще сорок минут.

Сегодня он не позавтракал, и желудок болезненно сжимается. Из ближайшей забегаловки доносится восхитительный запах сосисок и яичницы. Устоять невозможно. Внутри у него все буквально переворачивается от голода. Мужчина заказывает сэндвич и нервно расхаживает из стороны в сторону в ожидании, пока его приготовят. Наконец официант выкрикивает номер его заказа, он забирает со стойки бумажный пакет, рвет его и, чуть ли не задыхаясь от нетерпения, запихивает в рот содержимое. Слизывает остатки жира с обертки, сминает ее и выкидывает в урну. Облизывает пальцы. Вытирает руку о брючину, отчего на темной ткани остается лоснящийся след. Но мужчина не замечает этого, он оглядывается вокруг: не обратил ли кто на него внимания. И кое-кто действительно обратил. Рядом в кресле-каталке сидит старушка со сморщенным, словно высушенное яблоко, лицом; ее волосы напоминают пух одуванчика. Рот старой дамы разинут от изумления, видны пожелтевшие зубы.

– Надо же, как вы проголодались!

Мужчина отправляется к посадочным воротам и замирает возле испещренного дождевыми каплями окна. Сквозь свое призрачное отражение разглядывает самолет. Внизу, разбрызгивая воду на асфальте, разъезжают туда-сюда заправщики и тележки с багажом, небо в лужах то и дело покрывается рябью. У работников аэропорта поверх дождевиков надеты яркие оранжево-зеленые жилеты со светоотражателями. Чемоданы кидают на конвейер и отправляют наверх, в обнажившееся нутро самолета. Вдалеке по взлетной полосе мчится ДС-10, похожий на гигантскую пулю: все быстрее и быстрее; вот его нос задирается, огромная машина отрывается от взлетно-посадочной полосы и взмывает вверх. Через мгновение самолета уже нет – он исчез среди туч.

Мужчина то и дело сверяется с часами. Галстук сдавливает шею. В костюме жарко. Хочется снять пиджак, но рубашка липнет к телу: ткань наверняка покрылась влажными пятнами и насквозь промокла на спине. Пот катится с него градом. Мужчина промокает лоб посадочным талоном, и чернила на белой бумаге чуть расплываются.

Сотрудница аэропорта проходит за стойку и объявляет по громкой связи номер рейса и пункт назначения: триста семьдесят третий, до Орегона. Ее равнодушный механический голос словно бы доносится из жестяной банки: «На посадку приглашаются пассажиры первого класса и держатели специальных карт». Мужчина снова смотрит на часы и уже в сотый раз за утро проверяет, на месте ли посадочный талон. Вылет через двадцать минут, он в группе номер два. Как же трудно стоять на месте.

Еще несколько минут. Может, подойти к стойке и смешаться с группой людей, ожидающих посадки? Но все эти тела, тепло, запахи… Нет, лучше остаться возле окна.

Теперь просят пройти на посадку пассажиров с детьми и инвалидов. Потом группу номер один. И наконец, группу номер два. Мужчина спешит к воротам. Но там столько народу, столько чемоданов, что сразу и не разберешь, кто садится в самолет, а кто только ждет своей очереди. Все толкутся на месте, настоящая стена из мяса. Хочется раскидать их в стороны, швырнуть в них что-нибудь, но он берет себя в руки, выравнивает дыхание, обходит толпу и находит конец очереди. Пассажиры суетятся, протягивают девушке в форме посадочные талоны, а та сканирует штрихкоды, улыбается равнодушной улыбкой и все повторяет: «Спасибо, спасибо, спасибо».

Только сейчас он замечает полицейских: те стоят прямо у входа в телетрап и внимательно изучают пассажиров. Мужчина и женщина, оба широкоплечие и мощные, объемистые животы выпирают из форменных курток. Ясное дело, его поджидают, кого же еще. Вот сейчас копы набросятся на него, повалят на пол, защелкнут наручники. До стойки осталось всего несколько шагов, но полицейские вдруг подходят к женщине в мягкой шляпе и длинном цветастом платье. Извиняются: мол, осуществляется выборочная проверка пассажиров. «Это для вашей же безопасности».

Он улыбается и протягивает девушке в форме посадочный талон.

– Спасибо.

– Вам спасибо.

