Читать книгу Университет - Бентли Литтл - Страница 12

Внутренний двор кампуса, как и всегда в первые две недели занятий, был заполнен стендами и столами. Светловолосый, коротко подстриженный молодой человек непоколебимо стоял возле стола университетских республиканцев, который был украшен красной, белой и синей гофрированной бумагой и полон идеально ровных пачек профессионально напечатанных буклетов. Члены черного студенческого братства, с деревянными полумесяцами на шеях, сгрудились вокруг зеленого стенда и смеялись какой-то им одним понятной шутке. Бородатый студент, занимавший стенд молодых демократов, весело болтал с девушкой с тяжелой грудью, одетой в топ на бретельках.

Йен всегда любил эти первые несколько недель после начала семестра. Администрация обычно говорила о сотрудниках и студентах как об «университетском сообществе», но для него это сообщество реально существовало только в эти первые недели. Стенды, призывающие студентов вступить в ту или иную организацию, занятая и слегка хаотичная толпа, непрекращающийся гам во внутреннем дворе, характерный для начала семестра, – все это позволяло Йену почувствовать общность окружающих его людей и себя частью этой общности.

Это было приятное чувство.

Он уже опаздывал на свою первую лекцию, но все-таки остановился на минуту перед стелой для объявлений. Четырехсторонняя колонна в центре двора была абсолютно чиста, за исключением одной желтой бумажной листовки – объявления прошлого семестра о сборищах, семинарах, способах заработать деньги и предложения о совместных путешествиях были все убраны, и на чистой пробковой поверхности виднелись лишь следы от степлерных скрепок, кнопок и булавок.

Единственная листовка сообщала о грядущем фестивале фильмов студенческой киноассоциации, и Йен улыбнулся, увидев знакомый логотип. Мог бы и сам догадаться. Брэд Уокер был одним из самых эффективных руководителей студенческих организаций в кампусе. Он мог быть немного занудливым, немного предсказуемым, но как организатор Брэд был воистину велик. После окончания он станет отличным специалистом по связям с общественностью.

Йен взглянул на список фильмов, предлагаемых в этом семестре:

«Дьяволы». Классика.

«Генри: портрет серийного убийцы». Хороший фильм.

«Сало»[24].

«Снафф».

Йен нахмурился.

«Папаша, лишающий невинности».

«Маленькая девочка, большой осел».

Это что, шутка?

Черт побери, это совсем не те фильмы, которые выбрали бы Уокер и его люди. Уокер предпочитает фильмы вроде «Ганди», «Цветы лиловые полей», «Малкольм Х». Серьезный мейнстрим с социальным подтекстом. Еще до того, как он занял свой пост, лет пять назад, была тенденция отказываться от так называемых «культовых» фильмов в пользу «славных» фильмов. Выпущенных к определенным датам. Популярных несколько лет назад, которые до сих пор смотрелись на большом экране лучше, чем на видео.

Маленькая девочка, большой осел?

Здесь что-то не так.

Вокруг него продолжал шуметь кампус, разговоры первокурсников звучали громко, восторженно и были полны энтузиазма, но для Йена смысл дня сменился; его настрой был безнадежно утерян, и даже жизнерадостность толпы, казалось, угасла.

На стеле, рядом с листовкой, кто-то сделал идиотскую надпись карандашом: «Кэтрин Хепбёрн отхлестала его плеткой по заднице!» Что-то в абсолютной неуместности этой надписи расстроило Йена еще больше, поэтому он отошел от стелы и заторопился через толпу в Нельсон-холл.

* * *

Обычно «литературное творчество» было его любимым уроком. Конечно, среди студентов всегда находилось несколько дутых величин – псевдоинтеллектуалов с настолько запутанными концептуальными идеями, что они никогда не смогли бы изложить их на бумаге. Это были люди, которые хотели писать, постоянно об этом говорили, но никогда в реальности не писали. Впрочем, большинство студентов были мотивированными интересными личностями с правильными творческими импульсами.

Однако в этом семестре класс казался сборищем никчемушников.

Конечно, все еще могло измениться – в этом и была одна из прелестей литературного творчества: его непредсказуемость, – но Эмерсон уже попросил каждого студента написать что-то не для обсуждения, а для его собственного понимания преподавателя, чтобы знать, кто чем интересуется, и определить уровень подготовки своих учеников. Все образцы, за одним странным исключением, были или очень плохими, или очень скучными. Апдайк оказался примером для подражания среди «серьезных» учеников. Многие работы были посвящены интеллектуальным разборкам в безликих квартирах Нью-Йорка или в бесцветных жилищах среднего класса на Восточном побережье.

Единственным исключением был паренек по имени Брант Килер[25], которого сегодня в классе не было и чьего лица Йен не мог вспомнить.

И который представил всего одну страницу чистейшей порнографии.

Стиль Килера был ясным, отточенным и броским. Описание страсти мальчика-тинэйджера к его не достигшей еще половой зрелости сестре было подлинно эротичным. Но вся тональность текста, та легкость, с которым Килер писал о своем предмете, не на шутку насторожила Йена.

Маленькая девочка, большой осел.

Он надеялся на то, что студент сегодня появится на занятиях, но, когда закончил раздавать сочинения, понял, что в руках у него осталось два, и одно из них принадлежало Килеру.

Занятие обещало быть долгим.

Йен присел на край стола и повернулся лицом к аудитории.

– Ну что ж, – начал он, – сегодня мы поговорим о структуре…

* * *

Закончив занятие, Йен прошел через длинный холл к лестничной клетке, следуя за группой студентов, одетых в футболки с одинаково закатанными рукавами, открывавшими татуировки на их руках. Все татуировки были посвящены одному и тому же – названиям подпольных рок-групп, пользующихся в настоящее время особой популярностью.

Что же это за люди, которые используют собственное тело, собственную кожу для рекламы не вполне вразумительных местных музыкантов?

Серьезность, с которой эти студенты относятся к своей музыке, угнетала Йена. Он вспомнил дни арт-рока, панка, «новой волны» и хэви-метала – и студентов, которые не просто слушали музыку, а делали ее своим стилем жизни. Ну, и где они сейчас? Что они сейчас? Сменили ли свою кожу и «ирокезы» на деловые костюмы и короткие прически?

Вся проблема была в том, что Эмерсон не обладал глубинной памятью. Для него все происходило только что. И английские булавки панка были для него так же современны, как одежда в стиле гранж.

Он подумал о Т. С. Элиотте. «Торопись, время пришло».

Наверное, именно это вгоняет его в такую депрессию – то, что время бежит, кончается, и впереди его остается меньше, чем позади. Кажется, что он сам закончил школу всего несколько лет назад.

Не глядя на студентов, Эмерсон сосредоточился на полу у себя под ногами. Одно он понимал четко – что с годами почти совсем перестал воспринимать всякие причуды в одежде. В безрассудные годы хиппи, в поздние шестидесятые, Йен защищал их длинные волосы и синие джинсы, бороды и значки перед наиболее реакционными из своих преподавателей. В те годы для студентов прическа и стиль одежды были своего рода декларацией, заявлял он тогда, и в изменениях моды таился большой смысл. Но когда в конце семидесятых на сцену вышли панки, Йен понял, что его предпочтения перешли на сторону истеблишмента. Казалось, что та молодежь была тупее молодежи его поколения, а их прически и мода выглядели бессмысленными и неестественными.

Сейчас же он был не в состоянии держаться в тренде последних изменений стиля, и все они казались ему глупыми и практически необъяснимыми.

Он стал старым.

Йен дошел до лестницы, открыл дверь и стал взбираться по ступенькам на пятый этаж, туда, где располагалась кафедра английского языка. Портфель оттягивал ему руку. Он походил на неповоротливое бревно в потоке студентов, бегущих вверх и вниз, и молодые мужчины и женщины огибали его, проскальзывали мимо, громко и взволнованно обсуждая отношения, планы на уик-энд и другие темы, совершенно не относящиеся к учебе. На лестнице было жарко от такого количества тел, и вокруг висел тяжелый запах парфюмерии, пота, афтершейва и нечистого дыхания, а эхо шагов просто оглушало. Йен слышал лишь короткие отрывки разговоров проходивших мимо него студентов, но даже они глохли в общем шуме и топоте ног.

Добравшись до пятого этажа и открыв дверь, он оказался в тихой обители кафедры английского языка. Здесь слышались только приглушенные звуки бесед с глазу на глаз, негромкие слова, доносящиеся из кабинетов, в которых преподаватели обсуждали со студентами литературу и требования к учебному процессу. В отличие от кафедры информатики, самой популярной и активной на факультете гуманитарных наук, посетители редко посещали кафедру английского языка, и соотношение между преподавателями и студентами здесь было обычно три к одному. В шестидесятые и в начале семидесятых все было по-другому – тогда изучение литературы и искусства было обязательным для любого, кто мог называть себя студентом университета. Но эти дни давно миновали, и теперь Эмерсон был частью умирающей кафедры, вместе с которой он и уйдет под воду.