Очередь изгибается. Пассажиры неспешно заходят в распахнутый зев телетрапа. Они синхронно клонятся в сторону: у каждого на плече болтается сумка с ноутбуком. Сквозь щели задувает холодный влажный ветер. Мужчина в своей пропитанной путом одежде вздрагивает от холода.

– Боитесь летать? – спрашивает кто-то у него за спиной.

Низенький, приземистый незнакомец с козлиной бородкой, на бейсболке и ветровке – оранжево-черная эмблема Орегонского университета.

– Чуть-чуть.

Телетрап загибается влево, вот уже и люк самолета. Возле кухонного отсека, у самого входа, стоит стюардесса и улыбается ярко накрашенными губами:

– Мы рады видеть вас на борту.

Он проходит мимо вместе с другими пассажирами, чуть спотыкаясь, ковыляет по проходу через притихший салон первого класса. Те, кто уже успел разместиться, с шелестом разворачивают газеты. Верхние отделения для багажа раскрыты – раззявленные рты, готовые поглотить сумочки, сумки и кейсы. Люди забрасывают наверх вещи и рассаживаются.

Ему кейс не понадобится. Там только пара ручек да вчерашняя газета. Мужчина убирает его наверх и усаживается. Место 13 «А». Он поднимает шторку на иллюминаторе и смотрит на здание аэропорта, но тут кто-то плюхается в соседнее кресло. Давешний незнакомец с козлиной бородкой.

– Это снова я.

Он ничего не отвечает, лишь защелкивает пряжку и подтягивает ремень безопасности. Опять выглядывает в окно, смотрит на лужи на асфальте, на грузчиков, кидающих последние чемоданы на ленту конвейера. Хорошо бы человек с козлиной бородкой помолчал.

Увы, напрасные надежды. Его сосед не прочь поболтать.

– Куда направляетесь?

– В Портленд.

– Ну да, конечно. Мы все туда летим. Просто хотел спросить, там ли у вас конец пути.

– Конец пути? – Мужчине трудно выговаривать слова, беседа отвлекает его и кажется неуместной. Мысли его далеко, он уже прыгнул на двадцать минут вперед, опередив взлетающий самолет. – Да, там.

– Портленд, город роз. – Бородач растягивает слово: «ро-о-оз». – Вы сами оттуда?

– Нет.

– И я нет. Я из Сейлема.

Назойливый собеседник принимается насвистывать песенку, но быстро замолкает, вытаскивает из кармана на спинке кресла журнал, листает его и сообщает:

– Да, кстати, меня зовут Трой.

В проходе толпятся пассажиры. За окном самолеты плавно опускаются на землю с низкого серого неба и взмывают ввысь. Вот один исчез в облаках, а вот появился другой: они словно морские птицы в погоне за добычей. Хвосты у них красные, лиловые и синие. Взвизгивают тормоза.

Наконец люк закрывается. От перепада давления у мужчины закладывает уши. Стюардесса по громкой связи приветствует всех, торопливо рассказывает о маршруте и переходит на плавный певучий тон: «Пристегните, пожалуйста, ремни и прослушайте правила поведения на борту». Он не обращает внимания на ее оживленное щебетание. Шипят вентиляторы. Ворчат двигатели. Самолет отъезжает от терминала, несколько раз разворачивается и подкатывает к взлетной полосе. Командир отрывисто рявкает в микрофон: «Экипажу приготовиться к взлету».

Машина устремляется вперед, набирает скорость. Дождевые капли тоненькими дрожащими росчерками размазываются по стеклу иллюминатора. Рычат двигатели. Самолет отрывается от земли. В первый момент пассажиров вжимает в кресла, но мужчина чувствует себя невесомым, испытывает мощный прилив энергии. Внизу в тумане остался город. «Наверное, – думает он, – сейчас люди поднимают головы и провожают нас взглядами». Люди в машинах, люди на шоссе. Гадают, куда направляется самолет, кто на борту, какие приключения ожидают пассажиров. А он один-единственный знает ответ, и от этого его охватывает головокружительное ощущение всемогущества.

Трой наклоняется ближе, их плечи соприкасаются.

– Да не волнуйтесь вы так. Летать совсем не страшно. Я вот, например, постоянно летаю туда-сюда.

Только сейчас мужчина замечает, что судорожно и громко дышит. Он с клацаньем захлопывает рот и моргает.

– Ничего, все в порядке.