Да что с ним, черт побери, случилось сегодня?

Маленькая девочка, большой осел.

Да. Это проклятое обвинение. Именно оно испортило ему настроение и повлияло на сегодняшнее мироощущение.

Разволновало его.

Именно разволновало, хотя он и не хочет в этом признаваться. Черт, какое-то крохотное объявление о фестивале фильмов смогло полностью выбить его из колеи, его, любителя хоррора и порно, неутомимого борца за Первую поправку к Конституции…[26] Он знал, что сказал бы ему Бакли: «Тряпка». И, может быть, был бы прав. Но все-таки что-то в выборе фильмов продолжало его мучить.

Войдя в свой кабинет и бросив портфель на стол, Йен взглянул на часы: 11.10. До заседания кафедры было еще двадцать минут. Достаточно времени, чтобы спуститься в «Хангер хат»[27] и перехватить бургер или что-нибудь в этом роде. Но ему не хотелось вновь идти через толпу, и вместо этого Эмерсон опустился в свое крутящееся кресло, сделал глоток теплой, выдохшейся кока-колы из наполовину пустой банки, стоявшей у него на столе, и взял в руки антологию для курса по литературе ужасов.

Гиффорд.

Этот мужлан, приставший к нему в аудитории, действительно составитель этой антологии? Похоже на то. Йен пролистал книгу. Этот парень знает свое дело. Он выбрал лишь самые лучшие и самые характерные произведения для каждого периода, принадлежащие только самым крупным авторам, и составил сборник, который одновременно и гораздо короче, и гораздо фундаментальнее всех остальных существующих антологий.

«Мы должны убить Университет. Прежде чем Университет убьет нас».

Йен положил книгу и открыл портфель в поисках диссертации Гиффорда, но ее там не оказалось. Должно быть, оставил ее дома. Пару дней назад он попытался прочитать ее и даже осилил первые десять страниц, но работа была какой-то бессвязной, балансирующей на грани бестолковости. В ней не содержалось основной мысли, а написана она была в запутанном, псевдонаучном стиле, так что читать ее было очень трудно. Даже для того, чтобы вчитаться в нее, требовались серьезные усилия.

Но сейчас у него появилось соответствующее настроение – Маленькая девочка, большой осел

– и ему действительно было любопытно, что хотел сказать Гиффорд.

Йен закрыл портфель, откинулся на спинку кресла, уставившись на книжные полки на противоположной стене, и глубоко вздохнул. Может быть, в последнее время он перечитал ужастиков? Вот и сейчас он сидит в своем кабинете и планирует прочитать какую-то претенциозную «диссертацию», касающуюся Зла в Университете, написанную человеком, утверждающим, что Университет пытается его убить. И все это потому, что на глаза ему попалось объявление о студенческом фестивале «культовых» фильмов…

Может быть, ему стоит разнообразить свою жизнь?

Нет, никакого «может быть». Ему действительно надо начинать жить полной жизнью.

Йен не звонил Элинор с того самого дня, когда та оставила ему послание на автоответчике. Она же пыталась связаться с ним, оставляя сообщения у секретарей, но он не перезванивал, пытаясь наказать ее своим молчанием.

До чего только не доходит человек!

Эмерсон посмотрел на телефон и решил было позвонить Элинор, но подумал, что она может быть на работе, а там до нее не дозвонишься.

– Привет, приятель. – Йен повернулся вместе с креслом. В дверях стоял Бакли с пакетом чипсов. – Хочешь? – Он протянул ему пакет.

Эмерсон покачал головой.

– Занят?

– Не очень. – Йен пожал плечами.

– Так, может быть, наметим стратегию?

– Стратегию? Какую стратегию?

– На заседание. – Бакли вошел в кабинет, закрыл дверь и сел на свободный стул. – Кифер только что вернулся с ученого совета. Даже не взглянул на меня, притворившись, что не замечает. А ты знаешь, что это означает.

– Что его там нагнули.

– И трахнули без вазелина.

– И что ты предлагаешь?

Бакли засунул в рот еще одну чипсину.