– Если верить статистике, – не унимается Трой, – почти все авиакатастрофы… я об этом где-то читал… Точно. Или про это по телевизору говорили? Ну, не важно… Так вот, почти все авиакатастрофы происходят во время посадки или взлета. Сейчас мы взлетаем, а когда наберем нужную высоту, то эта дама, ну, в смысле стюардесса, объявит по громкой связи: мол, теперь можно пользоваться компьютерами и другими устройствами. И будет такой «дзинь»! – На слове «дзинь» ладонь Троя раскрывается, словно бутон цветка. – И тогда вы поймете: все в порядке, опасность миновала. Ну, если верить статистике.

На протяжении следующих нескольких минут мужчина, уткнувшись в иллюминатор, смотрит на проплывающие мимо облака. Потом откуда-то сверху раздается тихий звон.

– Вот! – восклицает Трой. – Все в порядке!

Снова оживает громкая связь. Стюардесса сообщает, что теперь можно пользоваться электронными устройствами. Однако в ближайшие полчаса самолету придется пройти через зону турбулентности. «Так что, пожалуйста, не расстегивайте ремни безопасности и по возможности оставайтесь на своих местах».

Самолет трясет. Или это его трясет? Мужчину слегка колотит, будто душа вот-вот выскочит из тела. Сердце бешено стучит. Он дышит прерывисто и с трудом. Трой что-то говорит, его губы шевелятся, но мужчина ничего не слышит.

Он расстегивает ремень безопасности, и пряжка щелкает, словно нож с выкидным лезвием.


Зря Патрик взял в аэропорту большую кока-колу. Но ведь надо было как-то бороться с сонливостью, а кофе он не пьет. Кофе на вкус ужасно гадкий. А большая кола стоила всего на десять центов дороже средней. Так что он подумал: какого черта. Такое уж паршивое сегодня выдалось утро. Сплошное «какого черта». Отец бросает сына, бросает работу в «Энкор стим» и отправляется на войну, его срочно мобилизовали. А Патрик бросает отца, бросает Калифорнию, друзей, школу, бросает все, из чего состоит его жизнь, из чего состоит он сам. Так и хочется разбить кулаком окно, что-нибудь поджечь, врезаться на машине в кирпичную стену, но нужно оставаться спокойным. Нужно просто сказать себе: какого черта. Ведь он обещал отцу.

«Патрик, я все прекрасно понимаю. Я и сам не хочу никуда уезжать. И ты тоже не хочешь ехать. Но нам придется. Это же всего на один только год. Представь, что едешь на каникулы. Заодно и маму получше узнаешь».

Целый год. Именно столько отцу предстоит там прослужить. А Патрику придется смириться и терпеть.

А теперь ему приспичило в туалет. Сидит он возле окна, а рядом две женщины, и перед каждой на столике раскрытый ноутбук. Так что просто протиснуться мимо не выйдет. Надо просить женщин, чтобы встали и выпустили его. Настоящее представление, все пассажиры вылупятся на Патрика и смекнут: «Вот этому пацану приспичило в туалет». И будут думать об этом, когда он закроет дверцу пропахшей моющим средством уборной, расстегнет непослушную молнию, держась за стенки, чтобы не упасть в трясущейся кабинке. Может, он дотерпит? Но с другой стороны, до Портленда еще целых два часа, а мочевой пузырь так раздулся, того и гляди лопнет. Патрик уже почти решился вежливо дотронуться до запястья соседки. И тут вдруг через два ряда от них стремительно встает мужчина в темно-сером костюме.

Лицо у него бледное и потное. Он весь едва заметно дергается, тело незнакомца будто вибрирует. На лоб из зачесанной набок челки выбилось несколько непослушных седых прядей. Может, его укачало? Плохо переносит турбулентность? Мужчина ковыляет по проходу и захлопывает за собой дверцу туалета.

Патрик чертыхается сквозь зубы. Теперь придется ждать, да еще вдобавок этот тип все там заблюет, запачкает зеркало и дверную ручку. Проходит три минуты. За это время Гэмбл трижды оборачивается и проверяет, не освободилась ли уборная. Хоть бы дверь уже поскорее открылась. Но каждый раз Патрик замечает все новых людей, становящихся в очередь. Все они с насупившимися лицами ждут в проходе, сложив руки на груди. Видимо, и ему тоже надо туда встать.

Патрик отстегивает ремень и открывает рот, чтобы обратиться к соседке. Но тут из хвостовой части самолета внезапно доносится громкое рычание. Какой странный звук, абсолютно не похожий ни на гул двигателей, ни на голоса пассажиров. Уж не случилось ли чего-нибудь с самолетом? Патрик вспоминает, как в новостях рассказывали про проблемы в авиации: во многих авиакомпаниях пренебрегают регулярными техосмотрами, а некоторым машинам вообще не следует подниматься в воздух. Может быть, из-за турбулентности разболтались крепления, на которых держится хвост?

Снова рычание – протяжный горловой звук, явно не механический шум, больше похоже на какое-то животное. Разговоры в салоне смолкли, слышен лишь скрип кресел – обеспокоенные пассажиры оборачиваются.

Дверь уборной распахивается.

Сначала погибает лысый мужчина в футболке худи с эмблемой в виде футбольного кубка: именно он стоял первым в очереди. Дверь отбрасывает его назад. Падать некуда – места слишком мало, и он упирается спиной в стенку. А из туалета вырывается нечто, неясный серый призрак. Мелькают когти, покрытое шерстью тело с вздувшимися мышцами. Крик лысого мужчины смолкает, когда тварь выбрасывает вперед руку. Или лапу? На горле несчастного словно бы распахивается второй раззявленный рот, он пытается зажать рану руками, каким-то образом остановить кровь. Но кровь брызжет между пальцами. Тишина сменяется воплями, звук нарастает и падает, как вой сирены.

Тварь устремляется вперед по проходу.

Патрику невольно вспоминается опоссум, которого как-то поймал отец. Они живут на маленькой ферме неподалеку от Сан-Франциско, рядом с Догтауном. Пол-акра грядок, засаженных морковкой и помидорами, кусты малины, три козы, пчелиные ульи и курятник. Однажды ночью суматошно закудахтали куры, и отец бросился во двор, освещая дорогу фонариком, но нашел лишь кучу перьев, осколки скорлупы и полумертвую наседку с оторванным крылом и перекушенным горлом. Они поставили капкан (клетку с дверью на пружине) и положили приманку (вареные яйца и переспелые бананы). Следующей же ночью опоссум попался. Зверь метался в клетке, шипел, бросался на прутья и грыз их острыми, как иглы, зубами. Учитель естествознания как-то сказал им, что животные чувствуют иначе, чем люди. Но в тот момент Патрик понял: учитель ошибается. Опоссум чувствовал в точности как человек. Он испытывал гнев и ненависть и хотел убить их за то, что с ним сотворили. Патрик знал: опасности нет, клетка выдержит, а отец сейчас принесет ружье и пристрелит хищника. Но все равно старался держаться от капкана подальше и вздрагивал всякий раз, когда животное бросалось на прутья.

Конечно, Гэмбл знает, что это за тварь. Это волк-оборотень, или ликан. Сотни раз он слышал о ликанах, читал про них в книгах, газетах и учебниках, видел их в кино и по телевизору. Но ни разу не встречал оборотней в реальной жизни. Ведь трансформация строго запрещена.

Ликан перемещается так стремительно, что движения его почти неразличимы. Вроде бы похож на человека, только весь покрыт серой шерстью, точь-в-точь как тот опоссум. Мелькают клыки. Из распоротого кресла вываливается клок пористого пластика, похожего на белый жир. Кровь живописно брызжет на иллюминаторы, капает с потолка. Тварь передвигается то на двух, то на четырех конечностях. Спина чуть согнута. Вместо лица – тупорылая морда. Изогнутые острые зубы напоминают костлявые пальцы: не оскал, а кулак скелета. Ручищи жадно тянутся вперед, длинные когти рассекают воздух. Вот лицо молодой пассажирки рвется на части, словно маска. Вот из чьего-то живота вылезают кишки. Вот чье-то горло расцветает жутким кровавым поцелуем. Вот маленький мальчик взлетает в воздух и ударяется о стену.

Самолет содрогается. Командир экипажа что-то кричит по громкой связи, но слов не разобрать, их заглушают вопли. Кто-то рыдает. Кто-то молится. Некоторые пассажиры вылезли из кресел, сгрудились в передней части салона и молотят руками и ногами в дверь кабины пилотов, в отчаянии бьются в нее плечами: они так хотят попасть внутрь, спрятаться от приближающегося к ним по проходу ужаса.