– Надо наехать на него и заставить задергаться. Этот парень – тряпка. Мы на него надавим, и в следующий раз он будет самоотверженно бороться за нас, хочет он того или нет.

– Тактика запугивания.

– Зато всегда работает.

– Согласен. – Йен кивнул и потянулся к пакету. – Дай немного, я умираю от голода.

Как всегда, заседание кафедры проходило в конференц-зале, и Бакли с Йеном появились в нем вместе, по пути вербуя себе сторонников: Йоахима Переса, Лоренса Роджета, Мидж Коннорс, Элизабет Сомерсби, Тодда Круза, Фрэнси Ашентон. Они всей толпой заявились в конференц-зал, не обращая внимания на Кифера и нескольких патриархов, уже сидевших за столом.

Йен уселся напротив Кифера. Бакли – в конце стола. Остальные заполнили места между ними.

– И как у нас дела? – спросил Бакли и поднял руку. – Только не отвечайте. Вопрос риторический. И мне вовсе не хочется услышать цитату из античности из уст какого-то зачитавшегося до одури асоциального неудачника.

– Зачитавшегося до дури? – уточнил Тодд Круз.

Остальные засмеялись.

Кифер, заведующий кафедрой, ничего не сказал. Он сидел, глядя на пустую стену зала, и машинально поигрывал галстуком.

«Заведующий», – подумал Йен, наблюдая за ним. Что за глупый титул… В попытке найти какое-то нейтральное название для руководителя структурного подразделения не было ничего плохого – хотя лично он предпочел бы слово «председатель» или «председательница», – но это должно было быть новое слово, без всяких прошлых подтекстов. Как преподаватели языка, они должны с уважением относиться к словам и уделять их значению больше внимания, чем остальные люди.

Кафедра.

«Кафедра» – это неодушевленный предмет, которым можно пользоваться, но нельзя заведовать.

И хотя любого члена кафедры можно сравнить с неодушевленным предметом, им все-таки оказался Кифер.

Йен перехватил взгляд Бакли. Тот кивнул.

Кифер нервно откашлялся.

– Ну что ж, все собрались. И хотя сейчас еще не одиннадцать тридцать, я думаю, мы начнем. Как все вы знаете, сокращение бюджета тяжело сказалось на всех нас в последние годы. У нас мораторий на наем новых сотрудников, некоторые преподаватели покинули наши ряды вследствие естественных причин, и в связи с постоянным снижением количества студентов нам пришлось отказаться от лекторов, работающих неполный рабочий день. Не хотелось бы быть гласом судьбы, но в этом финансовом году нас ждут новые сокращения бюджета. Сегодня, на заседании ученого совета, мы договорились о некоторых предварительных финансовых параметрах, и хотя никаких решений принято не было, похоже, что бюджет нашей кафедры в этом году будет еще меньше, чем в прошлом.

– И вы ничего не возразили, потому что у вас нет аргументов для увеличения нашего бюджета? – Бакли с отвращением покачал головой.

– Естественно, я протестовал. Протестовал отчаянно. Как завкафедрой, я обязан отстаивать интересы кафедры английского языка…

– Но… – подсказал ему Бакли.

– Но, честно говоря, у меня действительно не было аргументов тогда, когда остальные кафедры тоже сталкиваются с сокращениями, а это кафедры, количество студентов на которых растет и которым требуется увеличивать количество преподавателей и закупать новое оборудование. Ученый совет должен смотреть на всю картину в целом и принимать решения в интересах всего университетского сообщества.

– Да ладно вам, – сказал Йен. – Все это демагогия, и вы это хорошо знаете. Бюджет спортивной кафедры во много раз превосходит количество студентов на ней.

– Университетские спортивные команды…

– Это полная фикция. О них никто никогда не слышал. И не услышит. Брея? Футбол? Баскетбол? Проснитесь. Та скромная известность, которая у нас есть, – результат научной работы. Вот в ней мы сильны. И на этом должны строить нашу стратегию.

– Вот именно, – подала голос Мидж Коннорс. – Почему о научных кафедрах вечно говорят как о чем-то второсортном?

– Да потому что бывшие выпускники больше любят спорт[28].

– Боже, Кифер, – Бакли покачал головой, – прекратите прятать голову в песок и протрите глаза.

– Ну и что вы предлагаете?

Бакли ухмыльнулся Йену, и тот улыбнулся в ответ.

– А мы уже решили, что вы никогда не спросите…