Патрик вспоминает, как недавно сидел перед телевизором, бесцельно переключал каналы и наткнулся на какое-то ток-шоу: выступал немолодой мужчина с ежиком седых волос и совершенно детским круглым лицом. Уставившись прямо в камеру, он говорил о ликанах, об акциях протеста в Вашингтоне и о положении в Республике: «Черт с ним, с равноправием. Никто не посмеет заявить, что у меня и у моей собаки равные права. И ответственность за это несу не я, а природа».

Отец тогда взял пульт и выключил телевизор.

– От разглагольствований этого субъекта у меня пропал аппетит, – сказал он, ковыряя вилкой спагетти и размазывая по тарелке красный соус.

Лицо у него было бледное и опухшее: накануне ему сделали кучу прививок. В случае укуса вакцина должна задержать распространение инфекции. Отъезд планировался уже через несколько дней. Калифорнийский отряд, инженерная бригада номер двести тридцать пять, сначала отправится в Петалуму и будет целую неделю усиленно заниматься подготовкой, а потом полетит в Республику. Основная задача – расчищать дороги и обезвреживать мины. В последнее время там обнаруживают все больше самодельных взрывных устройств, все чаще натыкаются на засады, в Республике постоянно завязываются перестрелки. Ликаны сражаются при помощи ружей и когтей, они не желают терпеть американцев на своей земле, хотят, чтобы военные покинули их страну. Битком набитый зеленый рюкзак отца стоял в коридоре, и Патрику при виде него представлялся гигантский желудок, который вытащили из убитого на охоте оленя.

Во всем виновата война. Именно из-за нее он оказался здесь, в самолете, и именно из-за нее ликан сейчас разносит этот самолет на куски. Патрик проклинает войну, проклинает ликана, проклинает отца. И в то же время хочет, чтобы тот сейчас оказался здесь. Уж отец бы не испугался, а, сжав кулаки, ринулся вперед. Не описался бы, как Патрик. Кока-кола наконец-то вылилась из него: теплая моча стекает по джинсам, по ногам, прямо в ботинки.

Задняя часть салона вся в крови, брызги ее образуют на стенах замысловатые узоры, напоминающие наскальные рисунки. Повсюду в разных позах раскиданы трупы, этакий сад поверженных статуй. До сих пор соседка Патрика сидела неподвижно и молчала. Страх приковал ее к месту. Ноутбук раскрыт, рука застыла на клавиатуре, пальцы надавили на клавиши, и на экране одна за другой перелистываются страницы, их заполняет одно длинное, нескончаемое слово, которое никто и никогда не прочтет. Ликан приближается, и женщина пытается встать, но не может: мешает пристегнутый ремень. Она, всхлипывая, возится с пряжкой и наконец выбирается в проход. Медлит, возвращается, хватает с откидного столика ноутбук. Зверь бросается вперед, вырывает у женщины из рук компьютер и обрушивает его прямо ей на голову. Раздается глухой стук, вспыхивают искры, на пол дождем сыплются куски пластика. У несчастной на шее теперь ожерелье из проводов, которые изгибаются, словно вены, с одного свисает обломок монитора. Ликан подтягивает жертву ближе, будто хочет обнять, и утыкается треугольной мордой ей в шею.

Внезапно хор воплей прорезает чей-то резкий возглас. Один из стюардов, азиат, спешит по проходу, спотыкаясь о мертвые тела. Он выскочил из кухни в хвосте самолета, в одной руке у него дымящийся кувшин с кофе, а в другой – открывашка с изогнутым серебристым когтем.

Ликан отбрасывает женщину в сторону, а стюард ловко швыряет в него кувшин. Кофе выплескивается и повисает в воздухе длинной коричневой дугой. Патрик не видит, что происходит дальше: на него упал труп соседки. Он только слышит пронзительный визг ликана: твари больно.

Гэмбл ударяется спиной о стену. Труп вдавливает его между сиденьями, прикрывает, будто щит. Запах духов мертвой соседки мешается с запахом крови. Ее тело подрагивает. Что это, конвульсии? Самолет все еще находится в зоне турбулентности, так что нельзя сказать наверняка, но, возможно, она еще жива. Патрик обнимает ее и прижимает к себе. Закрывает глаза, пытается уйти в свою собственную темную вселенную, представить, что он дома, в Калифорнии, скоро его разбудит отец, скажет: подъем. Хорошо бы и уши заткнуть, не слышать воплей, которые не смолкают еще тридцать минут, самые долгие тридцать минут в его жизни.

Красная луна

Подняться наверх